Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

И ему не простили. Только он успел доставить Лотте денег на возвращение в Пруссию, как его встретила разгневанная Марго.

- Я всё знаю о тебе и этой девке! - закричала она. - Убирайся вон, развратник!

- Я всего лишь помог ей выжить, - попытался оправдаться Алекс, которому в этот момент показалось, что Маргарита репетирует какую-то очередную роль.

- Помог? Отлично! - язвительно ответила мадемуазель Жорж. - И чтобы духу твоего у неё не было. Если ещё раз узнаю...

Алексу пришлось долго её успокаивать. Гнев - реальный, не сценический - ей не шел. Но, утешив её, он почувствовал, что его долг перед Лоттой выполнен. Он купил Марго парочку шалей и был тем самым прощён ею. Потом его послали с поручением в Вену и в Триест, где он пробыл некоторое время.

Краков, декабрь 1807 года.

Анж собрала средства на экипировку и оружие для одного из польских кавалерийских полков, которых посылали в Испанию. Поступила она так в память о брате Анжее, по которому ныне тосковала. Она чувствовала себя уязвимой без него.

Анжелика кормила своего сына сама - молока у неё было очень много. Мальчик, крещённый Станиславом-Александром, оказался очень спокойным ребенком. Всякий раз, вглядываясь в него, Анж гадала, от кого именно она его зачала. Младенческая желтушка, казавшаяся смуглостью, постепенно сошла на нет, кожа у её сына была светлой, почти фарфоровой, волосы же - тёмными. С цветом глаз было непонятно - пока синие, но могут и потемнеть. "Это дитя я никому не отдам", - говорила она всякий раз, когда прикладывала младенца к своей груди, тяжёлой от обилия молока. Станислав будет воспитываться поляком и католиком, графом Батовским, и никогда не узнает, кого считают его отцом. Да он и не похож. Или всё-таки похож?

В начале декабря Адам явился к ней и показал платок с инициалами С.L. и бурыми пятнами крови. Проговорил: "Пора".

- Почему именно сейчас?

- Курляндские приехали в Петербург. Они все будут сговариваться. Неизвестно, до чего договорятся, - промолвил он. - Ты в силах?

- Вполне. Это же моя месть, - усмехнулась Анж. Ей уже передали письмо от де-Витта, в котором он выкладывал свои соображения: графа Ливена нужно умертвить так, чтобы это казалось нелепой случайностью, стечением обстоятельств непреодолимого характера. Так никто не догадается.

Она сверилась с лунным календарем. Да, сегодня подходящий день. И ровно через двадцать восемь суток всё подействует...

- Мне нужен помощник. Будешь? - спросила она Адама.

- Что мне надо делать?

- Представляй его. И ещё - повесь крест на спину, - проговорила Анж.

Она распустила волосы, растопила в медной чаше чёрный воск, опустила туда платок, бросила перчатку с левой руки. Разрезала палец, добавила каплю собственной крови.

- Разожги, - кратко приказала графиня Адаму.

Тот долго смотрел на чашу. Воображал своего врага. В короне, при всех регалиях и орденах. Представлял его голос, запах, походку, характерные жесты. В чаше запылало пламя. Анж встала над ней, созерцая горящую ткань, и заговорила: "Cantus Lupus/Satura luna/Corpus ludus domina/Agnus totus/Animus mortis/Ave deus sinistra/Cultus lupus/Opus damnatus/Metus mortis nocturna/Terra Sanguis/Padre occultus/Sanctus lupus anima". Из чаши повалил дым, лишь только она проговорила по-немецки: "Der Todt wird Christophe, Sohn van Otto und Charlotte zu nemen, ebenso wie alle, die vor wurden und werden, nachdem sein. Amen" ("Смерть возьмёт Кристофа, сына Отто и Шарлотты, как возьмёт тех, кто были до и будут после. Аминь").

Адам заметил, что дым принял облик волка и, не меняя этой формы, развеялся под потолком.

Потом князь спросил её, бледную до синевы:

- И как он умрёт?

- Его разорвут дикие звери, - отвечала Анжелика.

- А почему появился именно волк?

