Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

- Я немного знаю госпожу Рённе, - заметила фрау Шарлотта. - Деньги она действительно любит более всего на свете, так что будет цепляться за этого жениха до последнего. И бесчестье её не испугает. Даже бесчестье дочери.

- Как он умер? - поинтересовался Фитингоф.

- Мгновенно. Ему повезло - не пришлось долго мучиться. У нас с графом Воронцовым сложилось такое впечатление, будто Хрептович стрелял на поражение.

- А вскрытие делать не собираются? - спросил Бурхард, но его жена одёрнула его взглядом.

- Странно, - продолжал Жанно. - Он будто бы предчувствовал, что его убьют. Настолько, что написал прощальное письмо, больше похожее на завещание. Вас, - обратился он к хозяевам дома, - Он тоже упоминал. А также князя Волконского.

Он процитировал по памяти:

- "Донести графу и графине Ливен и князю Петру Волконскому, что, признавая всю цену милостивого их ко мне расположения, я умру с истинной к ним признательностью и совершенно отличаю их от тех скаредов, которые довели меня до сего положения. Свет будет судить и тех и других, и воздаст каждому должное".

- Какие хорошие слова, про "свет", - заметил Кристоф отрешённо.

- Он был небогат, мы дали ему денег на помолвку, - объяснила Доротея. - И Волконские тоже помогли.

- Надо проводить его в последний путь, - сказала Шарлотта Карловна. - Сообщите нам, барон, когда и где его хоронят.

После того, как он отобедал, его на улице встретил Бижу и прошептал:

- Слушай, очень нужна твоя помощь. Мне кажется, Мишка наш с ума сходит. Я его еле держу и слуги его тоже. У себя в доме всё разгромил. Взбесился, не иначе.

И действительно, судя по перебитой посуде, зеркалам и стеклам на гравюрах, "Костуй" взбесился. Лёвенштерну с Суворовым понадобилось битых три часа, чтобы его утихомирить. Жанно его понимал - не каждый день на твоих руках умирает друг. Да, они все были военными, видели смерть в бою, но тут всё иначе.

Лёвенштерн дал графу успокоительных капель, уложил на диван и долго говорил с ним. Рассказывал, что испытал два года назад, узнав о внезапной и столь же нелепой смерти сестры. Упомянул своего кузена Вилли, за несколько лет потерявшего мать, брата, сестру, зятя и новорожденного ребенка. Потом приехал Лев Нарышкин, узнавший о случившемся позже всех.

- Я сам виноват, - наконец проговорил Майк, после буйства впавший в какую-то кататонию. - Надо было получше уговаривать. Надо было к этим Рённе явиться и вызвать на дуэль её брата.

- Да, и тогда бы вместо Мити в гробу лежал ты, - проворчал Лео. - Вот радости-то было. И вообще, успокойся, а то ещё наживёшь нервную горячку и будешь с Арсеньевым на кладбище рядышком лежать.

- Так даже лучше, - угрюмо произнёс Воронцов.

- Пойми, Майк, - продолжал Жанно. - Всякий раз, когда кто-то умирает, оставшиеся в живых винят себя. Этим мы пытаемся рационально объяснить, почему смерть забрала от нас дорогого человека. Но на самом деле, никто никогда ни в чём не виноват, когда речь идет о смерти. Так получилось.

- Всё слова, - слабо усмехнулся его приятель.

- Вспомни своего отца. Сколько лет он винил себя за то, что увёз твою мать в Венецию, где она простудилась и заболела чахоткой? - продолжил Лев. - Так же нельзя.

- Знаешь, священники говорят, что мёртвым куда лучше на небе, чем здесь, - Жанно задумчиво почесал голову и добавил:

- А ещё есть такая мысль, что умершие очень сильно страдают, когда оставшиеся на Земле по ним много убиваются. Своими слезами мы их не отпускаем от себя.

- Это тоже слова, - шепнул Майк.

- Вот он всегда такой, - сказал Лев. - Его фиг уговоришь. Оставим его.

Жанно отправился к себе. Дома сел писать Алексу о том, что случилось с Арсеньевым.

Назавтра приехал Марин. Все собрались у Жанно и не знали, как сообщить "Петрарку" новость о гибели его лучшего друга.

- Что вы все как в воду опущенные? - бодро проговорил Серж, входя в гостиную квартиры Лёвенштерна. - А Митя где? Еще не выздоровел?

