Путешествия по следам родни (СИ)

И вот тут-то, развернувшего трапезу, меня и поймала бабенка.

- Ой, вы меня извините! – сказала она, нетвердо держа руль и стоя обочь велосипеда. – Я и не думала вас обижать. У нас здесь ведь кое-кто сдает москвичам. Вы москвич?

Я подтвердил, чувствуя с горечью: неужели же, Боже сил, нельзя выехать опроститься н е у п р о щ а я с ь? То есть, чтобы тебя не упрощали, не стригли с твоего статуса купонов…

- Я живу с братом и с мамой. У меня хороший брат. У нас тоже можно переночевать, приходите! Вы не подумайте чего… Я же не хотела вас обидеть.

Я понял, что вместо Черустей попал на юг Архангельской области, где у меня живет сестра. От этого мне стало и покойно-приветно, точно в бабушкиной зыбке, и вместе с тем нехорошо, потому что обретением родни не исчерпывался замысел пусть и спонтанной поездки на юго-восток Московской области. Господи Боже, а то я не знал проблем своей сестры и что у нее есть велосипед. Чего уж мне так явственно показывать, в какой стране я живу? Конечно, я ехал ее узнавать, но интересовали меня прежде всего безлюдные места.

Я не вел записей своих путешествий и не поручусь, что бабенку звали Татьяной. Но поручусь, что ей надо было выпить или не было денег на прожитье, и она решила, что я и заплатить способен. Впрочем, сам виноват: таким себя и аттестовал: платежеспособным. Но и после ее отъезда я не перестал замечать, до чего хороши твердо стукающие, местами с кирпичной крошкой и щебнем, местные тропы и начинающие ползти одуванчики вдоль них. Она мне задала задачу, но ведь я волен был и не ходить ночевать по названному адресу. По одной из таких шиповатых троп я пересек железнодорожные пути в обратном от прежде принятого направления (влево от платформы, если ехать из Москвы) и очутился среди частных, деревянных, обшитых тесом и крытых шифером домиков. Я обнаружил, что если пройду прямо через пути по одной из таких улиц, то через двести метров выйду в лозняк и дальше в неизвестный лес. Канавы и подступы к штакетнику облегала молодая плотная трава, за заборами кое-где цвело и осыпалось. (Т о г д а восприятие было точнее и красочнее, но с е й ч а с мне не дают выразиться определеннее). Я вышел к кустарнику и пошел заросшими колеями вдоль заборов, ища глазами номер дома, который бабенка указала. И много не доходя, замедлил с решением (не останавливаясь, однако). Было ясно, что она говорила правду: примет, пустит переночевать, накормит; так что решать было мне. Замедленно двигаясь, я решил наконец, что лучше не конкретизировать опытным путем создавшееся положение, лучше не выяснять, сестра, бывшая жена, жена шурина, одна из двоюродных сестер или кто еще отверз мне объятия, а обогнуть сие видимое опасное искривление пространства, в котором неизвестно какие проявленности способны предстать, и продолжить движение к озеру Воймега. Я-то его заочно полюбил за этот суффикс «га», но местные жители быстро меня поправили:

- Воймежское? Воймежское – это вот по этой дороге, понял? Там, возле того, двухэтажного, на углу, повернешь направо. И чеши прямо. Всё прямо, не сворачивая, - в него упресси. Не за что.

Парень, рабочий-путеец, был с виду сама надежность, и я не стал ему докладывать, что приехал порыбачить. И почесал все прямо по колдобистой, в пыли и рассыпчатом гравии, приподнятой на насыпи, дороге мимо приятных, отодвинутых от нее домиков. Иные были на цементных столбах и с автомашинами по подъездам. Но меня-то, как и певца Юрия Антонова, привлекали иные: попроще и живописнее, и я с удовольствием обозревал цветущие палисады и канавы.

