Нет вестей с небес (СИ)

Под вечер третьего дня, миновав бамбуковую рощу, она достигла деревни, из которой доносился непривычный шум, гомон, местные не скупились, развесив между домов гирлянды из самодельно раскрашенных разноцветных лампочек, даже музыка играла, звенели колокольчики, а в воздухе витал аромат цитрусовых и специй. Люди отмечали, громко, не скрываясь, без страха.

Джейс приближалась, и с каждым шагом тревога ее нарастала, она догадывалась, что они отмечали, желала услышать это и одновременно не хотела бы никогда узнавать эту новость.

А женщины плели венки из ярких цветов, мужчины не боялись салютовать несколькими выстрелами. И на разные голоса передавали друг другу радостную весть.

— Северный остров освобожден от тирана!

— Что… Что здесь отмечают? — несмело остановилась измученная странница возле железного забора, ее тут же встретили часовые, будто не узнали или не было у них времени узнавать, но перебивая друг друга, захлебываясь в широких улыбках, поведали ей о причине торжества:

— Ваас мертв!

— Мертв? .. — будто окостенев, с трудом шевельнулись ее губы, пока ее, как дорогого гостя, дружелюбно усадили к костру, приглашая на общее пиршество. Но она не могла есть, усталость ощущалась как нечто отдельное от нее, да и тело как что-то лишнее. Просто символ, опознавательный знак. Джейс держала плошку с острой праздничной похлебкой и невидяще рассматривала пляску костра.

Нестабильный рассудок неуловим, как дым,

Это дикое сердце все равно бы не стало моим.

Ваас… Огонь — это его стихия. Он — хаос. Но он — человек… И неужели не существовало для него иного пути? Да, он зло, но от предательства сложно остаться добром. И они оба знали, что выхода нет, не в этом мире. Они оба знали, будто их связала клятва молчания. Вот и все завершилось, он не возродился, он просто исчез. Неужели никакой надежды на возрождение? Одно лишь безумие в фатальном повторении?

Джейс выронила плошку, руки дрожали, как и все тело. Где вся ее сила? Где вся ее воля? Вокруг отмечали победу.

И правильно! Все верно! Ради них шла, ради них страдала, ради них отринула свою личную безотчетную привязанность, незримую, непонятную, больную, но настолько глубокую, что даже смерть не могла разорвать этот круг.

Она не спрашивала, кто его убил, не желала знать. Она или не она… Какая разница? Он мертв. А в деревне готовился хмельной праздник, царило всеобщее ликование, люди благодарили всех, древо предков, друг друга, всех известных им богов и духов. Благодарили за его смерть. И поминали павших в боях, но радовались победе.

— Великан убит! Ваас повержен! — кричали на разные голоса.

И Джейс не знала, она его убила или герой деревни. Ее не чествовали, значит, может, и не она. И хотелось верить, что не она. Но все-таки… Убит. Он убит… Осознание этого, подтверждение, вдруг пронзило сознание: его нигде нет, его больше нет. Его никогда больше не будет! И в какой из миров отправилась его нераскаянная мятежная душа? И что ощущало дикое сердце, когда совершало последние удары? Ответ неведом. Оставалось только утешить себя тем, что такова была воля неба. Потому что если кажется, что нет вестей с небес, то скорее всего они, наоборот, есть.

Вольный полет лепестков орхидеи. Белыми ныне стали…

Женщина, бродя бесцельно на ватных ногах между нищенских построек, остановилась возле большого дома старосты деревни, на стенах которого красовались детские веселые рисунки. Никто не запрещал разрисовывать стены. Вот солнце, вот человечки рядом с машиной. Папа, мама, ребятня… Ручки-ножки-огуречик. Наивно, забавно, искреннее. Дети везде дети, и рисунки их тоже похожи…

Джейс устало обвила руками столбик крыльца с навесом, останавливаясь в прострации, приникая щекой к древесине, заставляя ноги не подкашиваться, будто на нее свалили непомерно тяжелую ношу. Горечь сводила зубы, и на фоне всеобщего ликования женщина вспоминала его:

«Все пытались найти в тебе хоть что-то человечное, понять тебя. Думаю, не я одна. Но в тебе ничего не осталось. Ты убивал, ты мучил, ты разрушал жизни. И не важно, сознаешь ты свое зло, находишь ему объяснение или нет. Прощай, Ваас. Прощай…»

Странствуя между мирами,

Я храню в себе память

О каждом твоём воплощении.

