Женщины

                       137

секунд, как похозяйничал сквозняк

в квартире, я захлопнул за собою

дверь на балкон чуть нервною рукою,

и ветер щеки, уши, шею, всяк

кусочек тела, охватил прохладой

колючей, я прошел чуть-чуть вперед

и свесился с балкона, замер, вот

хлопок раздался сильный где-то рядом

на пятом иль четвертом этаже.

Опять хлопок. Стоял настороже

                       138

минуты две, пока не разобрался,

в чем дело: видно, двери на балкон

открыты были и, набрав разгон,

стучали о косяк. Я догадался,

что это на четвертом этаже.

Туда еще жильцы не заселились,

строители наверно поленились

закрыть балкон. Но мне почти уже

невмочь стоять на холоде. Вернулся

я в теплую квартиру, встрепенулся

                        139

от мысли, что давно уже кипит

наверно чайник. Через занавеску

из палочек бамбуковых, подвеской

являвшихся в прихожей – дефицит

тех лет, - прошел, шурша; в трюмо, нагнувшись,

взглянул на отраженье свое; чуть

плечом задел косяк, пытаясь путь

до кухни сократить и, чертыхнувшись,

вошел на кухню: чайник на плите

был выключен. На стуле, в темноте,

                       140

сидел отец: курил возле окошка.

Я свет включил; пришла на кухню мать:

«Что ты так грустен?» - стала обнимать

меня и подзадоривать немножко.

Я жаловаться с детства не любил,

и потому не пояснил причину

глухого беспокойства, лишь кручину

запрятал глубже, с мамой говорил

я бодрым голосом, но, чай попив, улегся

пораньше спать… Я для того увлекся

                        141

подробностями, чтобы передать

предчувствие дурное, что, к несчастью,

меня не обмануло в то ненастье.

Как я сказал, улегся рано спать

как никогда я… Утром же услышал

ужасную историю: упал,

разбившись насмерть, наш сосед, что стал

лезть по балкону на этаж, что выше

располагался, где стучала дверь

в пустующей квартире, чтобы дщерь

                        142

его могла уснуть спокойно – дочке

был годик лишь. И сам он молодой

парнишка был, из армии домой

вернувшийся недавно… Как в сорочке

прозрачной обезумевшая вмиг

жена его с балкона голосила,

как родственники выли, как просила

соседка, по «03» звоня, на крик

невольно перейдя, скорей приехать

машину «скорую», как долго без успеха

                       143

спасти пытались парня, я о том

не буду ведать – рано, очень рано

заснул в тот вечер я… И будет странно

и жутко в день печальный похорон,

вернувшися со школы, у подъезда

увидеть на асфальте длинный ряд

рассыпанных гвоздик, и я был рад –

хоть слово это не совсем уместно –

тому, что опоздал увидеть гроб

с покойником, и даже, помню, чтоб

                       144

не видеть похорон, подольше в школе

потусовался – слишком уж потряс

меня сей случай и хотя не раз

ходил смотреть на трупы, поневоле

сдаваясь любопытству и в душе

испытывая ужас и смятенье,

но в этот раз убило потрясенье

не только любопытство, но в клише

жизнь превратило, я ходил подавлен,

пока опять же не был дух поправлен

                       145

той внутренней пружиной, что меня

выталкивала к свету, к центру жизни.

Но не пора ли – ибо все капризней

со мною муза, и моя мазня

о смерти ей постыла – обратиться

опять к любви. Конечно! Всякий раз,

как начинаю о любви рассказ,

я оживаю и, как говорится,

на свой конек сажусь, во рту слюну

глотаю, разгоняюсь – ну и ну! –

                        146

духовное опять невыразимо

в контексте остается для меня…

Я падаю с конька, то бишь с коня,

а истина проскальзывает мимо…

И все-таки заманчивее нет,

чем истину за хвост поймать порою,

и заниматься этою игрою

приходится – ведь я пока поэт.

Хоть корчу из себя и бизнесмена

порой всерьез – выгрался постепенно.

       IX. ДЕВЯТИКЛАССНИЦА

                       147

Итак, в конце седьмого класса я

в девятиклассницу влюбился. Очень сильно.

Так мне казалось. Солнышко обильно

светило уж в апреле – кисея

из солнечных лучей в окошках класса

вбирала пыль. Каштаны за окном

покрылись клейким тоненьким листом

ярко-зеленым; как из плексигласа

прозрачнейшего были небеса,

овсянок доносились голоса

                        148

в притихший класс, где по доске указкой

водила Нина Тихоновна. Я

глядел в окно на яркие края

небесной сферы, на оконной краской

закапанные стекла, между рам

сидела муха на стекле, вот тучно

сел голубь на карниз и начал звучно

расхаживать, когтями – трам-тарам –

стуча по жестяной доске карниза.

Треть класса не могла сего сюрприза

                        149

не разглядеть, и вот, открывши рот,

уставилась на голубя, который

урчал от удовольствия, но скоро,

себя взбодривши крыльями, в полет

отправился сизарь… Пришла записка

с передней парты: «Чьи носки висят

на люстре?» Любопытный поднял взгляд

на потолок я, никаких и близко

носков не обнаружил. Впереди

давилися от смеха. Я один

                        150

лишь кисло улыбался. Лена жестом

мне подсказала дальше передать

записку. И записка та гулять

пошла по классу, смех плодя не к месту

средь тех, кто сам попался. Каждый раз

круг заговорщиков все шире был, и вскоре

все прекратилось, кажется, на Боре,

поскольку уж смеялся целый класс,

и Нина Тихоновна забрала записку,

нас поругав за то, что мы и близко

                       151

не заняты учебой… Но звонок

раздался наконец. Все с облегченьем

вздохнули и уже с одушевленьем

подскакивали с мест. Кончай урок!..

И вот по рекреации навстречу

идет она, Оксана. Сладкий спазм

сжимает сердце, я в который раз

с Шевцовой Любой сходство в ней отмечу,

с той, что в кино плясала, а потом

со всеми комсомольцами гуртом

                        152

от рук фашистов умерла геройски…

Кудряшки белокурые до плеч,

веселая и сладостная речь,

держа подружку под руку, по-свойски,

она шла мимо. Девушкой уже

она была, и юная фигура

сквозь платье с черным фартуком с ажуром

на легоньких оборках, как драже

завернутое в фантик, вызывала

желанье у меня. И все же мало

                        153

одним желаньем обозначить то,