Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

- Чувствую, мы едем туда, куда нам нужно, - пошутил Бенкендорф.

- Я слышал, у парижанок есть в ходу жест, - присоединился к разговору граф Нессельроде. - Когда ты пожимаешь руку даме, и она надавливает средним пальцем тебе на ладонь, это значит, что она на всё согласна.

- Какие-то масонские знаки, - сказал заинтригованный Алекс. - Спасибо, что предупредил. А то бывает...

И он рассказал историю со Степанидой Николаевной в Богом забытом Чебаркуле на Урале, случившейся во время его путешествия по России. Жена одного из гарнизонных офицеров не знала французского языка и не сразу поняла, что от неё хотел Бенкендорф. Но, когда они достигли взаимопонимания, то он испытал ни с чем не сравнимое удовольствие в её объятиях.

Потом, слово за слово, он рассказал о своих странствиях по России и по Кавказу. О войне не упоминал. Зачем? Сказал только:

- Под Аустерлицем я не был. Но под Эйлау я видел ад. Меня, однако, даже не зацепило.

- Здесь зацепит, - вдруг мрачно сказал Крюденер.

Из Парижа посольство довольно быстро переместилось в Мальмезон, ибо там располагался двор Наполеона. Их ожидал парадный прием длиной в несколько часов, во время которых Бенкендорф запомнил всех "новых аристократов", в том числе, и самого Наполеона, совершенно не впечатлившего его. Алекс быстро нашел общий язык со своей соседкой слева, мадам Дюшанель, не слишком молодой брюнеткой, рассказавшей "этому русскому" обо всех и вся. Через некоторое время началась декламация. На невысокую сцену, установленную в центре приёмной залы, поднялась, наверное, самая прекрасная женщина, какую Алекс видел за двадцать пять лет своей жизни. Одетая в просторное платье с этрусским орнаментом, блистающая украшениями в античном стиле, которые на любой другой даме смотрелись бы грубовато, а на ней были в самый раз, высокая и откровенно полная, но не обрюзгшая брюнетка читала монолог Федры из одноименной драмы Расина. Глаза её, чёрные, как непроглядная ночь, блистали, лицо выражало всю глубину страсти и отчаяния. Алекс не мог отвести от неё взгляда и даже после того, как она удалилась с подмостков, не изменил своей позы и выражения лица, воображая её наяву. Из оцепенения его вывел весьма чувствительный толчок в ногу. Спутница, раздосадованная его невниманием, прошептала:

- Очнитесь уже, наконец! Да, мадемуазель Жорж - самая талантливая из наших актрис, но вам, барон, вредно на такое смотреть.

- Кто она такая? - спросил Алекс, рассеянно глядя на мадам Дюшанель.

- Маргарита Жорж, наша звезда драмы, наверное, лучшая из всех, - с неохотой отвечала дама.

"Она должна стать моей", - решил про себя Алекс, и потом, оглядывая подтянутую, суховатую фигуру своей спутницы, глядя в её лукавые карие глаза, он подумал: "А пока мадемуазель Жорж мне не принадлежит, ограничусь кем подоступнее". Дама всё поняла по его коронному взгляду "укротителя диких зверей". Она обладала качеством, которое сполна оценил в её соотечественницах Бенкендорф - понимала определённые мужские намерения без лишних слов, не ожидая, что её принудят или не оставят другого выхода. Когда все уселись ужинать, она пожала ему руку под столом и пригнула средний палец. Вскоре они вышли из-за стола под предлогом, что мадам Дюшанель вознамерилась показать своему спутнику великолепный сад, посаженный самой императрицей Жозефиной.

- Выбирайте сами, Alexandre, - шепнула она ему, когда они отошли на дальнее расстояние от дворца. - Беседка, розарий, чаща, лабиринт. И, если можно, так, чтобы мне не пришлось ложиться на траву. Нынче сыро, а на мне такое тонкое платье.

- Розарий - это романтично, - произнес ей в тон барон. - Лабиринт - место уединённое, но найдем ли мы из него выход? Беседки, боюсь, все заняты, - много кто вышел прогуляться.

