Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

- Maman. Об этом рано говорить. Но позор, который он навлёк на нас всех... - Като развела руками.

Мария вздохнула. Като была её любимой дочерью и вообще любимым ребёнком. Четвёртая рожденная ею девочка, которой дали имя ненавистной, но, несомненно, великой свекрови-императрицы, далась ей очень тяжело. Она выросла в дерзкую, своенравную, чрезмерно амбициозную и свободолюбивую девушку, которая никогда особенно не стремилась к тому, чтобы её любили. Но любовь, особенно материнская любовь - странное явление. И нынче императрица чувствовала, что поддержит дочь во всем. Она ближе ей, роднее сына - её первого ребенка, отобранного на второй день после рождения бабкой для воспитания.

- Ваше Высочество, - внезапно проговорила Шарлотта Карловна. - Дайте государю ещё один шанс.

- Ладно, - внезапно согласилась она. - Дождусь его возвращения. Посмотрю, как он будет оправдываться перед собственным народом.

Она потом вышла из гостиной матери и направилась к себе. Глядя в зеркало на своё распаренное, блестящее от пота лицо, Като повторила старое изречение: "Бойся своих желаний". Сейчас есть возможность осуществить преследующую её мечту. Но почему же так страшно сделать окончательный шаг? Почему?

Великая княжна приказала набрать ей ванну. Сидя по пояс в прохладной воде, чувствуя, как влажные волнистые пряди волос облепляют сзади шею, плечи и начало спины, она гадала: "Откуда во мне взялась эта нерешительность? Бабушка же решилась. Её муж, Пётр Третий, тоже заключил мир с тогдашним великим воителем Фридрихом Вторым. Гвардия и армия были недовольны этим чрезвычайно, Екатерина Алексеевна этим и воспользовалась". Като погрузила лицо в воду. Распахнула глаза. Быстро выпрямилась. Она поняла. Морально бабке было проще свергать нелюбимого мужа, чем ей - горячо любимого брата. Гораздо проще. Эта мысль привела великую княжну в отчаяние.

ГЛАВА 2

Курляндия, июль 1807 года.

Государь Александр Павлович ещё в Пруссии понял, что его меры по сохранению спокойствия в Европе не популярны среди его же подданных. Он это чувствовал по взглядам, по перешёптываниям, по атмосфере в свите. Что же будет в Петербурге? Государь не сомневался, что там его встретят холодно. Поэтому уже начал отдавать распоряжения об организации пышных празднеств, призванных скрасить горечь поражения в войне. Понятно, что многие хотят реванша. Понятно, что за эти годы к французам привыкли относиться, как к злейшим врагам. Да и сам монарх чувствовал, что этот его соперник навсегда останется соперником. Их объятья на плоту совсем не были искренними. Но так надо. Чтобы спастись. Потомки его ещё возблагодарят. И он сможет перехитрить Бонапарта. Если уж не получается победить императора французов на поле битвы, то получится за столом переговоров.

В ночь своего отъезда из Тильзита государь опять не спал. Все сопровождающие его уснули. Все, кроме графа фон Ливена. Александру очень хотелось с кем-нибудь поговорить. Он написал послание Адаму - длинное, очень эмоциональное. Но ответит ли он? Хотелось пообщаться с кем-то живым и понимающим.

Кристхен его знал с детства. Пусть он и остзеец, и номинально состоит в "партии" его матери. Этот граф одарен счастливым характером. И, главное, умеет слушать и хранить тайны. Они выросли друг у друга на глазах. И всё же государь ничего не знал о своём старшем генерал-адъютанте, как и о них всех, этих свитских. Ничего. Может быть, они уже давно плетут заговор против него, а он продолжает считать их кем-то вроде псов или слуг?

- Слушай, Кристоф, - обратился он к графу. - Твои предки были крестоносцами, да?

- В том числе, Ваше Величество, - Ливен не очень удивился, что с ним заговорил государь. Давеча он почти что разругался с Будбергом, призывавшим его немедленно подавать в отставку в знак протеста против "позорища". Кристоф отказался. - Но наш родоначальник - Каупо, старейшина ливов.

- Да. Я и забыл. Von Lieven - "из ливов", - произнёс царь. - Он перешёл к крестоносцам и воевал против своих?

