Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

- Разве князь Адам его подставил? - с сомнением спросил Алекс.

- Там все совпало, увы, - Ливен долго обдумывал эту ситуцию и пришел к подобному выводу, которым нынче делился с родственником.

- Ты преемник Палена при Дворе? - прямо задал ему вопрос барон.

- Я сам по себе. Мне не нужно влияние на государя. И дружба его не нужна, - покачал головой Кристоф.

- Как же ты достигнешь короны Ливонии сам по себе, без влияния? - у Алекса начала болеть голова от всего этого.

- Все просто - приду и возьму.

- Разве государь её тебе даст? - Алекс пристально посмотрел на Кристофа. Тот жутко улыбнулся и тихо сказал:

- Этот - нет. Другой - да.

Кристоф в этот момент думал о Като, о его Като, о власти, воплощенной в этой решительной девице. Но имя её не упоминал при брате жены. Правда, тот, будучи бабником и повесой, мог и понять его увлечение принцессой, хотя вряд ли бы разделил надежды графа, связанные с ней.

Алекс первым делом подумал, что Ливен имеет в виду вдовствующую императрицу - не цесаревича же Константина, известного своей приверженностью к полякам? Вспомнил он принца Никса - неужели тому суждено править? "Похоже на то", - Алекс закрыл глаза и явственно увидел корону на челе великого князя.

Барон лишь плечами пожал и прошептал:

- Я - спать. Не могу больше.

- Везёт тебе. Ты можешь спать, - вздохнул Кристоф. - А я вот уже третий день мучаюсь.

- Сочувствую, - Бенкендорф удалился в гостевую спальню.

Через два дня он поехал обратно в армию. В Дерпте встретил Багратиона, спешившего показаться перед светом героем, победителем непобедимого. Записал в дневнике: "Никому не нужна истина. У всех - своя правда". Он узнал, что военные действия приостанавливаются; что Лёвенштерн поправился и его отпустили в Эстляндию; что Бригген так и не пришел в себя и его отправили на родину, умирать; что граф фон Ливен поехал сопровождать его туда, успокаивать мать и сестру. Дел Бенкендорфа ждало много, тем более, Кристоф исполнил обещание - приказ о повышении был подписан, Рижский конно-егерский переходил под его начало. Его поздравляли, но Алекс не чувствовал особой радости. Он не осознавал себя "большим человеком", как не осознавали другие молодые полковники и генералы, коих в то время было более чем достаточно. В те годы многие старались жить одним днем, а карьеры, смерти и любови совершались молниеносно.

***

Они забыли свои имена. Раз и навсегда. Для него та, что лежала рядом, плечом к плечо, горячая, прекрасная, гибкая как змея - да и вообще много было в ней от змеи, фамильная черта, "гнусь, но не ломаюсь", - была просто Евой перворожденной, спустившимся с небес ангелом. Её имя он потерял. Она своё - тоже. Но кто он таков - помнила. И помнила очень хорошо.

- У нас с тобой слишком много схожего, - пршептал он, видя перед собой выставленную на подоконник свечу - они всегда занимались любовью при свете, это было необычно, впрочем, её тело не заслуживало того, чтобы прятать его в темноте.

- Кто вы, а кто я? - отвечала она с некоей усмешкой.

- Я правлю этой страной, а ты наследница Польши, - отвечал он самозабвенно.

- Что? Женщина не может править Речью Посполитой, - проговорила она. Ей захотелось добавить, что нынче короля уже нашли, им будет её дальний родственник, неофициальный кузен (если учесть, что её мать была бастардкой его дяди) Юзеф Понятовский; что в Польше собирают армии и готовятся идти воевать с русскими в апреле. Но говорить истину - не её дело.

- Неужели? Всегда забываю. Даже если её муж - король? - он провел рукой по её волосам, отливающим золотистым каштаном.

- Жён польских королей не коронуют. Да и русских царей до недавнего времени - тоже.

- Мой отец стал первым, кто короновал свою супругу, - вспомнил Александр, чуть было не добавив: "И очень зря он так поступил, ибо теперь maman считает себя легитимной наследницей престола". Мать император всё чаще видел эдакой Екатериной Медичи, только без ума и тонкости сей славной французской правительницы. Мария Фёдоровна казалась ему способной на всё.

