Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

- Перестань, - он медленно отодвинулся от неё.

- Ты даже меня боишься, - рассмеялась она презрительно. - Ты не мужчина, Кристоф.

Он занёс над ней руку. Она инстинктивно сжалась, увидев неподдельную злобу в его красивых глазах. Но удара не последовало. Он развернулся и пошел к выходу. Громко хлопнул дверью. Приказал запрягать. А затем уехал в Петербург, на Каменный остров. Там поужинал в одиночестве, потом постучался в комнату, занимаемую посудомойкой Нютой, дочерью кухарки. Перед своим отъездом в армию он был с ней. Ныне он позвал её в спальню на всю ночь. Нюта оказалась не из робких. Но сил на неё уже не оставалось, поэтому Кристоф просто прижался к ней и заснул.

Дотти в негодовании на мужа поехала в Павловск, гнездо недовольных. Ей хотелось поговорить с великой княжной Екатериной. "Верноподданный Бонси. Притворяется волком, а на деле - пёс", - так думала она о муже. Загладить свою вину перед ней он мог одним способом - если бы изменил своё мнение. Так считала Дотти.

Краков, август 1807 года.

Ночной дождь омыл брусчатые мостовые Кракова. Графиня Анжелика Батовская сидела в своей гостиной, обитой бордовыми с золотом обоями, в кресле старинной работы с резной спинкой. На ней было надето чёрное платье. отделанное по вороту и манжетам узкой полосой белого кружева, волосы закрывала траурная вуаль. Перед ней на небольшом столике стоял письменный прибор. Вчера Анж получила письмо от Адама с подробным описанием всех условий Тильзитского мира.

"Герцогство Варшавское", - повторила она словно в насмешку. Земли, доставшиеся ей по наследству, в районе Каменец-Подольского, отошли России. Другое её не очень-то интересовало. "Фамилия" нынче в упадке. Но ничего. "Ащё Польска не сгинела".

Беременность начала ей уже мешать. Даже платье свободного покроя более не скрывало её живот. Но нынче графине было не до красоты. Она помнила, что в сентябре всё закончится и ей снова представится свобода действий. А там...

Она вынула из зелёного с чёрным узором шёлкового бювара бумагу, исписанную её собственным почерком. Список врагов: "1. von L. 2. Dorothea. 3. Al. von B. 4. Cath. 5. Charlotte". И без списка она их всех помнила.

Траур по брату Анжелика носила со всей искренностью. Ей действительно не хватало Анжея. Брата всё равно не вернешь. Он умер у неё на руках. Последние два дня перед смертью графиня давала ему опий, чтобы не мучился. "Сестра... зачем?" - таковы были его последние слова. Анж заперлась в этом доме от всех. Муж помог ей справится с горем. Граф Александр Батовский ей нравился, напоминая отца, которого она очень слабо помнила. Сейчас он был в Вене. Она попросила его там оставаться до её родов.

Потом она посмотрела на письмо, лежащее перед ней и написанное размашистым почерком, рукой человека, не очень привычного к перу и чернилам. Жан де-Витт собирался завтра её навестить. По делу. Важному делу.

Он явился на следующий день, как только часы на соборе Св. Магдалины прозвонили два пополудни. Многочисленная челядь проводила Жана в комнату со светлыми обоями, и он наклонился поцеловать тонкую узкую руку хозяйки. Анжелика смотрела на него с неким снисходительным любопытством, впрочем, не без симпатии. Де-Витт обладал приятной, располагающей к себе наружностью, золотисто-карие глаза его смотрели на неё с добротой и сочувствием. Впрочем, она быстро разгадала его. Хороший актёр, только и всего. Впрочем, это от него и требовалось.

