Поэзия народов СССР IV-XVIII веков

Люди говорят — я, мол, их досада,

Мусор я дрянной, кладезь, полный яда,—

Мол, не обессудь,— высказаться надо.

Неженат живу — где искать привета?

Я — мужик: толкнут — и не ждут ответа;

Вот я целью стал для насмешек света;

Сердце я раскрыл — молвят мне на это:

«Холм бесплодный ты меж грядами сада!»

Я царю предстал в чистом облаченье,

Саза моего чуя нетерпенье,—

Мне б грузинских слов позабыть значенье! —

Прочь меня прогнал царь в ожесточенье:

«Грязный войлок ты, поношенье взгляда!»

Сказано: гора встретится с горою.

Боже, будь твоя милость надо мною!

Неужели я и суда но стою?

Лучше бы казнил царскою рукою —

Ты наставник мой, ты моя отрада.

* * *

Ты — пенная Кура с волной Аракса мутноводной.

Вконец измучен я твоей повадкой сумасбродной.

Похожа ты на златоткань отделки превосходной.

Глаза и брови красотой блистают благородной.

«Но что я дам тебе взамен?» — шепчу в тоске бесплодной.

Иной на пиршестве вкушать вино и снедь стремится.

Другой за праздничным столом к стихам — заметь — стремится.

А мой язык тебя одну всегда воспеть стремится.

О том — и сердцу век болеть, к тому и впредь стремиться!

Кто в розу, как оса, впился? Оставь ее, негодный!

Тебя воспевший — океан чернил, как я, испишет.

Тебя узревший — ничего не ест, не пьет, не дышит.

Других возлюбленных совсем не видит и не слышит.

Как солнце выглянешь из туч — и мир весельем пышет,

А без тебя тоскует он, как сирота безродный.

Приди и вслушайся в мои слова, журавль Багдада,

Индийский нежный попугай, чей голос мне отрада.

Тому, кто правду говорит, хоть раз поверить надо:

И для красавицы Ширин опасен враг Фархада!

Беда мне с милою такой строптивой, злой, холодной!

Что делать, если нарды вдруг смешала, мне в насмешку.

Убила доведь, повела вперед простую пешку?

Без розы соловей поет и плачет вперемежку.

На свете бед — не перечесть. Ищи свою, не мешкай!

Страдаешь ты, Саят-Нова, от робости природной.

* * *

Златые пуговки твои под стать искусному шитью,

Иран, Туран, Азербайджан, цветущий дол в родном краю!

Ты меч напрасно занесла: обезоружен я стою.

Зачем ты причинила боль рыдающему соловью?

Избранник недостойный спит под колыбельную твою.

Служанками окружена, не медли, выходи в цветник.

Там на рассвете соловей тебя приветствовать привык.

Осанки царственной твоей не в силах описать язык.

Я славословьем утомлен, — признаюсь в этом напрямик:

Сто сорок пятистиший сплел и все еще тебя пою!

Луне подобная, зачем в зеркальную глядишься гладь?

Зачем за ножницы взялась, как бы подравнивая прядь?

А шея стройная — кувшин из хрусталя, ни дать ни взять!

Казнив беднягу без вины, ты славу думаешь снискать?

Иль достоянием своим считаешь голову мою?

Нигде покоя не найду. Одна лишь смерть — отрада мне.

Весь мир сложи к моим ногам,— и я скажу: не надо мне!

Смущенных глаз не отвести от пышного наряда мне,

Любимая, в парче, в шелках прекрасной кажешься вдвойне.

Я ладанки твоей не крал,— нашел и на груди таю.

Я лживых слов не говорил. Кто на меня поклеп возвел?

Кто очернил меня? Поверь, он сам коварен был и зол.

Прелестница, тебя воспеть бессилен бедный мой глагол.

К чему стремлюсь? Не про меня Моголов золотой престол.

Зачем же я, Саят-Нова, в напрасной скорби слезы лью?

* * *

Пусть попугай поет — а я услышать соловья хочу.

Дай, роза, мне росы твоей! Целебного питья хочу.

С нагорья дальнего пришел и поискать жилья хочу.

Заплакал соловей: узнать, где роза спит моя, хочу!

От поисков я ослабел. Кровавый пот лился с меня.

Над розой срезанной застыл, как соловей, судьбу кляня.

Ты — златокованых! ларец, а в нем лежит хрусталь, звеня. —

Ковчега не хочу... Ларец,— твержу я, в грудь бия,— хочу!

О редкостный зверек, бежишь, таясь от зверолова ты.

Скажи мне, мраморная ты иль нз кости слоновой ты?

Счастливцу, видно, суждеиа заморская обнова — ты!

Диковинный атлас! Как раз такого для шитья хочу.

Я получил твое письмо. Тебе мое прочесть пора б!

Нуждаюсь в добром слове я, как нищий, узник или раб.

Зачем отринула того, кто жалок, немощен и слаб?

Под одеялом у тебя, недужный, забытья хочу.

Не обжигай меня, я сам горю на медленном огне.

Не двоедушен я, поверь, коварство не по сердцу мне.

Я — соловей, Саят-Нова! Открой же, роза, дверцу мне

В златую клетку: миндаля очищенного я хочу!

* * *

Питомица розы, поверь мне, — родного сосца прекраснее ты.

Насущного хлеба, добытого в поте лица, прекраснее ты.

Блестящего слитка в руках златодела-творца прекраснее ты.

Кувшина, что мог бы служить украшеньем дворца,

прекраснее ты.

Чье войско стоит у ворот? Я султана ищу.

Нарцисса — в садах и на склонах — тюльпана ищу,

Жемчужные четки, продернутые сквозь парчу!

Подземной царицы, подвесок ее и венца

прекраснее ты.

Вселенная делится надвое: ты — и не ты!

Мой ангел приснился. Его неземные черты

Казались чудесным подобьем твоей красоты.

Насущного хлеба — готов я твердить без конца —

прекраснее ты.

Ты — пряность заморская, что ли? Корица, мускат?

Иль камень целебный? Иль золототканый наряд?

Ларец драгоценный, в котором скрывается клад?

Сандалового с перламутровой крышкой ларца

прекраснее ты.

Зачем же далекой ладьей ты маячишь всегда?

Спросила бы Саят-Нову, что, мол, плачешь всегда?

Днем солнцу подобна, ты светишь в ночи, как звезда.

Пятнадцатидневной созревшей луны для певца

прекраснее ты.

* * *

Полуночная звезда в небосклоне — ты.

Розы в скошенной траве благовонней — ты.

Ты — фиалка, первоцвет в вешнем лоне — ты.

Кто ты? Сказочный олень, конь в погоне — ты?

Ты — сантури, ты — смычок, плеск ладоней — ты!

Где наставник твой? Ушел, видно, на покой.

Убиваешь ты меня собственной рукой.

Дай лекарства, помоги совладать с тоской!

Кисть не может передать красоты такой:

Дивной вязи на шелку изощренней ты.

Без тебя судьба моя слишком тяжела.

И за что меня казнишь? Я не сделал зла.

Кандалы — моя любовь, цепи, кабала.

Ты глядишь, а мне глаза застилает мгла...

Ты — в ларце из хрусталя, в светлой броне ты.

Горный тур,— со снеговой кручи прянешь ты,

Иль дождем из грозовой тучи станешь ты.

Серной на скале мелькнешь и не взглянешь ты.