Женщины

бросала в урну женщина, едва

их доставая из пакета; два

окна зажглось – мелькнули там затылки; -

тоска щемила сердце, - не забыть

мне грусти той, какой уже не быть…

       II. ДВОРЕЦ ПИОНЕРОВ

                       15

Я чувствовал потребность в идеале.

И вот, спустя неделю или две,

шурша по пыльной выжженной дресве,

я по аллее парка шел; летали

вороны тучные, садились на цветы

желтофиоля трутни; флокс на землю

ронял бесшумно лепестки. Все дремлет

и все постыло. В небе шли следы

от самолета – полоса глиссада.

Хотел быть летчиком… Но этого ль мне надо?..

                       16

И я решительно отправился искать

в Дворец красивый Пионеров что-то

себе по интересу: уж давно-то –

почти что год, - как начал я мечтать

о славе артистической. И первой,

кто во дворце мне встретилась, была

Ирина Леонидовна, вела

она кружок мне нужный, с сей минервой

я пообщался где-то пять минут

и понял: вот где горние живут.

                       17

Все стало на свои места. Я счастлив

домой вернулся, легкость на душе

была необычайной. Ровно в шесть

на следующий день читал я басню,

а после Исаковского стихи,

на сцене стоя в полутемном зале.

Взгляд мой блуждал то вверх, где на портале

висел софит, то в сторону – плохим

я был чтецом, хотя и с выраженьем

читать старался, но ступней движеньем,

                       18

вовнутрь их выгибая, не сумел

смущенья своего не выдать; впрочем,

и взгляд блуждал, и покраснел я очень.

А, может быть, напротив, был я бел.

Ирина Леонидовна, прослушав

мой чтецкий дар, дала «добро», и вот

я оказался там, где палец в рот

ребятам не клади, где каждый лучше

другого, где признать я был готов

с счастливой радостью обилие голов

                       19

не только светлых, но и превосходных.

Гораздо позже пелена спадет,

и я увижу в каждом недочет,

но взглядом непридирчивым, а сходным

со взглядом романиста, что вокруг

глядит затем, чтоб подмечать бесстрастно

детали и кивать всему согласно:

раз мир так создан, пусть все будет, друг.

Пусть все цветы растут под этим солнцем,

как говорят разумные японцы.

                       20

Итак, определился я. Душа

на время успокоилась отчасти.

Пройдя – как нынче б выразились – кастинг,

я словно титулован стал – паша

иль граф – так ощутил между собою

и школьными друзьями некий знак

различия, но ощутил не как

налет высокомерья, а другое

вошло мне в ум: как не мельчил бы я

в словах, поступках, все же мысль моя

                       21

по волнам сердца подымалась выше,

туда, где новый мир всегда готов

приять меня под свой высокий кров,

и эта разница, которую опишет

не всякий романист, была важна

моей душе, тоскующей печально

о чем-то бесконечно идеальном.

Да, эта высь не всякому нужна

была, конечно, далеко не каждый

духовную испытывает жажду.

            III. ИРА И ТАНЯ

                       22

А что же девочки?.. Мы отклонились чуть

от выбранной для сочиненья темы.

Хотя не вижу никакой дилеммы

меж женщинами и духовным – путь

к вершинам духа пролегает только

через любовь. Кого же мог любить

советский юноша?.. Не мальчиков же… Быть

всегда влюбленным для меня настолько

являлось нормой, что представить я

не мог себя без этого зелья`.

                       23

А было так. Закат из кошенили

на горизонте. Смутная тоска.

Желтеющие листья. Облака

бегущие по небу. В вихре пыли

кружащийся листок газеты. Звук

деревьев шелестящих. Я по плиткам

иду бетонным, справа, где с улыбкой

стоит дитя, проводит свой досуг

в писцине без воды детишек стая.

Она галдит, почти не умолкая.

                        24

Дворец же Пионеров предо мной,

как некий символ помыслов высоких,

распахивает двери, от жестоких

картин спасает ум, чтобы в иной

направить путь теченье моей мысли,

где смысл в прекрасном, а в прекрасном – смысл.

Я во Дворце, откуда ни возьмись

две девочки на лестнице повисли

поверх перил над головой моей:

«Ты к нам?.. Ты новенький?.. Иди же побыстрей…»

                        25

И сердце, как зверек, что затаился

перед прыжком за бабочкой, таит

вибрацию души, и внешний вид

столь привлекательный двух девушек явился

проблемой выбора: как обе хороши! –

в какую же влюбиться?.. Лучше в Таню…

Нет, лучше в Иру… Для кого ж пораню

себя стрелой Амура, в ком души

не буду чаять?.. Ах, пока что обе

мне нравятся… И в этой первой пробе

                        26

влюбиться поскорей и сей же час

так много сладости и столько обещаний!..

Я увлекаюсь поначалу Таней,

и ее образ – словно тулумбас

над ухом спящего ударил – вдруг явился

так явственно сейчас передо мной,

что опишу его: с прямой спиной,

округлой попой в джинсах, – изменился

с тех пор я мало – сильный интерес

фигурка вызывает, хоть регресс

                         27

чувств налицо, - жаль, чуть коротковаты

и полноваты ножки, но зато

под легкой кофточкой, когда она пальто

свое снимает, грудь – как стыдновато

и сладко видеть! – высока, торчком

ее сосцы… Мой ум припоминает

момент, когда вдруг Таня понимает

мой взгляд сомнамбулический, влеком

желаньем, взгляд догадливый Танюши

ловлю, краснею так, что даже уши

                         28

румяными становятся… Когда

лет через тнадцать встретимся мы с Ирой

уже в Москве, и увлекусь кумиром

своим опять я, мне она тогда

заметит как-то: «Помню твои щечки

румяные в пятнадцать лет, и то,

что ты краснел все время…» Но потом

вернемся к Ире, а пока что точки

мы не поставили, описывая вам

как выглядела Таня. К волосам

                         29

мы обратимся: длинные, прямые

каштановые волосы, пробор

над выпуклым и узковатым лбом.

Глаза ее, нет, нет, не голубые,

а карие, смышленые; овал

лица чуть заострен у подбородка.

Ее чуть семенящая походка,

которую на слух я узнавал,

была легка, бесшумна… А улыбка

открытая, что думалось – ошибка

                         30

какая-то – ужели это мне

она так рада? – нравилась не меньше,

чем остальные прелести. Был фельдшер

ее отец, а мама – инженер.

Я Таню разлюбил за то однажды,