История украинского народа. Автобиография

Немногим лучше было положение, в каком оказалась восточная Украина, вышедшая из состава Польского государства с половины XVII в. Избегнув ополяченья, верхние слон украинского населения подвергаются здесь сильному обрусению, развивавшемуся тем легче еще, что оно не встречалось с внешними отличиями, катая по отношению к Полякам давала религия и книжность. Паоборот, эти моменты сближали украинское население с. великороссийским и затирали национальные различия, а слабое развитие национальной украинской культуры не давало ей возможности устоять в конкуренции с великорусскими влияниями, имевшими на своей стороне и преимущества больших средств и политический перевес, и наконец — непосредственное воздействие центрального правительства. Последнее, не довольствуясь добровольным тяготением украинского общества к великорусской жизни, развивающимся в продолжении XVIII в., старается воздействовать в том же направлении всеми силами государственного механизма. Разрушив политическую обособленность Украины, оно стремится стереть особенности местной жизни и культуры, ее национальный облик, обезличить и слить с великорусской народностью. В таком смысле действует оно ограничительными и запретительными мерами, действительно весьма сильно подрывающими местную культурную жизнь и усиливающими «обрусение» украинского общества.

Центром украинской культуры и после перехода восточной Украины под верховенство Москвы по-прежнему оставался Киев. Во второй половине XVII в. и первых десятилетиях XVIII он был источником просвещения и для Московского государства. Отсюда выходили пионеры культуры, насаждавшейся московским правительством и духовенством, отсюда шла книжность и образцы школьной организации, и в общем украинская ученость оказала весьма заметное воздействие на подъем культурной жизни Москвы, несмотря на недружелюбное вообще отношение последней к ее представителям и произведениям. Киевские книги, например, довольно часто подвергались более или менее строгим запрещениям в Москве, а при патриархе Иоакиме в 1670 — 80-х гг. последовало настоящее гонение на произведения украинской книжности.

Главный очаг киевской культурной жизни — киевская коллегия — в. третьей четверти XVII в. пережила период унадка, причиненного тогдашними беспрерывными войнами, и московские политики, вообще недоброжелательно относившиеся к украинским школам, хотели даже воспользоваться этим, чтобы вовсе закрыть ее (1666), но должны были отказаться от этого намерения в виду неудовольствия, какое могло бы воз будить, это распоряжение на Украине. В 1670-х гг. коллегия организовалась наново, расширила свою программу, присоединив к преподаваемым ранее наукам курсы философии и богословия, и получила, наконец, нрава и титул «академии» (1694).

Время Мазепы, усердного покровителя культуры (как ее разумели в тех кругах), было временем процветания академии. Из нее вышел ряд видных церковных и общественных деятелей. Она служила почти до половины XVIII в. школою, где получала образование украинская интеллигенция вообще — не только духовная, но и светская. Гетман Апостол, подтверждая за нею ее маетности в 1728 г., называет ее «всему обществу нашему благопотребною, где малороссийские сыны в науках свободных имеют наставление», и действительно, в сохранившемся «реестре» учеников академии 1729 г. находим среди них представителей почти всех важнейших старшинских семей. Число учеников было очень велико: в средних десятилетиях XVIII в. оно переходило за тысячу¹, и большинство учеников было из светского звания. По образцу киевской академии организовались высшие школы в землях великорусских (начиная с московской академии) и украинских — коллегии и семинарии в Чернигове, Переяславле, Полтаве, Белгороде, Харькове, и ряд менее значительных. Но при всем том и академия с организованными по ее образцу коллегиями, и их ученость Все более и более оставались, так сказать, за флагом потребности времени, и запросы жизни обгоняли их все заметнее.

