Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

- Кто их вам передал? - её взгляд сделался немигающим, змеиным, цепким.

- Адъютант Толстого... В сущности, какое это имеет значение? - пожал плечами император.

- Как зовут этого адъютанта? - продолжала спрашивать Анж.

- Александр Бенкендорф, кажется... А что?

Княжна усмехнулась. Потом спокойно произнесла:

- Он вам солгал.

- Но и по документам получается, что всё так и есть, как он передавал.

Александра подспудно мучил один вопрос - откуда она это знает?

- Кем написаны эти документы? - Анжелика заговорила тихо и размеренно.

- Графом Петром собственноручно, - государь уже сам начал понимать, к чему клонит его новая фаворитка.

- Толстой интригует против Беннигсена и Багратиона. А Бенкендорф - орудие этих интриг, - разъяснила она ему.

Император вспомнил обветренное, исхудавшее, но всё ещё надменное лицо этого флигель-адъютанта. "А, пожалуй, она права", - подумал он. Государю почему-то показалось, что Толстой, этот "простой солдат", славявшийся прямодушием, сам на интриги не способен. Конечно же, его надоумил матушкин протеже! Анж как-то это поняла.

- Так всё просто. И так противно, - прошептал он, обнимая её за талию, целуя в холодную щёку. Нет, ум, красота и прозорливость в женщине - убийственное сочетание. "Есть в кого", - подумал государь, вспомнив её дядю, её бабку, всю "Фамилию".

Появление Анж и государя в театре произвело настоящий фурор. На певицу, поющую арию Фелицы, никто даже и не смотрел. Всё внимание было обращено на стройную холодную польку, медленно шествующую в ложу под руку с государем. "Новая фаворитка", "По мне, Марья Антоновна получше будет", "Какая красавица" - слышала за собой Анж и наслаждалась этой молвой, пока не споткнулась о злющий взгляд великой княжны Екатерины. Девушки вежливо раскланялись. Княжна Войцеховская отвернулась к сцене, притворилась, что вся поглощена в сюжет оперы. Александру было всё равно. А Екатерина обратилась к брату на плохо знакомом Анж русском языке:

- Что всё это значит?!

- Я люблю её, - проговорил государь.

- Ах, любишь?

- Да, представь себе, - Александр не глядел на сестру.

- И что, твоему роману с Мари пришёл конец? - Като была нынче язвительна и прекрасна, и жемчужно-серое платье с белым стоячим воротником шло ей необычайно, и Александр снова вспомнил всё то, что испытывал к ней.

- Тебе какая разница?

- Большая. Ты не подумал, что она может забеременеть и родить тебе ребенка? - спросила девушка.

"Я на то и рассчитываю", - усмехнулся про себя Александр, а сам только пожал плечами.

Екатерина пребывала в отчаянии от равнодушия брата, совпавшего с равнодушием его официальной фаворитки, которая не высказала ни ревности, ни страха потерять своё положение при Дворе. Марья Антоновна отличалась редким отсутствием всяких амбиций, и Като просто не могла понять и принять такой жизненной позиции. "Вот корова тупая", - с гневом думала Екатерина, вспоминая их давешнюю беседу. В облике Мари и впрямь было нечто от коровы - высокая, крупная, с лицом округлым, но правильным, и широко расставленными тёмно-карими глазами, и голос у неё грудной, низкий. На предупреждения Като она отвечала с насмешкой: "Он натешится и вернётся ко мне. Не беспокойтесь, Ваше Высочество".

"Он погубит Россию", - решила про себя Като, глядя на брата. - "Эта Анжелика начнёт мешаться в его дела, упросит вызвать своего ненаглядного дядюшку в Петербург, а мне придется идти замуж либо за Ойгена Вюртемебергского, либо за Лео Саксен-Кобургского, либо ещё за кого..." Мишеля Долгорукова, её друга и союзника, сошлют в дальний сибирский гарнизон. Но с "немцами" расправа будет особенно чудовищной. Ливена вышлют в Туруханск военным губернатором, а Будберга - в какую-нибудь Пензу гражданским, либо их обоих обвинят в измене и казнят.

"Я убью её", - подумала Като. Внезапная мысль пришла ей в голову. Кто-то рассказывал ей о серной кислоте - или она читала. Это вещество выжигает любую живую материю, в том числе, человеческую кожу, оставляя глубокие, неизгладимые шрамы, уродуя лицо до полной неузнаваемости. Плеснуть на эту белую, как лепесток лилии, кожу кислотой - и всё, первая красавица станет сущим уродом, а её, екатеринин, брат, питающий сильное отвращение к обезображенным людям, оттолкнет любовницу от себя... Дело за малым - осталось достать кислоту и людей, готовых на это злодеяние.