- Я ненавижу свою мать, Анж, - внезапно произнёс он. - До этого я ненавидел свою бабку. Да, и ещё я спал с собственной сестрой. По сравнению с тобой я достоин глубин ада.

- Я тоже ненавидела свою мать, - спокойно проговорила девушка. - Да, и я тоже спала с кровным родственником, который и стал моим первым мужчиной.

"Слухи, оказывается, правдивы", - подумал государь.

- А кто сломал твою руку? - вдруг спросил он.

- Я же и сломала. По глупости, - кратко произнесла его любовница.

Император посмотрел на её поврежденную кисть. Даже взял её в свою руку и поцеловал.

- Я ничего ею не чувствую, - прошептала она.

- Ты говорила, что тебя тогда пытались изнасиловать. Назови его имя, я его на рудниках сгною, - государь чувствовал себя сильным, защитником всех обиженных, и это было сладостно сознавать.

Анж не хотела, чтобы с её врагом расправились так. Маловероятно, кстати, что Ливен не найдёт способов выкрутиться. Бенкендорф же нашёл - и нынче красуется в новеньком полковничьем мундире.

- Я сама убью его, - твердо проговорила она. Он поцеловал её.

Государь и его прекрасная подданная заключили друг друга в объятья, и Александр вновь насладился её телом, не спеша, с нежностью, которая потом превратилась в ярость страсти, заставившую его смять под собой это русалочье тело, войти в её лоно предельно глубоко, целовать её губы до одурения. Она была Польшей, растерзанной и прекрасной; а он, своим гневом, своей похотью завоёвывал этот мятежный край, утверждая своё право властелина. В комнате было жарко натоплено, и вскоре они уже плавали в поту. И он говорил - после соития его, как женщину, всегда тянуло поболтать, а эта Анж так славно слушала - о том, как хочет уйти, как убил своего отца бездействием, вспоминал графа Палена и рассказывал, как его тяготят обязанности самодержца.

- Если бы со мною могла быть ты... - прошептал он.

- А госпожа Нарышкина? - усмешливо произнесла в ответ Анжелика. - А Её Величество?

- Что мне жена? Я заточу её в монастырь или ушлю на родину - как ей самой захочется, - пожал плечами государь. - Она не дала мне наследника. И вообще... А что до Мари - она прекрасно знает своё положение. И, увы, не понимает меня так, как ты.

- Что же вы предлагаете? - Анж воззрилась на него в недоумении.

- Императорский венец, - Александр произнес эти слова легко и просто.

Княжна встала, прикрыла свою первозданную наготу полупрозрачным пеньюаром, подобрала волосы. Сердце её билось так громко, что она думала - слышно на весь дом. Зачем? Она в короне Российской Империи не нуждалась.

- Ваше Величество. Я на это не пойду, - сказала она голосом, в нотах которого слышался металл. - Только представьте, с какими это сопряжено проблемами...

- Я уже всё обдумал. Это не так сложно, как тебе кажется, - отвечал император. - Моя жена мне не верна, обе её дочери - и умершая, и недавно родившаяся - не от меня. Я признал этих детей только потому, что они девочки; сыновей я бы прямо назвал незаконнорожденными. Это весомое основание для развода. Когда Елизавета перестанет быть моей женой, мы повенчаемся.

- Но я не царского рода. К тому же, полька и католичка, - она смотрела на него прямо. - Хуже только, если бы я была француженкой.

- Ты из Гедиминовичей, - напомнил ей Александр. - Ваш род древнее и знатнее всяких Баденских. В день нашей свадьбы Польша будет свободна, и твой дядя объявлен её королем.

- Я не могу вам верить, - Анж растерялась, но старалась говорить так, чтобы он не мог догадаться об этом. - Вы уже обманули нас всех, поляков - что вам стоит обмануть меня, полностью находящуюся под вашей властью?

- Ты говоришь так, словно меня не любишь, - Александр смотрел на неё жалкими глазами. - Мне больно это слышать. Неужели наши чувства ничего не значат?