Сразу бросалось в глаза, что местность низменная, пованивало болотом и донными отложениями, но и заросли гибких высоких лозин были все-таки природным образованием. Широкие картины лежащего в перспективе ивняка по колено в воде производили чуждое и неизведанное впечатление, но и они были все же несравненно милее московских улиц. Затем и приехал. А открывшаяся взору за последним огороженным выгоном, на луговине, уже на близких подступах кудрявых лозняков милая, отрадная картина красно-пестрой коровы с бубенцом и пастухом-стариком и вовсе влилась в сердце тихой отрадой. Чувствовалось, что старик именно пасет корову в этот закатный час, ревниво оберегает, так что веревкой привязан скорее он, а не корова к оструганному ольховому колу. Чувствовалось также, что придет старуха с чистым подойником, и втроем у них состоится длительное общение на лугу. Я было двинулся к нему простодушно поболтать и еще раз спросить уже известную дорогу на озеро Воймежское, но вовремя (тотчас) остановился, ощутив, что его святое уединение нельзя нарушать моим экскурсионным любознайством. А я и правда люблю людей, когда сам счастлив.

Неширокая прямая насыпная и приподнятая проселочная дорога пролегала на удивление прямо и просматривалась, казалось, на все свои пять километров вперед. По обе стороны от насыпи внизу стояли затопленные лозины – те мелкокудрявые сорта ив, верб, ракит, которые я никогда не умел различать. Лесом это не назовешь, но переплетено густо. Я двигался бодрым оживленным шагом. Недостатка в прямых и длинных удилищах у меня не будет, а червей авось до темноты накопаю. Ночь проведу у костра, а завтра с утра закину свои снасти. Разочарование состояло в том, что по впечатлению от топографической карты местности дорога представлялась почему-то проходящей в бору и сумрачном ельнике и предполагались даже медведи: они выходили на огонь костра, и у меня с ними начинались опасные разборки. В действительности же выяснялось, что тут полно воды. То есть даже чересчур.

Через двадцать минут упругой ходьбы я увидел впереди блестящую прогалызину озера и уперся в шлагбаум: и всё это встретило меня, приготовившегося шагать не менее часа, согласно наставлениям парня-железнодорожника, через 20 минут. Чего здесь так много лгут? Хоть я не впервые понимал, что все люди, по крайней мере в России, говорят путнику только отсебятину и любят его постращать, но разочарование от краткости столь приятной дороги все же легло на сердце. Я подлез под шлагбаум – и в несколько шагов вышел на берег довольно широкого, почти круглого озера, по которому гуляла крупная зыбь. Ветер на всем просторе озера просто свирепствовал, и это притом, что в пути я его не ощущал вовсе. На берегу почти впритык друг к другу возвышались круглая невысокая осыпавшаяся часовня и красного кирпича старинной кладки приземистый дом. Замызганная таблица на стене дома и рекламный щит гласили, что я попал на территорию охраняемого государством заповедного рыбоохотхозяйства «Воймежское». (Что-то в этом роде). Звучало грозно, я сразу почувствовал себя браконьером и большим сукой, специалистом по расхищению природных богатств. Напротив строений сразу за шлагбаумом виднелись бетонный отстойник торфа и узкая водная протока. К самой воде подступали несколько здоровенных деревьев, неистово шумевших на свежем разгулявшемся озерном ветру, качался неисправный катамаран. Мне показалось на минуту, что я попал в волшебную страну Александра Грина, в Зурбаган, стою на молу, и ветер меня сейчас всего омолодит, нальет тугой мощью. С таким жадным любопытством к зовущему водному простору выбегала бы Ассоль из прибрежных скал на побережье, где через сутки соберется шторм, а пока что только свежо. Это воображенное видение не укрепилось, потому что я сразу же прозяб до костей: ветер был на диво студеный. У меня у самого появилось такое чувство, что я на нем не очень-то уместен, как показавшийся из прорванного носка палец, что эта круглая, восьми, восемнадцати или, может, сорокавосьмикилометровая по общей площади дыра в мироздании, в которую, как в аэродинамическую трубу, свищет дыхание звездного космоса, меня всосет (точнее, выметет откуда пришел), что это с к в о з н о е место слишком открыто взору, и я здесь чужак.