«Что толку нам о будущем гадать…»
Что толку нам о будущем гадать,
Зачем живой судьбе противоречить, —
Прозрачен мир, нежна речная гладь,
Еще нежней, нежнее наши встречи.
Весло скользит и гнутся тростники,
Ночная бабочка летит за нами,
Горит на самом берегу реки
Закатных туч развернутое пламя.
Ничто неповторимо здесь, мой друг,
И там, и даже там — неповторимо,
Течет река, благоухает луг,
Звенит простор, — но все проходит мимо.
1934
«Отшумит и отплачет гроза…»
Отшумит и отплачет гроза,
И опять одиночество встанет,
И опять — в голубые глаза,
Точно в небо, душа моя канет.
И опять в полусне голубом
Будет все — и прекрасно и ложно,
И опять я забуду о том,
Что любить наяву невозможно.
1934
«Что спорить нам — да, все пройдет…»
Что спорить нам — да, все пройдет,
И все когда-нибудь остынет,
И даже воздух твой умрет,
Твой воздух, розовый и синий.
Но как тогда, сквозь плоский свет,
Сквозь холод явственной неволи
Увидим мы, что неба нет,
Что нет гармонии без боли,
Что темной музыкою мы
Дышать и плакать не сумели,
Что райской радостней тюрьмы
Огонь языческой свирели.
1934
«На полувздохе, так, на полуслове…»
На полувздохе, так, на полуслове
Все оборвется, кончится, умрет,
Когда меня тяжелый голос крови
Для новой жизни призовет.
Еще сейчас играет желтой пылью
Скользящий по стене раскосый луч,
Еще цветут раскинутые крылья
На западе горящих туч,
Еще дыша и бренным, и тревожным,
Душа горит и любит — оттого,
Что для нее меж истинным и ложным
Незримо грешное сродство.
1934
«Осенью проникновенней воздух…»
Осенью проникновенней воздух
И проникновеннее слова
О любви, о боли и о звездах…
…Ложная и злая синева!
Ложный мир ко мне на грудь ложится —
Он в беспамятстве, он крепко спит,
И ему во мгле, должно быть, снится,
Как душа пылает и горит,
Как она, насытясь вдохновеньем,
Не посмев молчанья превозмочь,
Исступленным и немым гореньем
Безнадежно озаряет ночь.
…Ночь как ночь, и правды нет на свете.
Все — и ты, и я — мы только бред,
На краю любви слепые дети,
Увидавшие, что счастья нет.
1934
«Все кружится, все умирает…»
Все кружится, все умирает,
Все меньше земного тепла,
И ночь, точно птица большая,
На грубое небо легла.
И в голом окне ресторана
Мы видим две тени, два сна —
Широкая, черная рана,
Зеркальная рана окна.
Сквозь тени легко проступая,
Сквозь плоские наши тела,
Постыдная, злая, земная
Сочится холодная мгла.
Две тени над бездной разлуки,
Над мраморной бездной стола, —
И вновь — нетелесные руки,
И снова — телесная мгла.
И все же сильнее страданья,
Сильнее постыдной земли
Твое голубое сиянье,
Лазурные звезды твои.
1934
«Как песок, рассыпается счастье…»
Как песок, рассыпается счастье,
И тому, чего нет, — не помочь.
Беспощадней развенчанной страсти,
Упоительней гибели — ночь.
Все, что связано в мире с любовью,
Чем душа до избытка полна, —
Только ветер с разгневанной кровью,
Только тень улетевшего сна.
1935
*** (1–3)
1. «Помнишь ласточку в комнате жадной?..»
Помнишь ласточку в комнате жадной?
Как бесцельно чертила она,
Как горела в окне беспощадно
Опаленных небес вышина,
И как ты, опоздав и заплакав,
Открывая стеклянную смерть,
Проклинала и полосы мрака
И небес деревянную твердь.
2. «Помнишь, мы проходили в тумане…»
Помнишь, мы проходили в тумане,
И над нами курлыкал туман,
Помнишь красные губы герани,
Помнишь дымный и злой океан?
И тобою насыщенный воздух,
И тобою расплавленный свет,
И в тебе отраженные звезды —
Быть не может, что этого — нет.
3. «Все, что ты назовешь вдохновеньем…»
Все, что ты назовешь вдохновеньем,
Что в слезах и горит и живет,
Все растает и белым забвеньем,
Бездыханным цветком расцветет.
Все уснет в беспощадном покое,
В плоском воздухе нашей земли,
Все умрет, — даже небо родное,
Даже в небе родном — журавли.
1934
