Дети Балтии-2. Сатурново Дитя(СИ)

- Вы видите выход? - задал вопрос Ливен, выслушав весь этот монолог.

- Я тебе уже сказала... - начала она.

- Это не выход, - перебил он. - Что до моей репутации... Правда на моей стороне. Это главное. А сейчас прошу меня извинить, мне нужно привести себя в порядок.

Он отвернулся.

- Ты любишь меня? - спросила Като вслед удаляющемуся графу.

- Ваше Высочество. Я боюсь, что в наших отношениях речи о любви не идет, - остановился он. - Только о жажде власти с вашей стороны и о мерзкой похоти - с моей.

- А если это и есть любовь? А не весь этот сентиментальный вздор, о котором пишут в глупых книжках? - проговорила великая княжна, и он вновь почувствовал, что отрывается от реальности.

- Почему вы пришли? - повторил Кристоф.

- Предупредить...

- Почему сделали это сами? - продолжал он. - И осмелились вечером, одной, прийти в мой дом, рискуя быть замеченной?

- Не знаю. Захотелось тебя увидеть. Вот и всё, - вздохнула она.

Граф подошел к ней. Обнял её. Като прижалась к нему.

- Вы мне снились. Каждую ночь, - прошептал он.

Като поцеловала его жадно, жарко, болезненно. Шаль сама упала с её плеч. Он сорвал с неё спенсер, на ощупь, с закрытыми глазами скользнул рукой ей в корсаж.

- Не здесь же, - проговорила она.

Граф подхватил её на руки и унёс в свою спальню.

...Пробила полночь. Они лежали обнаженные в свете ночника, отбрасывающего причудливые тени на бледно-зелёный штоф обоев. Като рассматривала комнату - гравюры на стенах, портрет Карла Двенадцатого, небольшой стол. На нём несколько книг, в том числе, Библия и ещё какая-то, на немецком. Она разобрала название: "Ливонские хроники".

- Вы не возражаете, если я закурю? - спросил Кристоф.

- Кури, я не против, - пожала она плечами.

Он встал, накинул халат, нашёл тонкую сигару, зажёг её. Его любовница наблюдала за дымом в его тонкой, длинной руке. Он прилёг на широкую кровать и начал смотреть на неё, на его Екатерину, чувственную, соблазнительную, яркую. Если бы она не была великой княжной, если бы он не был уже женат... Слишком много "бы". Она потянулась, взяла со столика "Ливонские хроники".

- Ты это читаешь? - нахмурилась девушка. - На каком это вообще языке?

- На старонемецком.

- Ты знаешь старонемецкий? - с изумлением взглянула она на графа.

Он пожал плечами.

- Говорить не говорю, но текст разобрать могу.

Като открыла книгу на закладке. Посмотрела на буквы - не так уж сильно отличается от современного немецкого.

- Хм, а не так уж и непонятно, - сказала она и прочитала вслух:

- "Надо сказать, что жил один/Язычник дерзкий и бесстрашный,/Имел он на многих большое влияние/Среди своих соотечественников". Слушай, Кристхен, это же про тебя!

- Почти, - усмехнулся граф, услышав знакомые отрывки, и продолжил по памяти:

- "Господь вселил в него Свой дух/И одарил большой милостью/Этого добродетельного мужа,/Чтобы он христианскую жизнь предпочёл./Каупо было его имя,/Он первым принял крещение/И с ним его многие друзья".

- Ты всю эту книгу наизусть знаешь? - удивлённо спросила девушка.

- Нет, только этот отрывок. Про моего предка, - проговорил Ливен. - "От других язычников также пришли/К священнику Мейнарду большой толпой/И приняли крещение". Он, кстати, очень плохо кончил, этот Каупо. Там есть строки...

- Да, - произнесла Като, - Вот, читаю: "У язычников вызвало сожаление,/Что Каупо христианство/Со своими друзьями принял./Слухи об этом разошлись/По всей стране,/И большой шум поднялся./Литовцы и русские/Начали к войне готовиться, а также/Эсты, Летты и Эзельцы".

- Видите. У него было столько же врагов, сколько и у меня, - вздохнул Кристоф, раскуривая сигару. - Как там: "литовцы, русские, эсты, летты и эзельцы"?

- Но его защищали крестоносцы, или я что-то путаю? - нахмурилась Екатерина.

- Не защитили. Сначала эсты убили его сына, потом его самого. Проткнули копьем через оба бока. Но он умер не сразу, ещё помучился. Меня также помучают перед смертью, - он докурил, лёг на спину, закрыл глаза.

Като убрала книгу, накрылась одеялом, пододвинулась к нему, провела пальцами по его поросшей светлыми волосами груди, скользнула рукой по впалому животу.

- Фрау Лотта рассказывала, что её муж... твой отец умер в Восемьдесят первом. Тебе сколько тогда было? Немного же? - проговорила она задумчиво.

