Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

Внезапно конь его заржал и резко шорохнулся в сторону, почуяв запах хищника. Граф Ливен едва смог удержаться в седле. Он сумел спешиться. Тихо пошел вперед. Волк должен быть где-то близко. Никого рядом с графом не было. И собак нигде не видно, странно, что след не почувствовали. У цесаревича отличная свора, насколько он знал.

Кристоф увидел поляну, показавшуюся из-за елей. Перед ним, в трёх десятках шагов стоял огромный матёрый волчище, гораздо крупнее, чем они обычно бывают. И совершенно белый, без единого темного пятнышка. Граф не спешил целиться в него. Он подал знак егерям, затрубив в рог, и только потом выстрелил, прицелившись зверю в грудь. Осечка. Кристоф выругался, быстрым движением вынул второй патрон, но зарядить его не успел. Взбешённый зверь кинулся на него. Граф успел ударить волка дулом ружья в морду, попав в нос. Обычно собак такое отпугивает. Но это была не собака. И даже не совсем волк. Кристоф попытался устоять на ногах, закрыл лицо и шею руками. Волк вцепился зубами в его плечо, но граф не сдавался. Он пытался освободиться; он дрался со зверем, как с человеком, голыми руками, чувствуя его смрадное дыхание, слыша глухое рычание и клацание зубов. Силы оставляли его, левая рука онемела, а вкус крови только раззадорил зверюгу. Вскоре Кристоф уже лежал на снегу, и волк безжалостно драл его, вгрызаясь ему в живот и грудь, приближаясь к горлу. Хищник так упивался своей победой, что выстрел в голову застал его врасплох. Он взвыл и упал на графа, лежавшего замертво.

Эммануэль де Сен-При первым позвал на помощь. Великая княжна Екатерина услышала его. Она, как и все, не слышала первого звука рога. Следом за ней поскакал "каменный князь" Волконский. Вскоре она увидела её "короля Лифляндии, Эстляндии, Курляндии и Семигалии Христофора I Богоданного", лежащего замертво на окровавленном снегу. Сен-При склонился над ним, почему-то тёр снегом его лицо, распахнул пропитавшуюся кровью одежду, пытаясь нащупать пульс на сонной артерии. Като чуть не упала в обморок от такого зрелища, но вовремя спрыгнула с лошади и побежала к своему умирающему возлюбленному. Слезы катились у неё по щекам. Неисправное ружье лежало в сугробе. Он не смог им убить зверя. Девушка, ничуть не стыдясь своего порыва, кинулась к Кристофу, бесцеремонно отодвинув графа де Сен-При. Ливен был смертельно бледен, правую щеку его исцарапал когтями зверь, глаза были полуоткрыты, он ещё дышал.

- Кристхен, - шепнула она ему. - О, Кристхен...

Он открыл глаза. Слабо, не чувствуя и не сознавая себя, шепнул:

- Любовь моя... - и в тот же миг лишился чувств.

Его доставили в Гатчинский дворец. Раны его оказались многочисленными, но поверхностными. Опасались, что волк был бешеным. Граф не приходил в себя, не стонал от боли. Он дышал, жила билась на его шее, которую хищник не перекусил чудом - вот и все признаки жизни. К вечеру его перевезли в Петербург. Врач в Гатчине был один и не слишком опытен, кровотечения толком остановить не сумел. Когда экипаж в сопровождении кучи придворных отъехал, Като бросилась к Константину. Брат ещё утром потерял интерес к ловле зверя, сидел у себя и попивал водку.

- Это измена, - выпалила она.

- Что измена? Я этого волка не науськивал, сам пришёл, - откликнулся ее брат. - Садись, выпьем. За помин души раба Божьего... как его там, Христофора.

- Он жив, - Като схватила бутылку водки, разбила её о стену. - И он узнает, кто это сделал.

- Сумасшедшая, - проворчал цесаревич. - Он всё равно сдохнет. Мне Малков (лейб-медик) говорил. Если не истечёт кровью, то антонов огонь откроется. Поверь старому солдату.

- Ему дали сломанное ружье, - говорила Като как в бреду. - Его хотели убить.

- А о ружье спрашивай с Уварова. Они обменялись оружием. Я видел, - Константин сохранял спокойствие.

Девушка помчалась к графу Уварову. И всё рассказала. Тот сразу заявил, что ничего о неисправности не знал и вообще это не совсем его оружие, он сам его позаимствовал у кого-то. У кого, Екатерина не спрашивала.