Кристоф кивнул. И добавил:

- Его убили язычники. Не свои. Эсты. Перед этим растерзали его единственного сына. Каупо поклялся мстить. И сам пал жертвой мести. Он был плохим христианином, Ваше Величество.

- Хорошие христиане редко встречаются, граф. А твой пращур был большую часть своей жизни язычником. Неудивительно, что он выбрал вендетту.

- Его похоронили как язычника. Сожгли, - Кристофу казалось странным делиться этой историей с государем. Он сам знал её по "Ливонским хроникам", которые его учитель заставлял зазубривать наизусть. Граф знал, что его прародитель предал свой народ. Наверное, Каупо его соплеменники тоже честили на чём свет стоит за мир с тевтонами, как сейчас Будберг и ему подобные честят государя. Конечно, то были варвары, язычники, тёмный народ. Но далеко ли мы от них ушли? Не является ли Просвещение всего лишь маской, скрывающей ту же сущность?

- Интересно. Так вы, Ливены, в Прибалтике - как Долгоруковы в России? - спросил император. - Из князей?

Кристоф улыбнулся холодно и отстранённо.

- Откуда ты так подробно знаешь эту историю? - продолжал расспрашивать его Александр.

- Мой учитель считал, что нам нужно это знать, Ваше Величество, - ответил его военный советник.

Они как раз проезжали где-то близ Митавы. Леса и болота, золотая луна в высоком тёмно-сизом небе.

- У тебя был хороший учитель, Кристоф, - проговорил государь. - Но я задумался вот о чём: почему этот Каупо, так никогда до конца христианином и не ставший, если судить по тому, что похоронили его не по-христиански, сделался тевтоном? Тебе об этом не рассказывали?

Кристоф вспомнил ответ на подобный вопрос, заданный, кажется, его братом Фридрихом. Пусть учитель и сказал, что Каупо возлюбил Христа больше, чем своих заблуждавшихся соплеменников, и искренне поверил в то, что рыцари Чёрного Креста принесли в земли ливов благо, ни у кого из юных потомков князя не сложилось впечатления, что их родоначальник - однозначно хороший персонаж. В том возрасте, когда они это учили, мир для них делился исключительно на чёрное и белое - без оттёнков. Предательство - это плохо. Идти против своих - невозможно. Учитель объяснил, что и среди тевтонов оказались недостойные, которые воспользовались неофитским пылом князя ливов для того, чтобы выставить его подлецом. И добавил ещё: "После крещения Каупо послали в Авиньон, ко двору Папы. Роскошь и могущество христианского владыки поразили его, и он понял, что воевать против такой силы ливы не смогут". Эту фразу граф и повторил государю.

- И за это соплеменники прозвали его предателем, - вздохнул Александр. - Вот и я теперь для многих предатель. Потому что признал очевидную вещь - Наполеон сильнее. Я знаю, всё дело выставят так, будто я воспылал любовью к нему без всяких на то причин. Но ты-то, надеюсь, знаешь, что это не так.

Кристоф смотрел на него во все глаза. И думал: "Я его не оставлю. Даже если придётся отказаться от собственной короны и от жизни. Буду верен до конца. Пепел Каупо бьётся в моё сердце".

- Это не так, Ваше Величество, - проговорил он вслух. - Мир необходим хотя бы для подготовки к продолжению войны.

- Итак, я могу надеяться, что ты не оставишь меня? - Александр протянул ему руку.

- Слово чести, государь, - Кристоф поцеловал кисть своего сюзерена, господина и повелителя.

Потом император прошептал:

- Кристхен. Я не забыл ту ночь шесть лет тому назад. И многое другое.

Ливену захотелось расплакаться в духе модного сентиментализма. Слова баллад, которые тоже заставляли учить наизусть, всплыли в памяти. К чему добрый учитель заставлял их это помнить, рассказывал о воинах Тёмных веков, о далёких полулегендарных временах? Теперь граф Кристоф понимал: чтобы они, фон Ливены, сознавали, что значит быть хорошим подданным. Умереть вместе с господином. Принимать от него милость и смерть со спокойным лицом. Так их учили. Наверное не зря. К сожалению, в двадцать лет Кристоф решил всё опровергнуть - и вот что вышло. Он ещё не знает, будет ли так же учить своих сыновей. Кому они будут служить, или служить будут им?