Поэзия народов СССР IV-XVIII веков

Мир — плод в руке творца,— и я прошу, склонясь у божьих ног:

«Возьми на длань свою меня, чтобы припасть к тебе я смог.

Во мне и суша и вода, ие расплетай же мой клубок».

О сын Адама, ты творца не покидай: ты одинок.

Последний сон сойдет к тебе,— и век тебе не приподнять.

Все мудрецы, увидев мир, его сторонкой обошли,—

Так соловей в завоях роз не хочет и коснуться тли.

Не утверждай нам этот мир, в нем жизни вечной не сули:

Мир в море каплями течет, глянь — в море капли утекли.

Коль правду молвлю обо всем — стыда пред истиной не знать.

Эй вы, аги! Придет беда,— огонь каких еще горнил!

В миру ином не различат — агой ли был, рабом ли жил.

Отнимет розу у тебя приказом бога Гавриил.

Язык мне режьте, коль я лжи хоть малость вам наговорил;

Бог — надо мной, под богом — я, и лжи мне не провозглашать.

Бог правит. Семьдесят и два в его руке народа есть.

Пророков — жизни вожаков — есть триста шестьдесят и шесть.

О том, что, как певец Давид, в раю я буду,— есть мне весть.

Саят-Нова, твой караван пошел — идет куда невесть.

Живите в благе! Ухожу,— и ног не поверну я вспять.

* * *

Твоих грудей гранат — что меч!

Самшит твоих бесценен плеч!

Хочу у двери милой лечь!

Там прах целую и пою.

О, твоего атласа звук!

Дай мне испить из чаши рук...

Молю целенья в смене мук,

Люблю, ревную и пою.

Я не садовник в эту ночь,—

Как тайну сада превозмочь?

Я — соловей, где роза? «Прочь!» —

Шипу скажу я и пою.

Ты — песня! И слова звучат!

Ты — гимн! И я молиться рад!

Саят-Новы ты светлый сад!

Вот я тоскую и пою.

* * *

Наш мир — раскрытое окно; тяжелый свод мне в тягость.

Кто смотрит — стрелами пронзен; их злой полет мне в тягость.

Сегодня хуже, чем вчера; зари восход мне в тягость.

Неверно все; пустой игры круговорот мне в тягость.

Не верь богатству, хоть оно во славе свой проходит век;

Верь тем, кто голову свою несет, как добрый человек.

Мир не наследует никто — так голос мудрости предрек.

Хочу вспорхнуть, как соловей,— мой сад и тот мне в тягость.

Себе ты властен ли сказать, что ты до ночи доживешь?

В руках господних — суета, придешь ли ты или уйдешь.

Нет хода истине моей, в народе расплодилась ложь.

На двадцать бар — один слуга; толпа господ мне в тягость.

Мир не наследует никто, хоть проживи все дни в гульбе.

Вспоенный млеком смертный род, безумен верящий тебе!

Нет сил терпеть людской хулы, я духом изнемог в борьбе.

Друзья врагами стали мне, их злобный гнет мне в тягость.

Саят-Нова сказал: увы, моих скорбей все больше.

Былая слава не сладка, отравы в ней все больше.

Над розой плачу соловьем,— а в ней червей все больше.

Ее срывать, когда в руке она гниет, мне в тягость.

МАНАНА

ГРУЗИНСКАЯ ПОЭТЕССА

XVIII век

РАЗГОВОР МАНАНЫ С ЛИХОРАДКОЙ

Лихорадка сказала:

Разлучились мы, Манана,

Как ты время коротала?

Впору биться мне о камень —

Так бранилась ты, бывало.

Обходить твой дом сторонкой

Я зарок себе давала.

А сама ты звать не станешь,

На тебя надежды мало.

Манана сказала:

Пусть тебя сжигает пламя,

Злая ведьма, лихорадка!

Я семь месяцев в ознобе

Сотрясалась жердью шаткой.

Еле-еле от болезни

Дух перевела украдкой.

Кто тебя позвать захочет —

Жизнь тому не будет сладкой.

Лихорадка сказала:

Не надейся по-пустому.

Ты средь поля колос хилый.

По тебе твои родные

Не прольют слезы унылой.

По рукам-ногам свяжу я,

Уложу тебя в могилу,

Как удавленного волка,

Как змею, как все, что гнило.

Манана сказала:

Что с тобою, лихорадка?

Ну, чего ты захотела?

Оттого ли ты глумишься,

Что с лица я подурнела?

Но дана мне власть от бога:

Изгоню тебя из тела.

Песий лай — твои угрозы,

И до них мне нету дела.

Лихорадка сказала:

Эй, Манана, осторожней!

Ты меня стращаешь даром.

Отравлю и дни и ночи,

Иссушу палючим жаром.

Позову попов ко гробу —

Вот пожива будет старым...

Прекращу твое дыханье,

Душным задушу угаром.

Манапа сказала:

О, скажи мне, лихорадка,

Отчего ты рассердилась,

Разве ты не христианка,

Кто же ты, скажи на милость?

Словно Мурия собачка,

Вишь, тебе я полюбилась.

Коль убьешь, не стану плакать,—

Я на жизнь не так уж льстилась.

Лихорадка сказала:

Трое суток потеряла.

Что казню тебя — не диво;

Омрачив твой век недолгий,

Я была лишь справедлива.

Почему тебя жалеть мне,

Ты упряма и кичлива,

Разговором ядовита

И обличьем некрасива.

Манана сказала:

Прочь с очей моих! Довольно!

Мира злобная причуда,

Отнимающая силы

Дщерь презренная Иуды!

Черный саван скорой смерти

Сшей себе, души остуда.

Как меня ты смеешь мучить,

Ты, отрепьев рваных груда?!

Снова Манана сказала:

Горе мне, Манане бедной,

Никну слабой головою,

Я не выживу,— умру я,

Свяну чахлою травою.

Я и так уж невесома,

Таю свечкой восковою.

Чем я так ей полюбилась,

Что не выпустит живою?!

Лихорадка сказала:

Эй, Манана, если трону,

Рот замкну семью замками,

Перестанешь у меня ты

Разговаривать стихами.

Лишь начну людей пытать я —

Люди смерти просят сами.

Сиротою станет прялка

Пред закрытыми глазами.

Манана сказала:

Пусть твои глазища слепнут,

Что ты мучаешь, пугая,

Что еще ты можешь сделать?

Я лежу, изнемогая.

Зубом на зуб не попасть мне,

Пламя сердце рвет, сжигая,

Но меня ты не загубишь,

Бог поможет мне, дурная!

Лихорадка сказала:

Что ты, что с тобой, Манана?

Разве я была дурною,

Разве я вослед ознобу

Не давала места зною?

Я бессонницей поила —

Не водою ледяною,

Нет, тебя я не забуду,

Навещу порой ночною...

Манана сказала:

Для чего тебя мне видеть,

Гибельная огневица,

Чуть подступишь к изголовью,

Все дрожат и всем не спится,

На зуб зуб не попадает,

Ноют кости, пояснпца.

Нет больным тобой спасенья,

Впору им в слезах топиться.

Лихорадка сказала:

Умертвив тебя, не буду

Я виновной, без сомненья.

Если у тебя осталось

Хоть немножечко именья,

Обменяй его на саван,—