Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

Доротея чуть было не упомянула про интригу, затеянную "Малым Двором", в которой Альхену выпала роль Париса, обязанного похитить Елену Прекрасную и при этом не допустить до Троянской войны. Хотя, может быть, эта война как раз и подразумевалась? Дотти слишком хорошо знала свою благодетельницу и её дочь Като, чтобы полагать - в таких ситуациях они презирают осторожность и идут напролом. Мужу графиня ничего не сказала, поскольку не была уверена в том, за кого он нынче: за государя или за свою обожаемую Екатерину Павловну, и как он поступит сейчас, когда ему светит отставка, когда он загнан в угол и теряет почву под ногами.

- Мда, а это ещё нас называют "вездесущими", - заметил Кристоф, подойдя к ней и приобняв за талию. - Мы хотя бы знаем своё место. Но вернёмся к Аракчееву. Он хочет расформировать мою Канцелярию. И он добьётся, чтобы меня отстранили от доклада по военным делам. Я думаю, с Пьером Волконским он поступит ровно так же. Выставит нас двумя дураками, которые провалили прошлую войну.

Его лицо потемнело. Доротея поняла, что он лишается дела всей жизни. Да, его служба была тяжела, и она часто не понимала, почему муж так держится за это место, ведь есть куда более беззаботные должности при Дворе и в Гвардии. Сколько раз он жаловался, что окружён одними тупицами, что его инициативы никому не нужны, что он чувствует себя простым секретарем, записывающим и зачитывающим приказы! Но эта должность давала власть, а власть была для её "любезного Бонси" дороже любых денег. Так что она решила не "подслащивать пилюлю", предчувствуя, что муж просто обидится и уйдёт в себя, как это часто бывало ранее. Только прошептала, обняв его и прижавшись к его плечу:

- И что же дальше?

- Я не знаю, - честно признался Ливен. - Возможно, меня отправят военным губернатором в дальние провинции. Я попробую выпросить себе какую-нибудь дивизию и поеду воевать с турками. Или со шведами - скоро с ними объявят войну.

Дотти не спрашивала, почему он не хочет пойти в отставку и уехать в Курляндию. Она сама этого не желала. Лучше уж в какой-нибудь Саратов, поражать местных дам столичными туалетами и манерами, чем сидеть, как Анна фон Ливен или сестра Кристофа Минна, в лесу и тосковать от одиночества и холода. Да и дети в деревне вырастут сущими дикарями. Кроме того, графиня успела достаточно разгадать Кристофа, чтобы утверждать - без службы и без дела он зачахнет в прямом смысле этого слова. В отличие от старшего брата, в свои четырнадцать оставшегося за старшего мужчину в доме и поэтому рано постигнувшего нюансы сельского хозяйства, Кристоф к этому вообще не привык. К книгам, искусствам, наукам и литераторству он тоже склонности не имеет. С отрочества он не знает ничего, кроме службы государю, и в 33 года резко менять образ жизни и род деятельности, положение в обществе и статус сложно... Отец Дотти вышел в отставку, когда был уже немолод; да и он человек иного склада, чем его зять. А Кристофу не так мало лет, чтобы с легкостью и быстротой принять на себя непривычную роль помещика, и не так много лет, чтобы наслаждаться покоем сельской жизни, считая, что всё для него осталось в прошлом. Он либо сопьётся, либо сильно заболеет из-за огорчений, обид и невостребованности, или даже наложит на себя руки. Да и собственные амбиции играли не последнюю роль для Доротеи - она тоже зачахнет в деревне, еще быстрее, чем её муж, и даже забота о детях тут не поможет. Было бы, конечно, идеально уехать за границу. "А это идея!" - подумала она.

- Послушай, Бонси, - проговорила молодая женщина, запустив свою руку ему в волосы и заметив, что он уже начал седеть, правда, пока это не очень видно, волосы у него и так светлые. - Может быть, ты попробуешь перевестись на дипломатическую службу?

- Кто мне даст? Меня раньше убьют, прежде чем я это сделаю, - отвечал он. - Нет, я, конечно, попробую, но... Дорогая, какой из меня дипломат?