Анж кожей чувствовала все то, что говорилось и совершалось вокруг неё. В том числе, и чувства Като, помышляющей о том, как бы заставить Анжелику подольше помучиться. Княжна знала прекрасно, что мотив у принцессы простой - банальная ревность, ибо она любит императора так же как она сама - Адама. И князя Волконского, пожирающего её взглядом даже в присутствии своей законной супруги, даже в присутствии своего повелителя, которому сей генерал был предан безусловно, она тоже видела. И ощущала всех этих дам, господ, чьих имен она не знала и знать не хотела - они были "проклятые москали", враги, соперники и завистники. Анж вспомнинала, как сидела здесь же, в ложе с дядей, наслаждалась его обществом, музыкой, собой... Воспоминания эти причиняли ей боль; "властелин одной четвёртой части суши" не мог никак заменить ей Адама. И никто не мог. "У меня один король. И вот этот - не он", - думала княжна. Ей хотелось сбежать в Вильну, обнять Адама с мороза, ощутить его запах, тепло его тела, впиться устами в уста и шепнуть потом, когда губы распухнут и онемеют от поцелуев: "Я здесь. Я вернулась. И никуда не уеду". Воображая всё это, Анжелика сжимала край балюстрады и невидящими глазами глядела на сцену. Ей осталось одно - и она свободна. Раз и навсегда. Она следила за князем Волконским. Он отвечал на её взгляды, и княжне на миг показалось - сейчас он встанет с места и, не обращая внимания на присутствие третьих лиц, подойдёт к ней, яростно схватит её за руку, уведёт отсюда...

Тут девушка и в самом деле приметила какое-то движение в ложе Волконских. В неё зашёл молодой человек в шинели, на ходу прилизывая ладонью торчащие волосы. Двое слуг несли в руках скатанные куски цветной материи. Он что-то сказал князю Петру. Тот вскочил с места - и его жена тоже. Княгиня даже захлопала в ладоши ни с того ни с сего, хоть до конца действия было ещё далеко, а потом оба - и генерал, и этот незнакомец с флигель-адъютантским аксельбантом - проследовали в ложу государя.

Анд почувствовала, что от вошедшего пахнет морозом, потом, табаком и какими-то духами. Она мельком взглянула на него. Александр встал.

- Полковник Ставицкий к Вашему Величеству, - глухо произнес Волконский. - С вестями с фронта.

Александр выжидающе посмотрел на гостя и на свёртки. Увидев их вблизи, Анж догадалась, что это знамёна. Государь сделал жест рукой. Их развернули. Французские легионерские орлы; надписи "Les 54Хme chasseurs", "Les 16Хme dragons". Император выразительно посмотрел на сестру. Подмигнул княжне Войцеховской. Ставицкий зачастил, как по-писанному: "Блестящая и безоговорочная победа русского оружия в генеральном сражении под городком Эйлау...", "Армия французов готовит пути к отступлению...", "Блистательный прорыв князя Багратиона спас положение...". Император просиял лицом. Всё происходило словно по сне. Победа! Анж оказалась права. Государь обнял гонца, поцеловал его в щетинистую щёку.

- Вам - Анну 3-й степени, - сказал он полковнику, а потом дал знак остановить музыку. Оркестранты замерли с инструментами в руках; певец осёкся на полуслове арии; все зрители зашептали: "La victoire... La bonne nouvelle... Bennigsen... Bagration".

Государь торжествующе произнес:

- Друзья мои! Спешу вас поздравить с победой нашей армии в Пруссии! Виват русскому оружию!

Оркестр заиграл "Гром победы, раздавайся", потом - встречный марш Преображенского полка, но музыка тонула во взбудораженных криках зрителей и аплодисментах. Государь вновь захватил толпу, он вновь, как и после гибели отца, как и накануне Аустерлица, чувствовал себя обожаемым монархом, высшим существом, полубогом. Бравурная музыка; тысячи восхищённых глаз, глядящих на него, помазанника Божьего. Радость и волнение людей были понятны - у многих близкие находились там, в тёмной и заснеженной Пруссии, и он, словно архангел Гавриил, принес им благую весть - жертвы были не зря, узурпатора мы победим, за разгром при Аустерлице мы отомстили. И только Анж была спокойна. Всё идёт по плану, завтра Бенкендорфа ждет большой абшид, который будет стоить ему карьеры.