По рукам и ногам (СИ)

Давно он к этому не возвращался.

Хозяин… Хозяин, блять.

– Простите, – хрипло кашлянула я, жмурясь на «хозяине», как будто мне ударом по грудной клетке воздух из легких вышибли. Он так и застрял в горле, этот долбанный «хозяин», почти физически мешая дышать.

К счастью, Кэри не стал упорствовать и убрал от меня свой пробирающий до костей взгляд. Никогда он не смотрел на меня так, как на Алисию или хотя бы на Генриха, уж если пошло в крайности. Что и говорить об Элен. Всякий раз, когда Ланкмиллер думал о ней или говорил, его глаза можно даже было… красивыми назвать что ли… И я снова не знала, куда от них деться.

Твою мать, зачем он только меня вообще сюда приволок?!

Словно в ответ на немой вопрос, Кэри отложил документы с таким видом, будто я ему весь рабочий настрой испортила, и тусклым голосом скомандовал:

– Кику, раз уж ты всё равно здесь сидишь, принеси мне виски, я только достал из погреба, – указал в сторону буфета.

Лень два шага пройти?

Что ж, по крайней мере, еду и бухло подносить – это мне по специальности, спорить не буду.

– Удивительно, как это ты меня матом не покрыла за такую просьбу, – фыркнул мучитель, щедро приправляя тон презрением, граничащим с отвращением.

– Скорее уж приказ, – почти неслышно буркнула я, чувствуя, как щеки краснеют. Неужели весь мой внутренний, почти что сокровенный монолог настолько очевиден? Вот задница… Не сносить мне головы.

Бутылка была старая, покрытая пылью и не закупоренная. Винный погреб у него в подвале? Класс, надо как-нибудь напиться до беспамятства, хоть какая-то радость в жизни.

– Где стакан? – Кэри поднял на меня вопросительный взгляд, когда бутылка грохнула об стол.

– Подходящих стаканов нет, буфет пустой, – я слишком уж много усилий приложила, чтоб убрать всю спесь из голоса, и оттого он как-то замогильно начал звучать, – и льда тоже нет. Не обессудьте.

– К чёрту лед, он убивает весь вкус. А вот со стаканом проблема будет посерьезней. Придется нам выкручиваться как-то без стакана.

– Попробуйте из горла, я слышала, так делают.

Еще слово, и он меня прикончит. Я даже глаза прикрыла, чтобы ланкмиллерского лица не видеть. И ведь целенаправленно с радостью безумца подвожу его к смертоубийству.

– Это несерьезно, – лениво протянул Кэри, а у меня в сердце екнуло, значит, задумал что-то. – Боюсь, мне не обойтись без твоей помощи. Ну, знаешь, как искусственное дыхание делают, рот в рот.

Конечно же, как меня перекосит после этого приказа, Ланкмиллер превосходно догадывался. А меня, выходит, перекосило не только в лице, но и где-то в мозгу.

И я ударилась в чушь.

– Послушай, п-прости… это все дурное окружение, – что ты несешь, дура, еб твою мать, что ты несешь?! – Я два года тащилась в бордель-кафе, там никто не стесняется в выражениях. А грубость очень хорошо липнет на отсутствие воспитания. Кэри… прости…

– Все, проехали, – он откинулся на спинку, упершись ногой в край стола. – Ты извинилась, я спустил тебе с рук. Это не наказание, Кику. Меньше слов.

Я вздохнула так, что чуть не поперхнулась от напряжения. Спокойно, Роуз. Нет, Кику… Да не важно.

Теперь мне от этого не отвертеться, значит, надо как-то скрепя сердце действовать.

Если посмотреть на мучителя, забыв, какая он сволочь, можно на полчаса и задавить в себе страх, отвращение и эту обиду, какую-то слишком горькую и душащую. Не знаю уж, чего из перечисленного там было больше.

Я за горлышко подняла бутылку со столика и неохотно сделала пару шагов к дивану, вдавливая босые ступни в шершавое дерево пола, чтоб получалось медленней.

– Садись лицом ко мне. Так будет удобнее, – велел Кэри, судя по тону, его все это до ужаса забавляло.

Когда он говорит «садись лицом ко мне», он подразумевает «садись на меня»? Потому что сесть как-то по-другому в моем положение было проблематично.