И с этой мыслью будто слетела с сердца темная пелена, черный туман злобы на него. Все закончилось, все говорили, что он мертв. Больше не стоило ненавидеть его для победы. Наконец, сделалось свободно и одновременно пусто. Больше не требовалось ненавидеть его, больше не требовалось разрываться от противоречий между своими чувствами, долгом мести перед погибшими друзьями и горем жителей острова. Все уравняла его гибель. Вот только легче почему-то не стало. Это женщина поняла очень скоро, опускаясь на ступени крыльца, сжав руки на груди, точно пытаясь отогреть в них птицу в лютый мороз, растопить кусок льда. Больно… Окаменевшее сердце дрогнуло, лед давал трещины. Долг… Она жила для других, она жила во имя других, она искренне боролась ради них. Рука не дрогнула, когда кровные враги сошлись в смертельном танце. Но вот все закончилось. И она жалела, что родилась не мужчиной, потому что ее месть принесла не радость победы, а совершенно индивидуалистическое горе утраты. Когда шла в грот, не думала об этом, шла, чтобы выжить, не ценой своей жизни остановить зло. А теперь все чувства снова оттаяли, захлестнули весенним потопом, сметая леса, мосты — все на своем пути.

И я почти уже верю,

что мы никогда не умрем…

Джейс подняла глаза, устремляя взгляд за горизонт, шепча:

— Небо… Скажи, я ведь сделала все правильно? Все правильно… Тогда… Почему мне так больно? Я знаю… Долг важнее чувств, — Джейс скорбно покачала головой, продолжая свое обращение, свою молитву, свой разговор. — Только дай знак, скажи, что распространение зла на этом несчастном острове остановится. Долг важнее… Но что теперь делать мне? Направь меня!

Женщина пошла к окраине деревни, чтобы где-нибудь там совершенно не в духе несгибаемых воинов выплакаться, потому что сил терпеть боль еще одной утраты во всеобщей радости не оставалось. Она не имела права скорбеть о нем, она желала бы его ненавидеть, только пальцы дрожали, а в горле теснился криком плач.

Она направлялась за околицу, когда в мелкой лавочке продавца фруктов и бакалеи заметила черноволосый силуэт, который тоже увидел ее и немедленно выскочил наружу, удивленно застыв с разинутым ртом. Джейс ощутила, как очертания мира начали расплываться, только этот человек проступил чрезмерно четко, дыханье перехватило. Что? Как? Откуда?

Комментарий к 0. Всё о нашем сиротстве Песни Flёur «Мы никогда не умрем», «Эйфория», «Лабиринт», «И солнце встает над руинами», «Дикое сердце», «Память»

Если честно... Автор обрыдался, пока писал. Не знаю, что удалось донести. Но реву уже второй день. Делать мне, конечно, нечего, но все через себя пропускаю. Ну за что его так? За что?!

Кстати, угадайте, кто появился в конце главы?

====== -1. Твои крылья пушисты ======

Ангел мой светлый. Ангел мой ясный.

Твои крылья пушисты — мои безобразны.

© Рада и Терновник «Ангел мой светлый»

— Ра-Райли!

Голос оборвался натянутой струной, воздух покинул пределы легких… Мир вращался со скоростью сломанной карусели, будто желая сорваться с оси, улететь ввысь.

Дерево предков, покрытое следами рук, праздник в деревне, музыка, ритмично двигающиеся силуэты людей, разноцветные лампочки, стекавшие светом, изумрудная трава. Все яркое, слишком яркое, чтобы понять, как это вообще возможно для существования, невероятно отличавшееся от края, где сосны и снег расцветали по весне робкими всходами. Но посреди всего это полыхавшего песнями птиц звука джунглей, посреди запретной для нее деревни Аманаки стоял ее брат, ее Райли.

Тишина… И неверие себе. Джейс убирала пряди со лба, но все никак не могла рассмотреть того, кто вернулся с того света: вот он, совершенно он, те же черные волосы, те же растерянные юные черты лица, разве только черная жесткая щетина совсем не подходила ему. Когда это у него такая борода выросла? Ах да, прошло ведь столько времени, а казалось, только вчера, только вчера Ваас сбрасывал его со скалы с привязанным к ногам бетонным блоком, как и ее. Ваас… Не убил Райли? Райли! Брат! Младший! Жив!