Женщины

в нем видел сходство с Пьером Б.. – Но новый

                          63

привлек мое вниманье человек

за Ириной спиной. То был мужчина

лет двадцати пяти, была причина

ревниво сжаться сердцу: жестом снег

стряхнув с волос коротких и чернявых,

он улыбнулся широко, усы

едва заметные не портили красы

его лица, он походил на бравых

людей своею выправкой. Потом

узнал я, что он всем почти знаком

                         64

из старожилов «Юности» - когда-то

он занимался в студии, теперь

был офицером Погранвойск. Он в дверь

едва вошел, как старшие ребята

повскакивали радостно, крича

различные слова. Он был любимчик

Ирины Леонидовны. «А! Димчик!

Иди ко мне!..» И вечер при свечах

продолжился чуть позже, я ж ревниво

смотрел на Иру: «Как она красива!..»

                         65

Была ли Ира им увлечена,

тем Димою, пожалуй, да, но я-то,

ревнуя и страдая, сладким ядом

любовным упивался – ветчина

не лезла в горло – стоило поймать лишь

приветливый взгляд Иры – ток любви

по венам разливался, весь мой вид

духовно озарялся; в сердца затишь

и полноту я вслушивался как

в какой-то тайный и глубокий знак.

                         66

Но вот, пожалуй, все – без продолженья

оставим этот миг – и перейдем

к другим воспоминаньям, что в моем

мозгу всплывают – вот еще виденья

из прошлого… К чему я так скачу?

Да потому что в цепь повествованья

вставляю лишь мгновения, мельканья

в моем мозгу и портить не хочу

развернутым сюжетом всю затею…

( А, впрочем, я сюжет сквозной имею.)

     VI. УМ, КАК СЛОЕНЫЙ ПИРОГ

                         67

Ну вот… Так что ж… Была одна игра –

что ж, параллельно чувствам благородным

во мне жил лицемер трусливо-подлый –

среди мальчишек нашего двора

игр много было мелкохулиганских,

но я одну вам опишу – когда

темнело, и шумела лебеда

от ветра в палисадниках мещанских,

мы иногда, а может чаще – я

уже не помню, - трепет затая,

                         68

ходили по всему микрорайону,

выискивая девушек, своих

ровесниц, чтоб потом пощупать их

за грудь бесстыжим образом, препону

сопротивленья их преодолев,

коль их внезапность наша не застанет

врасплох – воспоминанье это ранит

и нынче совесть мне, тогда же, сев,

допустим, перед сном в своей кровати,

я подвергался нравственной расплате,

                         69

цинизму ужасаясь своему,

да и не только своему, замечу.

И вот в один такой разгульный вечер

преследовали девушек мы – ну,

коль точным быть, они весьма злорадно

нас звали за собой и в том подвох

мы не увидели, мы шли за ними – ох,

что было дальше! – мы пока их жадно

преследовали, выпад иногда

свой совершая – подбегая – да –

                         70

внезапно к ним, за грудь стремясь кого-то

из них схватить, они же отбивать

старались наши выпады… Но знать

мы не могли, что шаг до эшафота

остался нам… Когда вошли во двор

за ними мы и к девятиэтажке

направились, поддев ногой какашки

засохшие собачьи, я в упор

увидел у подъезда на скамейке

ребят постарше: «Ах, судьба-индейка» -

                         71

мелькнуло в голове, и в тот же миг

произошло все очень быстро: криком

ребят позвали девочки, и с гиком

набросились на нас мальчишки, крик

«Стоять! Ко мне!» заставил врассыпную

нас броситься, за мною по пятам

бежал один, потом второй, и там,

где шло шоссе, настигли меня, ну и

попало мне… Сначала привели

меня назад, к подъезду, где цвели

                         72

сурепка и полынь возле оградки

железной палисадника, потом

допрос с пристрастием устроили и тон

их был таков, что понял я: ребятки

сейчас побьют. И точно: по лицу

ударил кто-то сбоку, после кто-то

ногой в живот тяжелым грязным ботом,

я скрючился и тут ужу свинцу

ударов я подвергся, так что силы

последние собрав, чтобы дебилы

                         73

меня не покалечили, рванул

от них чрез палисадники, и в этот

раз улыбнулось счастье для поэта

и лицемера: ловко улизнул

от их свирепой, искрометной таски.

Дрожа как лист осиновый, пришел

в свой двор, где у подъезда и нашел

своих друзей, которые от встряски

душевной обсуждали бурно то,

что с нами приключилось. Я потом

                         74

рассказывал им, как едва ль не дрался,

обороняясь, было стыдно мне

признаться, что избили меня – нет,

хотя и били, но оборонялся

и я как мог, а после убежал

практически геройски… Но замечу –

на утро, разлепив глаза и вечер

ужасный вспомнив, тут же резко встал

и, штору на окне раздвинув, взглядом

уперся в зеркало скорей, что было рядом

                         75

на подоконнике прислонено к окну.

И синяков с глубоким облегченьем

не обнаружил. Впрочем, с огорченьем

побои вспомнил и свою вину,

и просто горе тяжестью на сердце

легло мое. Мне захотелось вдруг

покинуть город, где шальной досуг

позором обернулся, скрипнуть дверцей

метафорической и очутиться там,

где мой позор со страхом пополам

                         76

не будет значить ничего, где снова

начнется жизнь как с чистого листа –

о, я не ошибусь уже! – дистан-

цию возьму со злом и повод

не дам себя поймать в сеть зла, но знал,

что это лишь мечты пустые… Все же

проходит все – и желтизна на коже

от ранящих побоев, и вина

со страхом пополам – все притупилось

со временем, а после растворилось

                         77

в минувшем… Но оставим наконец

и этот эпизод… А ведь в то время

я стал писать стихи, на этой теме

слегка остановлюсь. Писать в столбец

и в рифму, выражая свои чувства,

я пробовал тайком, но каждый раз,

хоть складно получалось, но экстаз

от своего кустарного искусства

меня не посещал, напротив, был

я не доволен, чувствовал, что пыл

                          78

напрасен мой, что матрица из текста

мной сочиненного не выражает суть

моей души, которая, как ртуть,

нетронутой уходит от контекста

стихотворенья, будто бы черпать

пытаешься ты ситом воду – слово

в порядке нужном ставишь и готово

уже стихотворенье, но печать

не снята с тайны духа, сущность Слова

ты не постиг, не получилось снова…