Киевская академия была организована но образцу польских, главным образом иезуитских школ. Ее наука носила преобладающий церковный, богословский характер, и притом в формах схоластических. Ее ученость опиралась на средневековых методах и знаниях и для XVU— ХУШ вв. была совершенно устаревшею. В богословии до начала XVIH в. и даже позже господствовал здесь Фома Аквинский, в философии — средневековые комментаторы Аристотеля. Новые течения европейской мысли совершенно не захватывали киевской школы, и бывший профессор философии в академии Георгий Конисский, уже по выходе из состава ее преподавателей случайно ознакомившись с новыми западно-евро-

¹ Вот нисколько цифр: в 1742 г. учеников было 1243, в 1744 г. — 1160, в 1751 г. 1193, в 1765 г. 1099.

344 №

пейскими учебниками философии, выражал искреннее сожаление, что он еще в 1740-х гг., преподавая (философию, терял время *на смешных интерпретов Аристотелевых?!. Те же схоластические формы господствовали в преподавании риторики н пиитики — предметов, игравших важную роль в программе академии. Все вообще образование, которое давала академия и основывавшиеся по ее образцу коллегии, имело чисто формальный характер. Оно давало возможность своему воспитаннику пустить тучу художества по всякому поводу и без повода, не оставить без ответа, хотя бы чисто формального, никакого возражения, говорить речисто и высокопарно, но реальных знаний давало чрезвычайно, мало. Да и те были невысокого качества, так как академия, повторяю, совершенно не следила и не шла за движением европейской науки.

То же самое было и с украинской книжностью XVII—XVIII вв. Мы встречаем выдающихся богословов, цроповедников и полемистов,, как Йоанникий Галятовский, Иннокентий Гизель, Димитрий Туптало, Феофан Прокопович, Георгий Конисский. Но те времена, когда религиозные и полемические вопросы царили над умами, для левобережной Украины особенно, где православие господствовало спокойно и прочно, — прошли безвозвратно. А вне религиозных вопросов украинская книжность давала очень мало. Например, из сохранившегося рукописного материала убеждаемся, что общество очень интересовалось своей историей: сохранилось немало списков старых исторических памятников, сделанных, в XVH—XVIII в. (есть даже несколько списков большого летописного киево-галицкого свода XIII в.), есть много компиляций позднейшего времени; но из этого богатого материала ничего не прошло в печать. Единственная историческая книга, удостоившаяся издания, — Синопсис (1679), краткая история Руси, написанная чрезвычайно мертвенно и сухо; достаточно сказать, что в ней совершенно пройдено молчанием козачество и национальная борьба с Польшей, хотя она составила эпоху в истории народа, и памятью о ней полна была современная Украина. Богатая историческая письменность, посвященная этой борьбе, — между ними чрезвычайно интересные мемуары, как напр. т. наз. Львовская летопись, летопись Самовидца, оригинальный памфлет Величка, многочисленные хронографы, исторические компиляции и хроники (как так наз. Супрасльская, Густынская, Сафоновича, Кохановского, Боболинского и др.), целый ряд козацких летописей, как Грабянки, Лизогуба, Лукомского и др., — все зти произведения, более или менее отражавшие биение пульса украинской жизни, не удостаивались внимания книжников, располагавших издательскими средствами.

Вез внимания остался и превосходный исторический эпос, слагающийся в продолжении XVII в. из взаимодействия элементов книжных и

История украинского нарсуд

народного песнетворчества, вырабатывающий для себя новую характеристическую форму так называемой «думы*. Он сохранился только в остатках задержавшихся в народной памяти (главным образом цикл дум о Хмельницком, в значительной мере вытеснивший из обращения более старые произведения) и в этом виде составляет настоящую гордость украинского народа, благодаря, своим высоким поэтическим достоинствам и живому историческому колориту. В устном обращении осталась и вся превосходная украинская лирика Немногое из поэтических» произведений тогдашних «литературных» кругов, удостоенное печати, отличается большею частью крайней безжизненностью: и здесь произведения, более близкие к жизни и ее интересам, большею частью не удостаивались печати; издавались панегирики в честь высокопоставленных лиц, убогие вирши высоких представителей церкви, а не произведения, представлявшие более живой интерес.