Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

Санкт-Петербург, январь 1808 года.

Он, тот, кого когда-то звали графом Кристофом-Генрихом фон Ливеном, уже третьи сутки шел по пустыне. Этот утомительный переход - лучше, чем встреча со знатоком многих нехороших вещей, с Князем Мира Сего, о имени которого Кристоф имел лишь смутное представление. Это лучше, чем чувствовать, слышать, обонять всё то количество людей, приходивших к нему. Это лучше, чем появление государя Павла Петровича, его благодетеля и "отца-командира", позвавшего его с собой в некую инспекционную поездку на Восток. Государь, отдавший Господу душу семь лет назад, выглядел так, как при жизни, без следов страшной смерти, но глаза у него были без зрачков, и граф прекрасно знал, что это означает.

В пустыне, по которой брёл граф, почему-то стоял сильный холод. Над головой низко висели звёзды. На нём был мундир екатерининских времен. Никакого оружия он не взял почему-то. С ним шел его охотничий пёс, издохший двадцать лет назад.

Граф понимал, что уже пересек ту Грань, которая отделяет два мира - "живой" и "мёртвый". Но сам он не ощущал себя мертвецом, и ничего из того, что он ранее ассоциировал с "загробным миром", там, где он теперь оказался, не присутствовало. Пустыня не походила на описания Рая или Ада. Возможно, католики всё-таки правы, и это место, где звёзды давят на тебя своим светом, где стоит мороз, есть Чистилище. Где все умершие? Пока Кристофу встретился только император Павел. И этот не человек и не дух. Да, и почему, если он с псом мертвы, то их дыхание застывает паром в воздухе?

Пустыня сменилась предгорьем. Граф и его верный пес начали подниматься высоко, и он ощущал, что у него кружится голова, дыхание замирает в груди - был бы мертвым, то ничего такого не чувствовал, ибо смерть, как сказано повсюду, избавляет от страданий и боли. Чем выше он поднимался, тем красивее становился пейзаж. Пустыня превращалась в густой зелёный лес. Полная луна взошла на севере. Таинственные птицы взлетели с крон деревьев, потревоженные его шагами.

Граф остановился. Пёс лизнул его руку, повернулся и убежал - вперед, к золотистой луне, легко и быстро, словно паря в воздухе. Кристоф попробовал окликнуть его - но питомец его исчез из виду.

Перед Ливеном расстилался прекрасный и загадочный мир. Сам пейзаж заставил его забыть обо всём, что было. От этой низкой луны, от вершин сосен внизу него веяло таким спокойствием и умиротворением, что граф понимал: если это не смерть, то тогда что же?

- Нет, это не смерть, - услышал он голос позади себя.

Женщина в длинном белом платье, напоминавшая всех тех, кого он когда-то любил, но более всего походившая на полузабытую им наяву голландку Фемке, которую он знал в Амстердаме, в свои двадцать, которую обесчестил и погубил, смотрела на него.

- Мы уже виделись, - прошептал он. - И если это не смерть - то и не жизнь, да?

- Это Грань, - она обняла его, как обнимали все женщины, искавшие в нём силы и защиты. И граф понял - неважно, как её зовут, ведь имена не важны. Лучше - вовсе без них. Кристоф даже не заметил, что девушка растаяла и исчезла - так ему стало спокойно от осознания того, что имена действительно ничего не значат. Он вновь посмотрел на луну и заметил, что то была не луна, а зеркало, в котором он отражался разным - "северным варваром" в шлеме и с длинной бородой; восточным воином в белом халате, вспарывающим себе живот; знатным испанцем в старинном черном костюме эпохи Реконкисты; и, наконец, тем, кем он был в предыдущем, последнем своём воплощении - воином, придворным, претендентом на полулегендарный престол ещё не существующего королевства. Пейзаж перед ним весенне-летний - вереск лиловым ковром покрывает поляны и прогалины; горят костры чуть ли не до небес, как в день Лиго в ливонских селах; деревья стоят в цвету. Раздавалась откуда-то сверху тихая музыка, и граф, вопреки обыкновению, слушал её с наслаждением.

- Я остаюсь, - сказал он.

- Нет, - кто-то возразил ему. - Это межмирье. Или возвращайся, или иди дальше.