- Хоронят завтра Митю, - выпалил Суворов, прикладываясь к чарке вина.

- Ну и шуточки у тебя, Бижу... - начал Марин, но Лёвенштерн положил руку ему на плечо и мрачно проговорил:

- Это правда, Петрарк. Мити больше нет с нами.

Зря он это сказал. Марин побледнел до синевы, поморщился и схватился за грудь.

- Он... От горячки? - хрипло спросил он.

Ему рассказали всё, как было.

- Ты приляг, - участливо проговорил Бижу, видя, что его приятелю совсем плохо.

Лёвенштерн пошел за лекарствами.

- Жанно. Принеси мне еще перо. И бумагу, - прошептал Серж.

Они, наверное, сидели всю ночь. Марин, немного пришедший в себя, но почувствовавший, что блуждавшая в его теле пуля подошла близко к сердцу, зачитал четверостишье, сочиненное только что: "Но пред тем, как расставался/С телом твой скорбящий дух,/Ты забыл, знать, что остался/У тебя здесь верный друг". Они пили, курили, пели, снова пили. Затем Майк, всё это время молчавший, отозвал Жанно в сторону, проговорил шепотом: "Его последняя воля" и вручил ему кольцо, гладкое, золотое, с тремя сердоликами в оправе. Обручальное, догадался Жанно. Он кивнул приятелю и надел кольцо на указательный палец левой руки. До конца дней своих Лёвенштерн больше его не снимал.

Он спал беспокойно и проснулся посреди ночи от чужого молчаливого присутствия в его комнате. Думая, что к нему подошёл слуга, он пробормотал: "Якко, ты, что ли?", но, открыв глаза, увидел сверкающую женскую фигуру в светлом платье. Долго разглядывал её. Узнал. "Эрика", - прошептал он, думая, что это ему снится. "Жанно, я завтра замуж выхожу. Жениха себе нашла". "Какого жениха?" "Завтра его хоронят. У тебя моя цепочка. Положи ему в гроб. И скажи графу Иоганну, что я его отпускаю" - и призрак растаял в воздухе.

Арсеньева хоронили очень пышно. Присутствовал почти весь свет. Официальная причина его смерти гласила: "Несчастный случай на охоте", но все знали правду. Многие дома закрылись для семейства Рённе и для Хрептовича. Арсеньеву сочувствовали как жертве женского коварства и меркантильности.

Жанно поцеловал приятеля, лежащего в гробу, с красивым, безмятежно-ангельски лицом, совсем не тронутым тленом, облачённого в парадный мундир Преображенского полка, и надел ему на запястье золотую цепочку. Потом вспомнил, о чём бредил Арсеньев во время своей болезни, и ему стало жутковато.

В толпе Лёвенштерн нашел графа Иоганна фон Ливена и тихонько поведал ему обо всем, что привиделось ему ночью.

- Я знаю, - отвечал граф. - Ко мне она тоже пришла.

Они вышли из церкви. Шёл снег. Говорят - хорошая примета, значит, Бог берёт покойника в рай. Закурили.

- Она мне снилась. В годовщину, - проговорил Ливен. - Сказала, что Кристофа в церкви отпели живым.

- Это как понимать - живым? - нахмурился Жанно.

- Буквально. Вписали имя "Христофор" в книжку для поминания за упокой, подали попу, тот и прочёл "вечную память"... Проклятье есть такое, говорят.

- Бред.

- Наверное. Но врагов у него уйма, и, знаете, многие так делают. Думают, что помогает, - Иоганн фон Ливен сплюнул на землю.

Кристоф, тоже присутствоваший на похоронах, потом приписал в своем завещании: "Выньте из меня сердце и похороните его, а остальное сожгите, и прах развейте над Турайдским лесом".

Париж, декабрь 1807 года

Алекс вернулся из Вены вконец уставшим. Его ждало два часа докладов - кроме австрийской столицы и Триеста, он также побывал в Венеции. Дома передали письмо от Жанно с описанием дуэли и смерти несчастного Мити Арсеньева.

Заехал к Марго, но и её присутствие не смогло изменить печального настроения.

- Что такое, что случилось? - проговорила она, поглаживая ему плечи - от этой ласки он в любое другое время бы разомлел и предался амурным наслаждениям, но ныне он лишь устало и рассеянно усмехнулся.