Не в силах больше добиться правды, Като отправилась к матери в Павловск. Ещё по дороге у неё страшно заболела голова так, что ей хотелось кричать. Так, разбитой и больной, сражённой первым, но не последним в её жизни приступом мигрени, она доехала до дворца и, лишь увидев свою гувернантку, выходившую из детской с младшей великой княжной под руку, кинулась ей на шею и зарыдала. Анна тоже заплакала.

- Что случилось, Ваше Высочество? - Шарлотта почувствовала её слабость. Като в её глазах вновь стала маленькой девочкой.

- Я им всем отомщу... Всем, если он... - говорила она как в бреду. В её глазах темнело, голова кружилась.

- Что здесь происходит? - Мария Фёдоровна отвлеклась от станка, на котором вытачивала очередную камею. - Екатерина, я же говорила, что не надо было туда ехать. Константин никогда меры не знает.

- Мама, - прошептала принцесса. - Кристоф фон Ливен... Он...

Фрау Шарлотта похолодела. Великая княжна Анна крепко вцепилась в её руку.

- Отравлен? Застрелен? - проговорила графиня, чувствуя себя как чувствовала 29 мая 1796 года, когда прочла строчки: "Ваш сын, Тульского мушкетёрского полка полковник Фёдор Ливен..." и дальше не читала, ибо знала, что будет сказано дальше.

- Лотта, я уверена, что... - начала императрица, на всякий случай перекрестившись.

- Он пока жив, - Като зажмурила глаза от пульсирующей боли в висках. - Как бы не хотелось этому паяцу, которого я больше никогда не назову братом! Как бы не хотелось поганым пшекам и всем прочим подлецам! Это я во всём виновата!

Императрица Мария позвонила, вызвала своего медика, проводившего её отчаянно рыдавшую дочь в постель. Като сделали кровопускание.

Фрау Шарлотта отвела Анну в детскую, потом вернулась к государыне. Графине переживать было некогда.

- Отправляйся в Петербург, Лотта, - проговорила Мария. - Я тоже туда поеду. Бери с собой Штофрегена. Ох, какое несчастье! Ненавижу эти охоты. Каково малышке Дотти сейчас будет...

Санкт-Петербург, декабрь 1807 года

Кристоф пребывал там, где огромные остроконечные звезды нависли над ним с тёмно-синего бархата неба. Где живые и мёртвые гнались за ним в виде своры разъярённых собак, и он бежал, пряча за пазухой белого волчонка с ярко-синими глазами. Испуганный зверёныш грыз тёплую мякоть его живота, но граф уже не чувствовал боли. Он бежал по знакомым местам, но собаки всё ближе и сейчас разорвут его на клочки... "Меня уже разорвали на клочки. Почему я жив?" - подумал он и очнулся, почувствовав резкую боль в руке, бедре и груди, от которой застонал. Перед глазами - настойчивый свет ночника.

- Потерпи, Кристхен. Потерпи чуть-чуть, - граф слышит свой собственный голос и видит самого себя. Или нет? - Всё позади. Ты дома.

- Они взяли мой след, Ганс, - Кристоф узнал младшего брата, свою вечную тень, вечного спутника. - Императорские гончие. Как же больно...

- Заживёт. Все заживёт, - прошептал Иоганн.

- Нет. Они догонят меня, - говорил граф Ливен-второй, невольно прижав руку к больному месту. - Это... это неспроста, Гансхен.

Он прикусил губы, чтобы не закричать от боли, охватившей его растерзанное тело. Потом, словно вспомнив что-то, сказал:

- Я оставил завещание. Как вовремя, - и вновь забылся в тревожном сне.

В доме сегодня спали только дети. Дотти и Карл сидели в кабинете Кристофа.

- Это была не случайность. Мы не позволим им нас сломать, - твердил старший граф. - Если Кристхен... - он запнулся. - Мы объявляем вас королевой, а Ливонию - независимой, не спросясь ни у кого.

- Кто-то очень хотел, чтобы это показалось случайностью, - вторила его невестка, не пролившая за всё время ни слезинки. - Почему никто не пришёл, ведь он же звал? Почему он не смог выстрелить? Да что это за зверь такой?

- Для волка он слишком большой, - произнес Карл, наливая коньяку себе и ей. - Это все подтверждают. И белый - не альбинос, а именно белый. Боюсь, это не совсем волк.