Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

Вчера государь уже имел по этому поводу разговор с младшим братом, цесаревичем Константином. Брат в очередной раз проявил себя отличным полководцем, а Александр на этот раз отказался от своего непосредственного участия в боевых действиях, слишком хорошо помня, чем всё кончилось при Аустерлице. "Саша", - говорил ему Константин. - "Это твой последний шанс. Соглашайся". "Чтобы уступить ему Остзейский край?" - усмехнулся государь. "Бонапарту наплевать на Россию, не нужна она ему", - заверил его цесаревич. - "Остались Франция да мы. Если эта гонка продолжится, кто знает, чем это кончится? Мы и так на пределе, Саша". "Ты забыл об Англии, Костя", - напомнил цесаревичу Александр Первый. "Эти лисицы за нас постольку, поскольку мы не покушаемся на их колонии. Ты помнишь, что случилось с папенькой, после того как он объявил о своих намерениях предпринять поход в Индию?" - заметил Константин. "Не хочешь ли ты сказать?.." - Александр закрыл глаза и припомнил: посол Уитворт, его русская любовница Ольга Жеребцова, родная сестра заговорщиков Зубовых; английские гинеи, найденные в кабинете фон дер Палена, довершали картину. Отца убили англичане. Они же вместе с их клевретами при Дворе заманили его, наследника, в это кровавое дело. Англичане, кстати, так и не высадили обещанного десанта в Померании в прошлом году. С Наполеоном Александр вёл честную борьбу; император Франции не делал ему гадостей, не вероломствовал, показал себя достойным соперником. Тогда как так называемые "союзники", австрийцы, опозорились сами и опозорили его. От англичан и шеведов он помощи тогда не дождался. Константин продолжал: "Кроме того, не забывай, мы с Турцией воюем. А если к нам присоединятся французы, то мы не только их из Валахии с Молдавией выгоним, но и до Константинополя дойдём" и лукаво посмотрел на венценосного брата. Александр вспомнил давнишние разговоры о бабушкином проекте порабощения Османской империи, сочинённого как раз в год рождения его младшего брата, получившего поэтому имя великого византийского императора. Очевидно, Константин прекрасно знал, для чего он предназначался бабкой, и до сих пор считал себя кандидатом на трон возрождённой христианской Византии. Цесаревич был, однако, прав: с Наполеоном в качестве союзника разгром Турции и изгнание магометян с Балкан, из Греции и из Царьграда казались вполне осуществимыми.

Итак, вчера государь согласился с доводами брата. Ныне он опять заколебался. Да, Константин тоже не лишен желания сесть на какой-нибудь престол - только не на российский, - вот и говорит о завоевании Царьграда. С ним как раз всё ясно. Но пример отца, под конец жизни тоже помирившегося с Наполеоном, был слишком свеж. Александр изучал на досуге проект завоевания Индии, извлеченный им из архива Военно-Походной канцелярии. Да, чистое безумие, если осуществлять его исключительно собственными силами. Но, очевидно, отец на момент создания этого проекта был не настолько безумен, чтобы полагаться на одно лишь только Войско Казачье; предполагалось участие союзников. Французов. Которые, как думал Александр и как утверждал Ливен, чьим почерком были написаны все рескрипты, касающиесся этого похода (император обсуждал их с ним уже после того, как войска по его приказу вернули обратно), присоединяться и не подумали бы. Англичанам слил все сведения об этом предприятии граф Пален, и через два месяца смертный приговор Павлу Первому был приведён в исполнение.

Вот парадокс. Отец при всей своей параноидальной подозрительности, заставлявшей его видеть кинжал даже в корсаже собственной супруги, доверял этому Палену, оправдывающему эпитет Pfiffig ("хитрый"), который даровали ему его земляки. Да и Бонапарту, вот уже десять лет как воплощающему принципы Николло Макиавелли в жизнь, - тоже. Александр доверял только самому себе. В этом, наверное, и крылся сокровенный смысл самодержавия.