Пока Жан выражал печаль по поводу потери своего приятеля, о котором в душе не жалел ни капли, он хладнокровно отмечал про себя: "Пузо уже дальше носа выросло. Значит, не избавилась от ребенка и не выкинула. Передам государю". Получилось так, что в Краков его хотел послать сам государь, уже не доверявший сведениям от князя Чарторыйского. И тут - её письмо. Какая удача! Вообще, в жизни де-Витта таких удач и счастливых совпадений было немало. Не то чтобы эту его удачливость следовало целиком списывать на то, что он родился в рубашке, с серебряной ложечкой во рту или при благоприятном расположении звёзд на небе; скорее - на ловкость и полное отсутствие совести. Де-Витт верил только в себя и руководствовался лишь житейской логикой. Из всех ныне живущих на этом свете людей он уважал только свою мать, "прекрасную фанариотку" Софью де-Витт. Ни император Александр, во время пребывания в Тильзите решивший сделать его своим агентом по секретным поручениям, ни все прочие властелины и вельможи не вызывали в Жане никакого пиетета. К идеям он относился так же, как к людям. Свобода Польши, которой бредили его родственники и знакомые? Какая чушь. Преданное служение русской короне? Тоже глупость. Сам де-Витт не мог с уверенностью сказать, к какой религии, стране или народу относился. Мать его была гречанкой; злые языки, правда, называли её еврейкой. Отец происходил из голландцев, перешедших на польскую службу, но говорили, что Йост де-Витт является отцом Жана только на бумаге, и мать зачала его от короля Станислава Понятовского, значит, он может быть и поляком. Кто знает? Состоял Жан де-Витт на русской службе в гвардейской кавалерии, как и многие его друзья, но презирал строевую службу и войну, хотя искусно притворялся лихим рубакой и храбрецом. По Аустерлицем он понял, что притворяться уже не имеет смысла. Да и глупо это - рисковать своей жизнью, которая дается всего одна, ради непонятно чего. Ловкость не спасёт от шальной пули. После 1805 года де-Витт сделал всё возможное, чтобы подвизаться при Штабе и Дворе. Вскоре он был замечен самим государем, решившим сделать из него своего "Фигаро" в деликатных делах, о которых знать более высокопоставленным и влиятельным лицам не стоило.

- Довольно, - прервала поток его слов Анжелика. - Анжей ныне в раю, мы же с вами ходим по грешной земле, и нам ещё предстоит многое сделать в этой жизни, чтобы спокойно перейти в следующую.

Она взглянула на собеседника холодными, властными глазами, в которых на миг мелькнул дерзкий огонек. От этого её взгляда, как она знала, мужчины обычно начинают сходить с ума, краснеть, бледнеть, падать на колени, целовать её руки, всячески приставать и бормотать глупейшие признания. Опробовано неоднократно. Странно, но де-Витт даже не думал валиться ей в ноги. В лице он не изменился. Его светло-карие глаза даже не затуманились похотью. Ну конечно, на что она надеялась? Забыла, что беременна? Впрочем, она сидела за столом, её живот был не слишком заметен в такой позе, а лицо не изменилось. Да и не в лице было дело. И не в фигуре. Значит, она либо утратила свой шарм, либо на Жана он не действовал.

Последнее предположение оказалось правдивым. Иван де-Витт принадлежал к тем редким людям, которые никогда не пленяются очарованием зла. Он всегда испытывал к Анж антипатию. Как и ко всей её семейке, которую про себя звал "Борджиями недоделанными". И не потому что приходился родственником Потоцким, испокон веку не любившим Чарторыйских. Он просто презирал тупой старопольский гонор. Анжелику Жан не считал красивой: разве змеи могут внушать симпатию? Неестественно светлые глаза при тёмных волосах, лицо очень узкое, плосковатое. Два года назад де-Витт решил притвориться влюблённым в эту заносчивую панну с тем, чтобы, если повезет, взять себе в жены богатую наследницу. Связи с "Фамилией" ему бы не помешали. Не вышло - и слава Богу! Ныне эта дамочка из бывшей неприступной панёнки превращающаяся в шлюху вселенского масштаба, пыталась его соблазнить и поработить. Не выйдет.

- Я не очень-то желаю, чтобы следующая жизнь наступила быстро, - заметил Жан. - Тем более, когда нынешняя сулит много интересного. Признаюсь вам, madame la comtesse, - смерти я не люблю.

- Я знаю, - Анж втайне презирала этого де-Витта и поняла, почему Адам бы приказал его за дверь вышвырнуть. - Ваше поведение в бою это доказывает. Вы первым бросились отступать со своим эскадроном. А похромать месяцок не так уж сложно.