Нет вестей с небес (СИ)

Джейс прижималась спиной к холодной стене, заставляя себя дышать размеренно, чтобы не умереть от разрыва сердца, которое явно желало выпорхнуть вместе с душой прочь из груди, лишь только избавил кто-нибудь его от этого кошмара. Но сама пошла вместе с ракьят, сама приняла эту судьбу, могла бы в первые дни побега осесть в деревне, научиться жить вместе с местными женщинами, да и ждать неведомой помощи с большой земли. Но нет — многое сдвинулось и благодаря ей, она не могла отступить, поздно оказывалось отступать, и все, кто помогал ей, вели ее, вставая незримой армией за спиной, вся их невыразимая беда. Долг сильнее страха, долг сильнее чувств, главное — знать, что поступаешь верно, вот Ваас всегда знал, что поступает в корне неправильно, мерзко. Он сам страдал от своего зла, сам сокрушал себя, глядя на праведную, как он считал, жизнь Цитры. И одновременно ненавидел ее, предостерегал. И совершал новое зло.

Джейс знала ныне, что не зло творит, сомнениям не оставалось места на острой грани между настоящим, реальностью и чистым бытием, обнаженно щемящей экзистенцией единственного мига. Выстрел!

Выкатилась на миг из-за угла, затем — снова в укрытие, зато и Ваасу пришлось поумерить немного свой пыл маньяка, все же не бессмертный. Он снова скрывался за стальным ящиком, недалеко от пыточной, посмеивался, признавая мистически:

— Возродилась… — но вновь срывался на жуткое кощунственное шипение, скидывая бесполезное без патронов оружие, доставая свои, любимые, вечно висящие в кобурах на ремне пистолеты. — Ты думаешь, небо каждому дает возрождение? — выстрел, едва только попыталась Джейс высунуться, израсходовав впустую еще один патрон, держа двумя руками пистолет, Ваас продолжал, судорожно выдыхая до крика. — Думаешь, оно смотрит за нами?! Но если прошло столько лет и ни***, то куда оно смотрит?! К ч**ту эту жизнь! На**р это небо! Ну, давай! Распни меня за это!

Повторил он ее слова…

И на дне кровавой реки лежала его душа. И она была бессмертной и живой, и каждый миг умирала.

И ложный свет отбросит тень, а свет живой спасет. Но здесь не песни, а крик, не флейта, а клетка, не вода, а металл, не струна, а плеть. Только красные лампы и слепящие прожекторы служили источниками света в пещере.

Он стрелял, расходуя последние патроны, а у нее оставалось два или три… Но он встал в полный рост. Это означало лишь одно — быстрый или мертвый. Быстрый и мертвый.

Выстрел! Одновременно, заглушая любые удары сердца, столкновения миров, взрывы сверхновых и появление черных дыр. Два выстрела грянули одновременно.

И только в последний миг блеснули ярко-ярко его расширившиеся глаза. В них читалось столько боли и потерянности… Он забыл, что-то катастрофически забыл, запамятовал, потерял, что делает человека человеком, что помогает выстоять против внутреннего чудовища, когда не выбрался из пут предательства. И он ждал смерти, но убивал любого, кто пытался уничтожить его. Может, он отчаянно ждал достойного противника, может, потому периодически отпускал пленников, проверяя, кто выстоит против джунглей, против пиратов. И, в конце концов, против него…

Джейс хотелось верить, что это не она… Что она выстоит, но не против него. Она знала, что Ваас должен умереть, но в тот последний миг не могла сосчитать, сколько острых осколков пронзили ее душу осознанием того, что больше они никогда не встретятся, пусть каждая встреча и несла только новую боль. Но человек не принадлежит себе. И для жителей северного острова смерть главаря являлась великим подвигом.

Ваас… Ваас! Зачем она только родилась женщиной! Зачем только оказалась на передовой. Женщина и война — несовместимо. Это как цветы спрашивать о том, сколько крови видели. Человек и война — самое страшное изобретение рассудка, который стал наградой и проклятьем. И если разум — это награда, то рассудок, пожалуй, проклятье.

Выстрел! Хлопок с едва уловимым звоном гильзы и движением пружинок механизма. Это и есть шаги смерти. Ни косы, ни черного балахона — пружинки, пуля, гильза, курок.

Все потонуло… Ничего не существовало, только волна озноба и слезы, которые застилали глаза. Не вовремя. Но она не воин! Она никогда не желала быть воином. Как закончился их поединок? Что произошло дальше? Темнота… Одна сплошная темнота. Тишина… Конец? Чей конец?