- Отличный, - уверенно произнесла Доротея. - Ты умеешь добиваться своего не силой, а убеждением. Ты умеешь нравиться людям. Ты умён и осторожен. Будешь всяко получше Толстого, которого и послали туда, в Париж, чтобы скомпроментировать и с позором выгнать в отставку за некомпетентность в делах.

- Если меня и отправят посланником куда-нибудь, то именно по той же причине, - мрачно проговорил граф.

- Но ты опровергнешь ожидания своих врагов, - Дотти лукаво сузила свои блестящие глаза.

- Насколько я знаю, дипломату необходимо постоянно вращаться в свете. Ты знаешь, как я "люблю" общество, - усмехнулся Кристоф. - И писать эти депеши, причем, сочинять их из головы... Какой из меня сочинитель писем, ты тоже знаешь. Так что ничего из этого не выйдет.

- У тебя есть я, - улыбнулась его супруга настолько соблазнительно, что у него дух захватило. Он жадно поцеловал её. В этот миг он прощал ей всё - и неверность, и оскорбления, и то, что она никогда не будет ему идеальной женой, понимающей его с полуслова. Есть преданность, находящаяся на ступень выше физической верности и покорности воле другого. И в этом смысле Доротея ему безусловно предана. Да, ещё она очень нежна в постели... После третьей беременности Дотти несколько пополнела, что ей очень идет. Он уже хотел её. Так и сказал. Она взяла его за руку и повела в спальню.

Через полчаса она уже спала, а граф размышлял над её словами, попутно читая написанный ею проект. Стиль у неё весьма неплох. Если была бы мужчиной, могла бы стать его секретарём... Все мысли облечены в логичную, ясную форму. Всем бы офицерам Штаба так писать реляции. Даже почерк у неё не совсем женский - острый, наклоненный вправо, без росчерков и финтифлюшек. Если бы он не видел, что Доротея работала над проектом каждый вечер, он бы подумал, что кто-то другой его за неё написал. В случае чего, как бы он ни умер, он может быть уверен, что жена не пропадёт даже и без покровительства родных. И детей на ноги поставит, и положение сохранит, и, возможно, ещё будет править Ливонией сама. Даже завещания можно не оставлять. Странно, что подобная идея никогда не приходила ему в голову. Словно он не осознавал, что его будут убивать на самом деле. Словно он в это не верил, как ребёнок, бесстрашный лишь потому, что ещё не понимает сути слова "смерть".

Он прошёл в кабинет. Взял лист бумаги, написал своё завещание, подписавшись под ним. Интересно, будет ли оно считаться действительным без нотариального заверения? Эх, он не знает таких нюансов. Ничего. Дело сделано.

Он вернулся в кровать к Дотти. Как же она молода и как же он уже стар. Скоро в его внешности не будет ни следа от прежнего "красавчика Кристхена". Граф превратится в какого-то Кощея Бессмертного - старший его брат тоже постепенно становился таким. И не сказать, что он идеально здоров. Если его убьют, то даже лучше, чем медленно умирать от болезни.

Кристоф подумал - а ведь ему 33 года. Страшный возраст. Свой день рождения он пропустил, даже и не вспомнил за всеми делами. Карлу было столько же, когда он удалился от дел. Да и Спасителю тоже было отмерено 33 года земной жизни, в этом возрасте Его уже распяли... "Уподобимся же Христу", - подумал граф, закрывая глаза.

Ему приснилось - его протыкают копьем. Как князя Каупо. Остриё входит через правый бок и выходит через левый, но боли он не чувствует, только тепло от вытекающей из ран крови. Потом с него снимают мундир, жилет, рубашку, кладут на белую льняную простыню и несут куда-то. Всё заканчивается тем, что он видит эту простыню - но уже без своего тела, оставившего посредине девственно-белую полосу. Его кровь окрасила материю в багровый цвет слева и справа. "Это будет нашим знаменем..." - прошептал он во сне, прежде чем умереть, без боли, без мучений, без агонии - и проснуться.

***

- Они все сговорились, что ли? - Воронцов был мрачен, как туча, и Лёвенштерн аж отшатнулся от него, когда вошёл к нему в кабинет. Жанно взглянул на стол, на котором в беспорядке валялись бумаги. Перед Майком стояла бутылка виски, но он к ней не притрагивался.