Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

- Имеешь подозрения на кого-то? Кто может желать тебе смерти? - государь всё ещё питал чувство привязанности к своему другу, олицетворению силы и свободы, которого ныне было нестерепимо больно видеть слабым и, казалось, на несколько лет состарившимся.

Адам даже не мог усмехнуться от досады. "Он действительно такой идиот или только притворяется?" - подумал он. - "Долгоруков с Ливеном чуть ли не в полный голос вопят о своей ненависти ко мне".

- Ваше Величество, во врагах при вашем Дворе у меня недостатка нет, - отвечал он уклончиво. - Думаю, вы и сами это понимаете.

- Завистники у тебя есть - с этим соглашусь, - проговорил император. - Но ты же и так в отставке. Я специально пошёл им на уступки, опасаясь за тебя. Так-то ты и поныне остаёшься моим другом.

"Поэтому вы назначили немца", - угрюмо докончил про себя Чарторыйский. - "Избавьте меня от этих дипломатических экивоков. Не отпускаете вы меня вовсе не потому, что любите находиться в моей компании, а потому что боитесь моего народа и моей страны - как мы поведем себя в условиях войны, не переметнёмся ли к французам. Я гарант вашей безопасности. Только зря вы надеетесь на меня. Я с тем, кто освободит Польшу. И, судя по всему, это будете не вы".

Вслух же князь произнес:

- Я думал, мои письма с просьбами освободить меня от бремени власти охладили ваше сердце. Но то, что в них было написано, остаётся для меня истиной и до сих пор. Я не мог принимать решения, против которых протестовала моя совесть.

- Адам, эта твоя фраза для меня осталась загадкой, - тихо, вкрадчиво проговорил Александр, взяв исхудавшую руку князя в свою мягкую ладонь. - Какие же такие решения я приказывал тебе принимать?

- Вы пообещали воевать с Пруссией. Занять Варшаву. Вместо этого двинули армию в Моравию, - напомнил Чарторыйский, ощущая ладонь государя как нечто противное, мерзкое. "Чужой", - подумал он. - "Как я мог называть его своим? Тем более, своим другом? Друг у меня был только один, и тот уже двенадцать лет как в могиле, зарезанный по милости твоей бабки, русский царь". Он одёрнул руку.

- Что это значит? - красивые, пшеничного цвета брови Александра сошлись у переносицы.

- Это значит, - тихо, но угрожающе произнес Адам. - Что я не могу называть другом человека, не исполняющего своих клятв.

"Даже если этот человек - государь", - как всегда при общении с Александром князь мысленно говорил гораздо больше, чем вслух. "Ну, давай, ссылай меня в Сибирь, бросай в крепость, как Тадеуша Костюшко! Покажи себя истинным внуком Екатерины Кровавой и сыном Бесноватого! Покажи, наконец, своё истинное лицо, государь-зеркало!"

Его бешенство отразилось на лице. Свечи в канделябрах вспыхнули и разгорелись алым, выплёвывая вверх чёрную копоть и искры. Статуэтка девушки, играющей на арфе, упала и раскололась на части.

"Как он это делает?" - государь в ужасе смотрел на своего друга. Вспомнилось: "сын ведьмы", "сам колдун". Кто знает, правдивы ли эти слова?

- Теперь я понимаю, что это была ошибка. Но какой дорогой ценой досталось мне это понимание, - император взял себя в руки и попытался проигнорировать увиденное.

"Юзефа не вернёшь", - подумал Чарторыйский. Вслух он ответил:

- Ошибки государей стоят слишком дорого, Ваше Величество.

- Humani errare est (Человеку свойственно ошибаться), - вздохнул Александр.

- Вы поступили как настоящий самодержец. Толком не посоветовавшись ни с кем, - Адам решился надавить на него старым проверенным способом. - Где ваши мечты о конституции? Или они были всего лишь мечтами?

"Так, сейчас он расколется. Скажет, что действовал не один", - князь внимательно смотрел на своего царственного друга.

- Ныне вы ввязываетесь в войну, которая вам не по зубам. Ввязываетесь ради Пруссии, - подчеркнул последние слова Адам.