Комментарий к 126. Невозможно, убивая, самому не стать мишенью Использованы песни Flёur «Русская Рулетка», “Под прицелом”

Конец?

Ну все, у автора руки дрожат... Мне страшно... Автор сделал это, автор убил свое вдохновение... Вааса.

И еще страшно, что скоро макси закончится.

Не молчите.

====== 0. Всё о нашем сиротстве ======

Только небу известно все о нашем сиротстве

и о боли, что связана клятвой молчания.

© Flёur «Для того, кто умел верить»

Мир опустел… Мир обезлюдел. День гнева, этот день…

Кукушки времени покинули часы и запеклись простором алым, как на рассвете, где себя качала далекая звезда чужих надежд. Черепаха слонов потревожила вздохом протяжным, и Земля, творя себя, округлялась, как полая чаша, что испита до дна, будто скорби юдоль навсегда продолженьем полета птицы, сгоревшей в начале времен. Если есть здесь День Гнева, то где же весы с осужденьем сторон равноплечных?

Небо пленкой стертой проявлялось сквозь веки, но глазам предстали лишь своды пещеры и придавленность легких едва уловимым дыханьем. Сердце в полет не выронило жизнь, все еще гоняя и расцвечивая вязко-черную кровь по артериям-венам.

Джейс приоткрыла глаза: все плыло, да это и не удивляло, особенно, когда вдоль головы запеклась новым будущим шрамом кровь — след от пули. Стреляли оба метко, да только у судьбы есть ответы свои, их судьба, видя сны, рассудила иначе. Может, чудо весы уравняло? И кто не верит в чудеса, просто слеп на обычные дела мира.

Женщина провела вдоль раны: вроде бы не очень глубокая, покасательная, разве только в левом ухе гудело и встать не удавалось, потому что координация движений нарушилась. По спине пробегал озноб — не заболеть бы от лежания на холодных сырых камнях, ведь здесь любая простуда могла перерасти в тропическую лихорадку с летальным исходом, а это было бы по меньше мере глупо после всего, что пережила… А что пережила? Мысли путались…

Только бы явился свет, ведь нашлось, куда светить, ведь нашелся путь, чтоб озарить. Темнота пещеры давила, женщина приподнялась, перевернулась на живот, упираясь локтями. И встала, отчего в висках застучало. День гнева? Но в День Гнева суд, а здесь просто тело, просто боль, спутанные виденья, точно водоросли.

Ваас… Ваас!

Она вспомнила, она… Она убила его?

Женщина судорожно окинула взглядом пещеру, погруженную во мрак, но нигде не обнаружила его мертвого тела, которое, конечно, могли утащить пираты. Но все не сходилось, ломалось какими-то несоответствиями. Был бой с ракьят, но кто победил? Если ракьят, почему не забрали ее? Если пираты, почему не добили?

Джейс потерла лоб, надеясь, что так сможет соображать лучше, провела по запекшейся крови на плече и возле правого виска — еще бы один или два миллиметра и отправилась на встречу со всеми, кто не дожил до этого дня. Еще недавно она только этого и желала, а теперь безотчетно и бессловесно хотела жить, поэтому, держась за стены, вновь собирая волю в кулак без надежды на помощь, побродила по заброшенному гроту, понимая, что враг покинул его. Сумела найти выпотрошенную аптечку, будто кто-то не успевал оказать помощь, расплескав все медикаменты и использовав все анальгетики. Кто? Кому? Когда? Впрочем, перекись водорода на донышке осталась — и то хорошо.

Джейс собрала, что нашла, в тряпичный мешок, и решила, что пора выбираться из грота, однако здесь вновь ее ждало полное несоответствие: она вспомнила, что очнулась возле второго выхода, спрятанного между грядами гор, откуда открывался вид на океан, хотя сознание покинуло ее ближе к другому выходу из бункера. Да еще, когда подняла устало правую руку, чтобы продезинфицировать раны, обнаружила на ней какой-то лишний предмет, присмотрелась — зеленый камень на черном шнурке, обвитый вокруг запястья. Светло-зеленый! А у нее был темно-зеленый. Или не камень, а хрусталь. Может, просто стекляшка, обточенная морем. Не понять. Только этот зеленый камень всегда находился на шее… у Вааса, его амулет. А ее темно-зеленого как ни бывало теперь, будто подменил кто-то. Кто? Зеленые камни…