- Я пойду дальше, - граф с ужасом подумал о возвращении в собственную земную оболочку, ту, которую ему показали в луне-зеркале, от которой он был так счастлив избавиться.

- Тебе пока нельзя идти дальше, - огни разгорались всё ярче, дым застилал небо, лунный диск спрятался в набежавших откуда-то тучах. - Но и остаться здесь - страшная участь.

Мир, прежде такой приветливый и яркий, потемнел перед его глазами. Музыка смолкла. Луна обломком зеркала упала на землю, и её уничтожило пламя.

- Путь отсюда только один, - перед графом стоял очень высокий и атлетически сложенный человек в античных доспехах, алом плаще римского легионера, кольчуге. Кристоф посмотрел ему в лицо. А лица и не было. Вместо него - пёсья морда.

И граф обернулся назад, возвращаясь в Жизнь.

Тяжёлые вишнёвые портеры в его спальне - первое, что увидел граф, открыв глаза. Тело болело. Ему недавно обмыли раны. Пот струился с его лица ручьями. Он поднял истончившуюся руку, посмотрел на ребристые длинные ногти, бросил её бессильно на одеяло. "Я жив", - прошептал Кристоф.

Четырнадцать дней граф Кристоф боролся со смертью. Пока его душа стояла на границе миров, его тело пылало в жару, искромсанное, сильно похудевшее и ослабшее. Его домашние молились - что ещё делать? Мать ночами просиживала у его постели, надеясь, что если он умрёт, то на руках женщины, подарившей ему жизнь. Она видела, как в лице её третьего сына постепенно проступают признаки смерти, как ногти и губы зловеще синеют, а под глазами ложатся лиловые тени. Шарлотта постепенно принимала неизбежное - её Кристхен уходит, скоро его не станет. Она начала уже обдумывать, как обрядить его в гроб. Но смерти не было суждено его забрать.

Дотти, узнав о том, что её муж пережил то, что могло считаться кризисом, впервые за две недели дала волю слезам, копившимся всё это время в ней.

Едва поправившись, Кристоф поехал на аудиенцию к государю. Александр слегка испугался его вида - граф напоминал сейчас привидение. Но он знал, что с ним случилось, выслушал все подробности в пересказе матери и сестры, считавшей, что метили в неё.

- Ваше Величество, я составил прошение об отставке, - проговорил Ливен. - Вот. Вы сами понимаете...

- Ты остаёшься в свите, - перебил его император.

- Вы милосердны, Ваше Величество, - сказал Кристоф с едва уловимой иронией в голосе.

- Отдохни полгода-год, и я найду тебе новое назначение, - заговорил государь поспешно, боясь смертельно обидеть этого своего генерал-адъютанта, перед которым чувствовал вину. - Впрочем, я иногда буду давать тебе поручения.

Граф промолчал. Его немного подташнивало.

Через какое-то время он собрался уходить. Под конец аудиенции спросил:

- Ваше Величество. Я, кажется, подавал вам один проект. Вы прочитали его?

- Да, - государь отражал его, говорил столь же кратко и серьёзно, как и Кристоф, и даже глаза его приняли, казалось, такой же оттенок голубого цвета, как и у Ливена. - Давай об этом проекте договоримся так: ты его не писал, а я его не читал.

Краска бросилась Кристофу в лицо, слегка оживив его бледность. Что это - последняя милость государя?

- И, кстати, это же не твой почерк, или я ошибаюсь? У тебя, что, новый секретарь? - продолжал император.

- Да... Новый секретарь, - глухо отвечал Кристоф.

- Надеюсь, ему можно доверять? - Александру было и противно, и жалко играть с этим остзейцем в кошки-мышки, но ничего поделать с собой он не мог.

Граф кивнул. Что же из этого всего выйдет? Безмятежное округлое лицо его повелителя не говорило ни о чем. Читать по нему было невозможно, но Ливен никогда не считал себя физиогномистом. Да даже и опытный физиогномист не мог бы раскусить этого человека до конца. Вот бы из кого получился идеальный разведчик!

- Постой, - государь просто так не отпускал от себя графа. - Моя сестра и ты - у вас была связь?