Женщины

такого неофита, - не зачах –

воскликнем – корень жизни, в прежнем виде

все остается… Слава Богу!.. Да!..

Так я мечтаю… Так ведь и со мною

случилось в свое время, хоть виною

я мучался, внушенную тогда

мне частью братии литературной: к буре,

мол, призывает нас щенок, в натуре…

                          128

Но мне их злобных и слепых сердец

не хочется и трогать… Уклоняюсь

от столкновений с ними, не общаюсь

с такими вовсе… Да и наконец

им нету места в этом сочиненье.

Итак, десятый класс. Зима. Урок.

Люминесценцию включили. В лампах ток

стрекочет еле слышно. На круженье

снежинок за окном смотрю и жду

звонка на перемену… Щас пойду

                           129

в учительскую на «летучку», чтобы

директора послушать как всегда

по четвергам – комсоргом был я – там,

в учительской, комсоргов, прочих снобов

из активистов старших классов, он

воспитывал обычно в нужном духе,

давая им цэ у. Моей непрухе

на физике придет конец – нутром

уж чувствую – минута-две и повод

вскочить возникнет… Так и есть… Как клево!..

                          130

В учительской толпятся у стены

комсорги, я протискиваюсь ближе

к окну, весь в ожиданье, что увижу

ее, девятиклассницу, - видны

мне женские сапожки устаревшей

модели – лакированные и

в обтяжку, то бишь сапоги-чулки,

как называли их когда-то; класс шумевший

притих – вошел директор. У окна

хозяйка тех сапог, но – не она.

                          131

Она вошла почти что сразу после

директора; смутилась и едва

заметно покраснела; я сперва

ее не разглядел, поскольку рослый

мальчишка перекрыл обзор двери,

но вот она бочком шагнула к стенке,

директор ей сказал: «Вон к Филипенко

иди, не стой в дверях или бери

вот этот стул, садись скорей…» Она же

немного растерялась. Мысль: «Куда же

                          132

она пойдет?» - как молния в мозгу

моем мелькнула, но еще додумать

я не успел, как девушка шагнула

к директору, где стул, и по виску

ее скользнул луч солнца; она села

и мельком посмотрела на меня.

Директор начал речь, он обвинял

двух второклашек в том, что неумело

используют в уборной писсуар,

в него не попадая… Сей кошмар

                          133

он видел сам… Я посмотрел на Ладу –

ее так звали – чувствуя, как стыд

ударил в голову, и мой смущенный вид

она заметила, поскольку прежде взгляды

столкнулись наши; я отвел глаза.

Когда же вновь взглянул на Ладу – зыбко

в ее устах сквозила та улыбка,

что сердце поразила как гюрза:

и стыд, и наслажденье, и досада

разлились в сердце сладко-терпким ядом.

                          134

Она была красива и стройна,

хоть роста невысокого, особо

глаза миндалевидные зазнобы

мне нравились, которые сполна

лучились мягким, бархатистым светом.

Румянец на щеках, большая грудь,

два лепестка красивых губ, что чуть

блестели влажно, маленький при этом

был ротик у нее – я был влюблен

во все это – прическа под гарсон

                          135

ей очень шла, на ней был пышный фартук,

и слева на груди ее значок

виднелся комсомольский; каблучок

ее сапожка упирался в парту;

из-под короткой юбочки видны

мне были восхитительные ножки

с сомкнутыми коленками, дорожку

я мысленно прокладывал в иных

местах, закрытых взору, вроде…

м-м… внутренней и внешней части бедер…

                          136

Ах, что такое счастье?!.. Может быть,

вот этот миг: она сидит напротив,

ты ей небезразличен даже вроде,

директор может вечность говорить,

и даже я с ним в сердце соглашуся,

и все-таки, бросая редкий взгляд

на Ладу, я, конечно, прежде рад

тому, что она рядом, что замкнулся

круг жизни: вот она, а вот он, я;

я счастлив; что еще желать, друзья?..

                          137

Но жизнь не терпит статики, и время

неумолимо… Клич: остановись,

мгновенье, ты прекрасно! – правит жизнь

на формулы иные, так что семя

раз уж упало в почву и взошло,

пройдет весь путь, до гибели, конечно;

и раз уж наша жизнь так быстротечна,

считай тебе, читатель, повезло

со мной: ведь я одним воображеньем

длю для тебя ушедшие мгновенья…

                          138

Последнее, конечно, никого

утешить не способно… Ну да ладно…

Вернемся в школу… Я иду нарядный

на дискотеку, более всего

горжусь обновкой: черным и блестящим,

с карманами большими, пиджаком

из кожезаменителя. О ком

я думаю в моменте настоящем –

вам ясно, кажется – о Ладе: будет, нет

она на дискотеке?.. Что-то мне

                          139

подсказывает: будет… Отчего я

почти уверен в этом, не могу

ответить прямо; я, напротив, лгу,

что вряд ли она будет, но другое

подсказывает сердце: будет, да.

И вот боясь спугнуть удачу что ли,

я приближаюсь к трехэтажной школе,

гляжу под фонарем на провода,

где голубь одинокий чистит клювом

себе крыло; в предбанничек с поддувом

                          140

вхожу, потом в фойе, к тугой двери

подставив пятку, чтобы дверь за мною

не сильно хлопнула; в мгновение волною

меня накрыло звуковой: то ритм

известной песни сотрясает стены;

в спортзале дискотека; я иду

среди ребят и завуча, узду

ослабившей, поскольку милой сцены

свидетелем являюсь, как она

девчонку обнимает у окна

                          141

по-матерински… По ступенькам ниже

спускаюсь, галереей в пять окон

иду, гляжу на стенку, где знаком

мне каждый кубок в нише, где увижу

свою фамилию на ватманском листе,

натянутом на некое подобье

багета; я читаю как надгробье

свое, со стороны чуть, лестный текст –

там сказано, что рекордсменом школы

являюсь по стрельбе я… Но веселый

                          142

знакомый крик раздался за спиной:

то Семка нагоняет меня – школьный

дружок мой близкий. Как и я довольный

он настоящим; завтра – выходной,

что делает еще приятней вечер

сегодняшний. В спортзале полумрак

и грохотанье музыки – то так,

то этак светомузыка на плечи

танцующих льет свет, а у стены

стоит средь хулиганистой шпаны

                          143

физрук и с ней беседует по-свойски

о чем-то… Я протискиваюсь сквозь

танцующих, желая на авось

найти любимую, и очень скоро поиск

успехом увенчался: в тесноте