- Что ж, попробуйте меня догнать... - и мадам Дюшанель, которую, кстати, звали Полиной, свернула с аллеи в какие-то кусты и перешла на бег, смеясь. Алекс настиг её у дерева, прижал своим телом к стволу, покрыл её лицо, шею и грудь жадными поцелуями и, подбадриваемый её стонами и фразой "Ну же, не тяните, мне становится холодно!", овладел ею. Во время соития он представлял себе обнаженную мадемуазель Жорж и довольно быстро и бурно кончил. Его дама ещё не успела прийти к экстазу. Пришлось искупать свою "вину", лаская её между ног. Когда и она получила от их близости желаемое, то прошептала:

- Вы оправдали мои ожидания и даже превзошли их. Надо вас кое с кем познакомить.

- Познакомьте меня с мадемуазель Жорж, - проговорил Алекс, застёгивая панталоны.

- Alexandre, зачем вам какая-то актриса? Да я с ней и не общаюсь, - с улыбкой произнесла его любовница. - Если вы аристократ, то вам нужно общество получше. Я достану вам приглашение в салон мадам Савари.

- Супруги вашего посланника в нашей столице? - живо откликнулся Бенкендорф.

- Да, - подтвердила она. - И я думаю, вам с ней следует установить отличные отношения.

Вечером того же дня Алекс, не думая ни о чём другом, кроме мадемуазель Жорж, пытался написовать по памяти её портрет. Выходило всё не то. Он изорвал несколько листов. Образ этой актрисы в античном платье, с лицом неумолимым, на редкость правильным и огромными сияющими глазами затмил все прочие - и печальные очи Анжелики, и плотоядную улыбку принцессы Като - тех, о ком он мог только мечтать. Здесь же, если постараться, мечта может исполниться. Алекс был уверен в себе и в собственной привлекательности. Эту крепость взять можно. Неизвестно, сколько продлится их посольство, но за это время Маргарита должна пасть перед адъютантом русского посланника, как падали менее интересные ему женщины.

От раздумий и попыток рисовать его отвлекла записка. Он развернул бумагу - мелкий, острый, явно женский почерк извещал его: "Ваш слуга ужасен! Где вы таких находите? Он в пьяном виде ошибся дверью и залез в мои апартаменты, сбив всё на своём пути и перепугав моих горничных до полусмерти. Из-за этого шума я проснулась и больше не могу уснуть, а у меня завтра, между прочим, премьера! Сделайте с этим негодяем что-нибудь, прошу вас - выставите вон, накажите - но чтобы этого не повторилось. Искренне ваша, М."

Алекс, прочтя эту записку, задумался вовсе не о своем лакее Жозе, французе, взятом вместо Карлиса. Сей Жозе был хитрым малым, но своё дело знал лучше латыша. Единственный недостаток - пьяница, каких свет не видывал. Судя по всему, оказавшись в родимых краях, он решил отметить своё возвращение бурным возлиянием и причинил некоей даме массу неудобств.

Но кто же написал записку? Имя на "М"... Упоминание о "премьере". Неужели это мадемуазель Жорж? Алекс немедленно кинулся отвечать. "Приношу мои самые искренние извинения", - начал он. - "Но, увы, я не могу ничего сделать с моим несносным слугой, так как именно благодаря ему я получил шанс познакомиться с вами". "Ну, лети с ответом, вернись с приветом", - сказал он про себя на следующее утро, лично передавая послание в руки горничной мадемуазель Жорж. Та уже уехала в Париж, и Алекс последовал туда же, в экипаже мадам Дюшанель, тоже направлявшейся в столицу.

Русскому посольству предоставили целый особняк, неплохо выглядящий и изнутри, и снаружи. Алекс попал в салон мадам Савари, дамы уже весьма пожившей, родом с Карибских островов и поэтому обладающей экзотической креольской внешностью. Несмотря на то, что недавно госпожа Савари разменяла четвёртый десяток, одевалась она как юная девушка и вела себя соответственно своим нарядам. Впрочем, стремясь подражать девицам, она не имитировала скромность и стыдливость. Бенкендорф был приглашен в её спальню чуть ли не в первый же его визит к ней. Потом он часто заходил сюда и познакомился со многими влиятельными женщинами. Но мысли его занимала только одна, которая в подобных салонах никогда не показывалась. Он стал завсегдатаем театра La ComИdie FranГaise, видел её несколько раз в неделю, играющую различные роли. Трагедии у неё получались прекрасно. Своим появлением она "подтягивала" до своего уровня и других актёров, задействованных в пьесах. "Неужели она сама пережила все эти страсти, которые изображает на сцене?" - думал Алекс, наслаждаясь её игрой. - "Как бы мне хотелось лично узнать это".