Нет вестей с небес (СИ)

— Убил, — кривилось его лицо. — Хе-хе, что может быть проще… Что проще… — он умолк на миг, опуская глаза, точно уходя в себя, тень ухмылки стерлась, как волной унесенная. — Я просто… убил…

— При жизни убил, — дрогнул голос Джейс, но пальцы непроизвольно снимали перезаряженный пистолет с предохранителя. Непривычное оружье. Чужое.

— Будто при смерти убить можно, — уставился он в стену, проводя вдоль шрама на левой части головы.

Он не шевелился, она ощущала подвох, которого не было, потом Ваас разозлился, будто торопился проверить что-то. И не успела бы она выстрелить, когда он совершил стремительный бросок по направлению к ней. Но не для того, чтобы выбить оружие. Напротив…

Он приник лбом к самому дулу пистолета, восклицая:

— Стреляй, ***, и прекрати это безумие! Это бессмысленное повторение…

И в расширенных черных зрачках содержалась энергия черных космических дыр, что поглощают свет звезд, утягивая на дно неизвестного.

Лазурь неба дрожала в глазах Джейс, и не существовало во Вселенной существ более хрупких и расколотых.

Дай заглянуть в твои глаза,

Чтоб извлечь на поверхность себе изменившую душу…

Она держала пистолет, а враг приказывал застрелить его. Чем не шанс для мести? Почему же она медлила? Она ведь чудовище! Она… Она… Джейс с трудом сглотнула душивший ком. Нет, чудовищем ее назвала Цитра. Так кто же она? Кто? Ее не существовало.

Их обоих не существовало. Но они все еще были живы. И один просил убить. Или же снова игра? Но она смотрела в его глаза… Кто угодно… Враг, пират, воплощение жестокости, но не лжец. Может, он единственный не лгал все это время? Он… Просил… убить себя. Просто ждал, а пальцы снайпера дрожали на спусковом крючке. Нет… Месть. Но не убийство. Или это провокация? Или снова он играл на ее нервах, ломал ее, уже успев достаточно изучить? Но куда ее дальше ломать? Куда их обоих посреди бури…

Всего одно движение, всего одно усилие указательного пальца, плавное, привычное — и завершится эта гонка. И завершится все. И никогда больше не видеть этих пронзительных ореховых глаз…

В решающий момент рука дрогнула, Джейс опустила пистолет, безмолвно помотав будто виновато головой. Ваас разочарованно вздохнул, отступая на шаг, взмахивая руками, как крыльями:

— ***! Я так и знал, что ты не выстрелишь.

Он замолчал, запрокидывая голову, давя на лоб руками, хрустнув шеей, глядя куда-то в потолок, сквозь крышу, на звезды, скрытые сотнями слоев грозовых облаков. А потом злой скороговоркой продолжал, указывая на девушку:

— На самом деле, ты — глупая девчонка! Секунда промедления — и все, облом, — он нервно пожал плечами, прошипев. — Жизнь не любит вторых шансов. Секунда в выборе… Кого ты выберешь… их или нас… Ваас, выбирай… Их или нас… Нет! ***! Это ***, а не выбор! Суть в чем? В том, что секунда промедления — и ты рискуешь потерять все… Абсолютно все! Жизнь… Самого себя. Думаешь, милосердие спасало хоть кого-то? ***! Думаешь, жалость спасла хоть одну тупую ***?

— Мне терять нечего, — усмехнулась она, а потом вдруг ее голос стал громким, она словно сделалась отражением врага. — Придумаешь еще одну казнь? .. Казнь придумаешь? Да… Пора завершить это безумие… Да… давно пора.

Оружие дрожало в неверных ослабших руках, снятое с предохранителя, оно медленно поднималось, разворачиваясь к самому стрелку, пока Джейс бормотала, уже ведя свой монолог:

— Самого себя? Уже нечего терять, все стерто. С самого мига моего рождения… Пора прекратить это безумие! С самого первого предательства было пора!

Глаза ее озлобленно блеснули, голос сорвался в возглас, такой же громкий, как безумные восклицания главаря, такой же пропитанный обидой на весь мир:

— Если мы рождены только, чтобы нас предавали, то для чего мы вообще все еще живем?!