- Что же, мне теперь держать нейтралитет? - бросил государь высокомерно и возмущённо. - Теперь уже поздно.

- Постарайтесь побыстрее окончить дело миром, что я могу ещё сказать, - князь почувствовал слабость, болезненно поморщился, и это не укрылось от взгляда государя.

- Армию некому возглавить. Сам я уже в поход не отправлюсь. Я нужен здесь, - проговорил Александр.

- Я говорил вам сменить лиц, возглавляющих военное ведомство, - произнес Чарторыйский. - Когда вашим Штабом командует человек, почти ни разу не ходивший в атаку...

- Военное дело оставь военным, Адам, - оборвал его государь.

- Министерство иностранных дел вы тоже решили передать человеку малоопытному. Я понимаю, что барон Будберг входил в число ваших наставников. Но сентиментальные чувства в политике следует предать забвению, - князь более не сдерживался в словах.

- Мои назначения - это мои дела, - холодно заметил Александр.

- Да. Как же я забыл? Вы же абсолютный монарх, - саркастично произнёс Чарторыйский.

"Один. Два. Три. Не гневайся", - повторил про себя император. Гневаться он не мог - Адам, даже ослабший после болезни, был настолько сильнее его, что любые всплески эмоций и даже угрозы со стороны самодержца непременно разбились бы о его несокрушимую волю, как волна о скалы.

- Зачем же я тебя позвал? Да. Польша. Как ты думаешь, кого поддержат поляки? - спросил государь голосом, в котором слышался затаённый страх.

- Того, кто сильнее, Ваше Величество, - любезным, но твердым тоном отвечал Адам.

Последнее слово осталось за ним. Так, как всегда оставалось. Но о главном князь умолчал. Он хотел подвести всё к тому, что остзейцы специально поддерживают Пруссию и намеренно склоняют государя к войне. Но этот "человек-зеркало" сбил его с верного пути, многократно отразив чувства князя, высказанные им в беседе. Так что на самом деле Адам проиграл. От этой мысли князю вновь стало плохо. Кажется, он успел где-то застудить грудь. Пришлось снова лечь в постель, и опять девочка с глазами из самого синего льда сидела с ним рядом, напоминая ему его собственную мать. Смутные воспоминания преследовали его. О войне Девяносто второго года, о дыме и огне сражений, о крови, обагряющей его "Мадьярку", о красивых панёнках с косами в две руки толщиной, целовавших его. Адам бредил в стихах: "Приползут змеи и выпьют очи... И зальют тебе ядом лицо скорпионы". И Lise виделась ему, ангел, он звал её в горячке и говорил как со своей, а была она чужая... Он, как библейский его тезка, остался без Лилит, улетевшей из окна, разлучённой с ним, и дана была вместо неё женщина из его собственного ребра, порочная искусительница Ева, которую почему-то все называют Ангелом... Или Лилит с Евой - одно и то же? Как узнать?

"Не умирай, ладно. У меня нет для тебя сына", - шептала племянница, орошая его рубашку слезами. - "У меня нет никого кроме тебя, любимый". Последние слова звучали страшно. И отчаянно.

Сырое утро висело в окне, мокрый снег срывался с низкого ноябрьского неба. На улице оглушительно бухала пушка. Князь Адам поднял левую руку, подивившись, как она истончилась, - все кости пересчитать можно. Приподнялся в постели, позвонил слуге, приказал нести зеркало. Увиденное его огорчило. Так выглядела Смерть - весьма неприглядно. Приказал убрать. Вошла Анж, начала возиться над ним, делать какую-то припарку на грудь.

- Не хочу умирать в городе, который я ненавижу, - произнес он. - Поедем в Вильну.

Княжна не ответила. Сегодня утром тайная надежда затеплилась в её душе. У неё задержка; она может быть беременна.

- Не говори о смерти, - откликнулась она. - А в Вильну мы поедем. Скоро.

- Почему на улице стреляют? Бонапарт взял город? - спросил он отрешённо. Адам понятия не имел, какое сегодня число, день недели, месяц. Может быть, прошёл целый год, может быть, целый век. Непонятно.