Женщины

                         79

Поэтому я в основном писал

в то время эпиграммы на училок,

друзей и одноклассниц; был я пылок

и глубоко застенчив, но блистал

мой стих нередко остротой холодной

и едким взглядом, так что я с трудом

писал порой без пакости, ведом

каким-то чертиком, я чувствовал свободно

себя, когда язвил и вскоре стал

известным в школе. Стал на пьедестал.

                         80

А лирику, любовные посланья

я со стыдом, замечу, жгучим, рвал

обычно утром, ибо я писал

стихи в кровати перед сном, страданья

любовные излить пытаясь… Но

об этом я сказал уже… Ах, счастье

поэтом слыть и получать участье

красивых восьмиклассниц!.. Так давно

я сочиняю, а той славы школьной

не переплюнул. Как самодовольно

                          81

я чувствовал себя порой!.. Пример

вам приведу. Однажды уж в десятом

примерно классе я спешил к ребятам

играть в хоккей и клюшкой на манер

Харламова выписывал зигзаги.

Я рядом шел с подъездом и в тиши

услышал, как кричали от души

в окошко восьмиклассницы в отваге

мою фамилию, а после, хохоча,

за шторкой прятались… Советчика, врача,

                         82

читателя! – вот что тогда с восторгом

я мог бы прокричать, кабы читал

в то время Мандельштама… Но и так

я счастлив был таким дешевым торгом

своим талантом… Впрочем, не могу

сказать, что я серьезно относился

к своим способностям. Я с ними не носился.

И был как все: сидел на берегу

у речки времени и ждал, что будет дальше.

Ждал лучшего без страха и без фальши.

                         83

Однажды я воскресным утром встал

и как обычно после умыванья,

вернувшись в свою комнату, вниманье

на зеркало направил, где искал

в своих чертах мужающую силу.

Раздвинув шире шторы на окне,

чтоб отраженье лучше видеть мне

в прямоугольном зеркале, светилу

подставив торс под яркие лучи,

я снова свое тело изучил.

                         84

Я улыбался, щерился, я гладил

рукой пушок над верхнею губой,

я подходил вплотную как слепой,

расчесывал чуть вьющиеся пряди

волос на голове; я подымал

поочередно руки и подмышки

рассматривал, которые не слишком,

но все же зарастали; напрягал

то бицепсы, то трицепсы; крутился

вокруг оси и, наконец, решился –

                         85

поскольку в доме был я не один –

семейные трусы в горошек серый

чуть приспустить, чтоб оценить размеры

достоинства мужского; я ходил

вперед-назад пред зеркалом и боком,

пропорции, которые видны,

старался как бы чуть со стороны

рассматривать, чужим как будто оком,

здесь нужен – размышлял я – свежий взгляд…

как будто ничего… ободрен… рад…

                          86

И тут внезапно в спальную открылась

дверь нараспашку, так что я назад

трусы надеть чуть запоздал, и взгляд

у матери, которая явилась,

скользнул по гениталиям моим,

потом мой взгляд поймал, который сразу

отвел я в шоке в сторону, на вазу.

«Что ты там смотришь?..» Но уже своим

позором был раздавлен я и мигом,

надев трусы, я разразился криком.

                         87

Мне было стыдно. Боже! Почему

ко мне врываются без стука?.. Мама!..

Души моей эдипова тут драма

в добавок к огорченью моему

еще и разозлила маму: «Хватит!

Оставь эту истерику…» Но все ж

с тех пор она, чтоб не бросало в дрожь

любимого сынулю, очень кстати

стучала в дверь сперва, а я всегда

ей отвечал поспешно: «Мама, да!»

       VII. НА ТАНЦАХ В ДЕРЕВНЕ

                         88

… Но не пора ли нам из декораций

микрорайона городского вновь

попасть в деревню, к морю, где морковь

растет на грядках, где среди акаций

я под открытым небом сплю; скрипят

пружины у кровати – стоит только

пошевелиться; солнышко – уволь-ка

лежать под ним! – мне припекает зад

сквозь тень ажурную; прошаркал по дорожке

в больших калошах дед к своей картошке…

                         89

Пора вставать! Курортники уже,

что комнату снимали у бабули,

ушли на море; пляж шумит как улей;

часов одиннадцать, наверное; свежей

я буду, если срочно искупаюсь.

Вчера на танцах выпил я вина

с друзьями деревенскими. Вина

какая-то мне гложет сердце – маюсь

стыдом каким-то; мне нехорошо.

Зачем вчера на танцы я пошел?

                           90

Зачем пошел затем гулять с Регинкой?..

А ведь сегодня вечером опять

мы встретимся… Усевшись на кровать,

я тапочки нащупал и со спинки

снял брюки. Вон как весело кричат

на пляже… Море режущею болью

колышется… Зашел в оббитый толью

я туалет; сквозь дырочки в лучах

пылинки золотятся; лист «Известий»

торчит в щели меж доскою и жестью.

                          91

Я вышел из уборной, постоял

средь огорода деда – море рядом

совсем от нас, в ста метрах, так что взглядом

окинул пляж, который чуть дрожал

от марева и уж собрался было

идти купаться, как увидел дед,

что я проснулся, дал велосипед,

чтоб я сгонял за хлебом; предложил он,

когда позавтракаю, трошки покопать

картошку в огороде; что ж, слинять

                           92

не удалось мне незаметно. Ладно…

Я сел на велик старенький, с руки

сняв паутинку, подавил зевки,

рванул для куража, так что надсадно

запели ржавые педали. Там,

где остановка, на афише клубной

прочел мельком про танцы и подспудно

почувствовал опять какой-то срам

за ночь вчерашнюю… А было-то всего лишь

гулянье под луной, и коль изволишь,

                           93

читатель, рассуди… Итак, представь

вечернюю зарю и шум прибрежный

морской, и колыханье безутешной

плакучей ивы у колонки – явь,

похожая на сон, - на стеклах дома

заката отблеск, блеет без конца

вернувшаяся с пастбища овца;

бетонною дорожкою знакомой

я прохожу, калитку за собой

я запираю на щеколду, сбой

                          94

преодолев в ее работе… Рядом

уже товарищ мой, он мне свистел

и звал меня, стеснялся, не хотел

во двор зайти. Нам поскорее надо

попасть в продмаг, чтобы успеть купить

вина бутылку – «Золотая осень» -

портвейн дешевый – рубль семь иль восемь

тогда он стоил – должен был вселить

в нас радость и развязность, ибо к ночи

на танцы собирались мы, короче.

                          95