- Шесть. Неполных семь, - отвечал он. - Я очень смутно помню отца.

- Ты не боишься, что твои мальчики вообще не будут тебя помнить? - спросила великая княжна. - И что ты так и не увидишь, когда они вырастут? И что они будут слышать о тебе только плохое?

- Если это действительно мои дети, то они узнают правду, - проговорил Кристоф. - И в нищете, как мы, жить не будут.

- История вашей семьи похожа на какую-то сказку, - призналась принцесса.

- Обычно не рассказывают, чем же сказки заканчиваются на самом деле, - заметил граф, обнимая её, его девочку, его королевишну, ту, по которой он будет вечно тосковать, ту, которая была предназначена ему.

- Да. Золушка впуталась во дворцовые интриги, Белоснежка умерла родами. Спящая Красавица была уличена в супружеской измене и отправлена доживать свой век в монастырь. Помнишь мою сестру Александрину? - спросила она. - Избавь меня Бог от её участи. А ведь это как повезёт.

- Почему вы решили затеять весь этот сыр-бор с престолонаследием? - медленно спросил Кристоф.

- Я слишком люблю Россию, - прошептала она. - Я мечтаю возродить золотой век моей бабки, но без всего того бардака, с которым и боролся отец. Мой идеал - Елизавета Английская. И да, мне никогда не было жаль Марии Стюарт.

Кристоф догадывался, кого эта честолюбивая девица определила в Марии Стюарт. Невольно вздрогнул.

- Любимая, - он провел рукой по её длинным вьющимся волосам, по её шее, - Вам всего 19 лет. Я знаю по себе, что это значит - когда на вас слишком рано сваливается власть. Но и то, мною тогда командовал ваш отец. Над вами никого, кроме Господа, не будет.

- Как же иначе? Замуж за какое-нибудь ничтожество? Сидеть в замшелом городишке вроде Веймара, как наша умница Мари, каждый год рожать по младенцу, а потом бесславно умереть?

- Ваше Высочество, - сказал он, сжав её в объятьях, - Вы любую страну сделаете великой и любого плюгавого курфюрста - кем-то вроде Бонапарта.

- Только мне этого не хочется. И брату моему тоже не хочется.

- И мне, - прошептал Кристоф, целуя её в губы, гладя её грудь, чувствуя, что вновь хочет её и всегда будет её хотеть.

"Когда ты умрешь, случится самый красивый закат", - думала она потом, глядя на него, заснувшего после всего, что произошло. Не сказать, чтобы Като любила его по-настоящему. Она оказывала ему милость, выполняла последнюю волю приговорённого к смерти. В нём, в этом остзейце с ледяными глазами, была та же отчаянная храбрость, что и в Багратионе, человеке, слепленном совсем из иного теста. Оба этих мужчины презирали смерть и могли принять её со спартанским спокойствием. Сама же Екатерина сохранила в себе детское чувство собственной неуязвимости. Для неё смерть была тем, что случается с другими, не с ней самой. Вокруг умирали люди, но она оставалась неизменной - тонкой, дерзкой девчонкой, безжалостной к врагам и великодушной к союзникам. Ей казалось, что и старость к ней не придет.

Она догадывалась, что станет с Кристофом. "Его бросят на съедение диким зверям", - отчего-то пришла ей в голову мысль. И она знала, кто способен на подобный поступок в манере Иоанна Грозного - её второй брат. Она, конечно, постарается отвести его руку, но... "Граф, если ты жаждешь встретиться со смертью, кто же смеет тебе отказать в этом желании? " - прошептала она спящему на ухо. - "А я накрою тебя белоснежной рубашкой и пожелаю приятных снов".

Граф проснулся ещё засветло. Долго не мог понять, что это правда, и что принцесса провела с ним целую ночь. Вот она лежит - красивая, незаслуженная, как вся та власть, чины и должности, которые он получал в своей жизни. Золотые серьги в её маленьких ушах, золотой браслет-цепочка на тонком запястье, золотой крест теряется в ложбинке между её округлых грудей. Золото идет к её чуть загорелой коже и волосам. Сейчас она кажется совсем ребёнком. "Девочка, куда мы с тобой влезли?" - подумал он с отчаянием. Он понял, что любит её безотносительно её положения и того, что она ему когда-то обещала. А что касается Доротеи... Вчера он признался Като: "Мы стали супругами по воле ваших родителей. Мы с ней слишком разные, хоть и кажемся похожими. Рядом, но не вместе". Чуть было не сказал: "А мы с вами, Ваше Высочество, можем быть не рядом, но вместе", но не сказал, потому что это означало бы поддаваться ложным надеждам. Но там, на небе, где все встретятся в свой урочный час, они могут оказаться и рядом, и вместе, и навсегда.