- Это зверь его Рода и его Имени. Нужно было, чтобы он встретился со смертью, да? Так вот, я вызвала его смерть и послала её за ним. Через 28 дней он поедет на охоту. Там на него нападёт зверь. Скорее всего, волк. И разорвёт его насмерть, - Анж говорила это очень спокойным голосом. - Никто ничего не заподозрит.

Князь молчал. Он всегда знал, что мать этим занималась уже давно, только ничего никогда не говорила. Ему было только обидно, что княгиня Изабелла почему-то передала свои знания и навыки не ему, её любимому сыну, а Анжелике.

- Это хорошая смерть, - Адам сглотнул слюну, его несколько мутило после ритуала. - Но мучительная.

- Мучение записано в его роду, - произнесла она. - Много славы, мало счастья. Я делала на него расклад. Так что это правильно.

Потом она отписала де-Витту, извещая его о том, что графу Ливену остался ровно месяц жизни, "но не спрашивайте меня, каким способом я это определила" - добавила она. "Смерть идет за ним по пятам. Через месяц будет большая охота близ Гатчины. Сделайте так, чтобы его оружие его подвело. Тогда всё исполнится в точности", - написала Анж в постскриптуме.

"Король мёртв, да здравствует король", - подумал Витт, прочтя это письмо. Он старался не думать, что же Анж сделала для того, чтобы ускорить развязку. Знал только одно - теперь его никто не вычислит.

Санкт-Петербург, декабрь 1807 года.

Граф Кристоф сидел у себя в библиотеке, курил и рассматривал и так и сяк указ о пожаловании его генерал-лейтенантом. Это звание - своеобразная "чёрная метка", и неудивительно, что её прислали, когда он почти прилюдно поссорился с Аракчеевым. Тот громко орал на него; говорят, ещё в павловские времена один офицер покончил с собой от крика Аракчеева. Кристоф в своей жизни видел и слышал и не такое, не страшно. В общем, как понял Ливен, его Канцелярию ликвидируют, а его... Ага, именно. Губернатором в Туруханск. Да, государь встал на сторону Аракчеева. Как это мило. Кто там говорил - нынче придут другие люди с другими правилами?

... В спальне жены до сих пор горел свет. Он заглянул туда. Дотти не ложилась и даже не переодевалась. Оторвав от бумаг утомлённые глаза, графиня проговорила:

- Бонси. Я закончила его.

- Что?

- Доклад. Государю. О независимости Ливонии. Можешь подавать его хоть завтра, - она отрешённо улыбнулась.

Кристоф взглянул на кипу бумаг, лежащую на бюро.

- Возьми, почитай, если нужно, внеси свои поправки, - сказала Дотти.

- Ты включила пункт о Двенадцати? - спросил Кристоф.

- Это не пункт, а целая глава. На восемнадцатом листе всё подробно. Про армию я уже не стала писать. Ты в этом лучше разбираешься, - она вздохнула. - А ещё есть глава о крестьянах.

- Что о крестьянах?

- Я предлагаю их освободить. Без земли, естественно. Так мы ничего не потеряем, а заслужим звание прогрессивной державы, - произнесла его супруга, хитро улыбаясь.

Кристоф невесело усмехнулся.

- Кажется, государь перешёл от любви к прогрессу и изменениям к тирании. Не пройдёт и года, как рядом с ним останется один Аракчеев, - проговорил он, скрестив руки на груди. - Куда не ткни, будет один "любезный друг" с его приспешниками, такими же холопами, как он сам. Так что, боюсь, наш с тобой проект никто даже читать не станет, а, тем более, воплощать в жизнь даже самые умеренные и разумные его идеи.

- Я всё-таки никак не могу понять, что общего может быть у государя и Аракчеева? Вижу только одно - граф более чем предан Александру Павловичу. Он для него как собака, даже не как слуга... В остальных государь ощущает достоинство, гордость, и боится их невольно, - Дотти начала расплетать волосы, сверкающие золотом в свете лампы. - Ты тоже никогда никому не доверяй.

- А во всем виноват Чарторыйский, - проговорил Ливен. - Он слишком много власти в своё время забрал, да ещё и пытался предать Его Величество, злоупотребить его доверием.

- Поляки вообще склонны злоупотреблять властью. Что он, что его племянница, что эта Нарышкина.