Александр Первый встал у окна. Занимался ранний рассвет. Розовые полосы расчеркивали сизое небо. Он налил себе воды, смочил пересохшее горло. Подошел к умывальнику. Лицо его пылало. Четыре ночи без сна. В полном одиночестве. Можно запросто нажить себе нервную горячку. Несчастный Долгоруков, единственная беда которого заключалась в избыточной энергичности при недостатке ума, скончался так же - от переутомления и нервов. Ещё две такие ночи - и всё. В этом году Александру исполнялось тридцать лет, не очень много, но уже не слишком мало. Он уже не ощущал себя "прекрасным юношей", как его окрестили шесть лет назад. Власть старит. Здоровье его слегка подвело только при Аустерлице. Но кто сказал, что его смерть произойдёт от естественных причин?..

При этой мысли государь вздрогнул. Он собирается делать Наполеона союзником. За эти годы общество уже приучилось ненавидеть французов. Эти два года люди гибли в сражениях с войсками Бонапарта. И тут он, их государь, в одночасье делает злейшего врага другом. Если его возненавидят все, чьи братья, мужья, возлюбленные, отцы, друзья и товарищи сложили головы под Аустерлицем, Шенграбеном, Пултуском, Эйлау и Фридландом, если его проклянут те, кто проливал за него кровь в Моравии и Пруссии, он их поймёт. Но другого выхода не было. Если он не заключит мира сейчас, Наполеон, подкрепив свои силы, переступит границу России. И тогда его уже будут проклинать за то, что его гордость не позволила помириться с "врагом рода человеческого" ради спасения державы. Решено. Союзу России и Франции - быть.

***

Тёзка государя Алекс фон Бенкендорф узнал о поражении под Фридландом в штабе Толстого. В сражении участвовал Воронцов, его бригаду здорово там потрепало. Марин был тяжело ранен. Такие невеселые новости. Сам Бенкендорф уже забыл о мире, он гонял французов по дюнам и перелесками, спал на сырой земле. Стакан водки на ночь помогал забыться и не видеть снов. Хорошо ещё, что стояло лето и кости не ломило от тяжких походных условий.

Воронцов прибыл к нему накануне алексова 24-летия, о котором тот даже не вспомнил. Майк похудел, светлая щетина покрыла его загорелые щёки, волосы отросли.

- Там был ад? - тихо спросил Алекс, приказывая слуге нести водки.

Воронцов кивнул и добавил глухим, сорванным командой голосом:

- Пол-дивизии моих полегло.

- Как там Петрарк? - Алекс чуть-чуть пригубил водки.

- Осколком в голову ударило. Ещё и тиф прицепился. Все тридцать три удовольствия, - Майк пил по-русски, залпом. - И ещё новости: мир.

Алекс поморщился. Государь признавал проигрыш кампании. Значит, всё псу под хвост. Чувство бессилия охватило его.

- Зачем? - проговорил он, наливая ещё водки.

- Чтобы совсем армию не угробить, - отвечал его друг своим привычным, рассудительным тоном. - Хотя, я слышал, что там будет не просто перемирие, а союз.

Алекс рассмеялся невесело и покачал головой.

- Отлично, раз так. Что дальше? - спросил он. - Что, чёрт возьми, дальше? Неужели мы для того столько воевали, чтобы кто-то...

Он спохватился, узрев ужас, смешанный с недоумением, в глазах друга.

- Прости. Без войны я пропаду. Без войны меня втянут в эту хрень, - Бенкендорф хотел пооткровенничать с Майком, но не мог.

- С поляками? - догадался Воронцов.

- Да, особенно после того, как я мальчишку Войцеховского саблей проткнул. Но он на это напрашивался, - проговорил Алекс, наливая третью стопку.

- В чём там был смысл? - спросил Майк, нахмурившись.

- Да одну трахнул, - цинично отвечал его друг. - Тот вступился, мол, девичья честь, все дела. Вот и пришлось драться.

- Насколько помню, тот Войцеховский еще в мае горячкой помер, - сказал Воронцов. - А так, убить такого - всё равно что убить француза. Бижу таких выпиливал одной левой.

- Не знаю. У князя сестра, помнишь? - Алекс отвернулся.

- Как не помнить, - усмехнулся Майк. - Такая редко забывается.

- Так вот, эта сестра мне всё время снится. Плохо снится, - мрачно добавил Алекс.