Растрёпанные волосы, расстегнутая рубашка. Мучитель был сейчас такой обычный, такой домашний и… Такой безвозвратно чужой. Эта мысль вдруг просто рухнула мне на плечи из ниоткуда, больнее не стало, только очень пусто, как будто я потеряла что-то действительно важное. Хотя, что уж тут терять. Моим-то он никогда не был. И не станет. И не нужно.

Я устроилась, как велено, на ланкмиллерские колени лицом к нему, и поднесла к губам бутылку, стараясь себя успокоить, чтобы хоть руки не тряслись. Чем быстрее это все начнется, тем быстрее кончится. Даже ведь не поцелуй. Это выходит что-то, бляха-муха, куда интимней. Я бы, наверное, хотела повторить потом с тем, кто будет мне дорог.

Губы обжег терпкий алкоголь, и я приподнялась, опираясь свободной рукой о плечо Ланкмиллера. Спокойно, еще и не такое вытворяла в своей жизни, и это переживу. Как я ни старалась, прижимаясь к его полураскрытым губам, половину мы, кажется, всё равно пролили. Мучитель, видимо, сегодня благосклонно настроенный к промахам «непутевой наложницы», языком собрал с моих губ остатки янтарного напитка и позволил немного отстраниться.

Я старалась слишком-то сильно не льнуть к Ланкмиллеру, а то как-то это все начинало выходить мне боком.

Он поцеловал сначала нижнюю губу, потом верхнюю, а я старалась не упустить мысль о том, что бутылку с виски надо держать, иначе весь диван залью. Мысль как назло нарочито все куда-то ускользала под напором хозяйской страсти.

Я, пользуясь тем, что не нужно больше над ним нависать, опустилась, чуть запрокидывая голову. Чтобы… Чтобы поцелуй не прерывать? А что толку теперь дичиться? Всё равно мучитель свое возьмет, то есть, иными словами говоря, выдерет меня прямо на этом диване. Так зачем прерывать прелюдию? Это то единственное, что может хоть немного меня расслабить.

Ах, если б мне еще кто-нибудь объяснил, какого черта я постоянно оправдываюсь. Будто что-то на задворках души настойчиво покоя не дает.

Слишком он… нежный? Обходительный и даже бережный какой-то. Будто боится разрушить что-то настолько тонкое и неуловимое… перейти какую-то грань? Ах ну да, как же…

Я оттолкнулась и вскочила, как ошпаренная. Как же, как же, как же. Какой же глупой надо быть, чтоб сразу обо всем не…

– В чем дело? – Ланкмиллер подался вперед, намереваясь схватить меня за запястье, но я сделала еще шаг к столику и заговорила тихим, как после долгой истерики, голосом.

– Давай, скажи мне, – одернула майку и принялась нервно и бестолково раскачиваться с пятки на носок, – что ты не думаешь сейчас об Элен. Скажи, что не ненавидишь меня за то, что я сейчас… на ее месте. Скажи, что тебе не отвратительна одна мысль о том, что придется трахаться со мной, потому что здесь больше не с кем. Только скажи, и… и мы продолжим. Я больше и жеста поперек не сделаю.

– Кику, твою мать, что за чушь ты несешь?! Элен… больше нет, и я не настолько конченый мазохист, чтобы все еще представлять ее рядом. На твоем месте я вижу только тебя, уяснила? А теперь продолжим.

Он все-таки дернул меня к себе.

Секунды две я соображала, на чем мы остановились и что вообще от меня требуется. Меня он видит. Да хуже меня эту роль сейчас никто б не исполнил. Разве что двухметровый чернорабочий из шахты где-нибудь на границе Антеи и Махтсбурга. Да и тот нашел бы в процессе побольше удовольствия. Пусть и в виски.

Снова, стараясь не морщиться, отхлебнула из бутылки и повторила свои нехитрые неумелые махинации.

Чёрт подери, да что ж ему из горла-то не пьется, как нормальному человеку.

Я беспокойно ерзала на мучительских коленях, прикидывая, сколько еще он собирается таким макаром выпить или, вернее, пролить. Уже, наверное, по привычке, по инерции я думала о том, чтоб отстраниться. Было куда больше страшно и неуютно, чем противно от всего происходящего. Но одновременно с этим было еще и очень интересно, как дальше планирует развивать ситуацию мучитель.

По его подбородку стекал тонкой струйкой виски, но Ланкмиллер, похоже, плевал на это все. И как-то так получалось, что я тонула в этом проклятом поцелуе со вкусом дорого алкоголя.