На высшей ноте этого крика, она приставила к виску пистолет, палец не дрогнул на спусковом крючке, она не знала больше сомнений. В этой игре нет победителей и побежденных, это лишь воля случая, это лишь затухающий вдали бесполезный крик, пронзающий выстрелами оглохший мир.

Пистолет… Почти «русская рулетка». Игра для сильных мужчин, смех кривил рот от нелепости своего вида. Смешно! Да это ж все до воя смешно! Вся их история умирания при жизни!

Впрочем, откуда ей знать его историю? Но уже не важно. Все планы провалены, все мечты рухнули, не создаваясь. Никто не остановит ее избавление от этой нестерпимой боли, от этой гнетущей усталости бессмысленности всех своих действий. Опять, и опять, и снова! И сотни раз, как вода под мостом. Его безумие. Оно повсюду. И в том повинен не он, а люди, которые приняли это безумие за норму.

А нимбы бледнеют и гаснут,

И трепет по капле уходит.

Осталось совсем немного

И ты совершишь отречение…

Она отрекалась от жизни своей, она отрекалась от безумия того, что осталось на большой земле, от безумия жрицы племени с ее обвинениями. Она отрекалась от безумия, глядя в его темные глаза. Ни словами, ни слезами не искупить этот взгляд, ни борьбой, ни смиреньем. Лишь спустить наконец проклятый спусковой крючок — это ведь так просто!

Ты отрекись, от всех отрекись — это наши крайние меры.

Но Джейс забыла, что у Вааса на все свое мнение. И в реакции он ей не уступал, а, может, и превосходил. Она попыталась застрелить себя, но он выбил оружие у нее из руки, в тот самый миг, когда указательный палец сгибался, чтобы отнять эту бесполезную неведомой целью молодую жизнь.

Девушка вопросительно уставилась на него, когда пистолет полетел во мрак. Вот и все — отнял ее последнюю надежду на изменение, вернее, попытку к бегству.

— Я тебе не давал права умереть сейчас, — осуждающе решительно заявил он, сначала приближаясь почти вплотную, затем отдаляясь.

Ноги девушки подкосились, сердце замедляло ход, точно корабль, налетевший на рифы. Джейс ступила пару шагов, да так и осела на первый попавшийся спальный мешок, даже не ощущая, где она и почему мир чуть изменил ракурс. Керосиновая лампа догорала, обещая погрузить во тьму это последние пристанище последних людей на последнем клочке земли. Стены сотрясались от волн и ветра, гром глушил, зарницы молний пронзали инфернальными отблесками стены сквозь узкие бойницы, точно рушился уставший от злобы мир, точно вот так начиналось самое настоящее светопреставление.

Обухом по голове накатывало ощущение себя живой, все еще. Все еще живая. И, похоже, в такой же странной прострации вне всего находилась не одна она… Может, Ваас всегда существовал где-то вне, лишенный обычного мирского сознания, где-то на грани предельного бытия и антибытия, без путешествий по скучной горизонтали временных рамок, лишь вдоль древа трех миров. Кто-то вырвал с корнем его из мира обычных людей, и ведал он бездной, и видел вечный свет. Все время, почти каждый миг, может, оттого и сходя с ума. Она теперь тоже увидела, говоря, просто потому, что теперь оказывалось дозволено говорить:

- Наша жизнь — это ожидание. Если ждать больше нечего — пора умереть.

Голос ее звучал непривычно плавно, спокойно.

Ваас придирчиво скрестил на миг руки:

— Ты думаешь, смерть — это очень легко, — а затем нависал, раскачиваясь из стороны в сторону, как в танце. — Ха-ха, взял и убежал на*** от всех проблем! — а затем пренебрежительно продолжил. — Но знаешь, сестрица, для нормальной смерти тоже надо постараться… Эт, пожалуй, главная проблема. ***ов бенефис жизни, где все бездарно лажают. И вообще… — он удивился. — Кто, ***, тебя научил говорить?

Ваас сел рядом, пристально глядя на Джейс, от его взгляда не спасал ни полумрак, ни растрепанная щетка ее просоленных волос, он все равно видел любую эмоцию, случайно тронувшую линии ее лица, любой оттенок.

— Ты, — честно призналась Джейс, уже не боясь смотреть на него. Вопросительно, растерянно, но… Нет, стоило признаться самой себе: никакого вопроса не содержалось, она все понимала. Слишком понимала в этой разорванной пустоте, раскинувшейся осколками случайного света.