Чайная роза

Джо улыбнулся.

— Тут уж ничего не поделаешь, — сказал он.

Эду было чуть за сорок, а детей — двенадцать человек. Он любил жаловаться на жену и ребятишек, называя их «миссис Эйкерс и ее отродье». Любил перечислять все их грехи и провинности, заявлял, что на них уходят все его деньги, однако каждый вечер совал под мышку сверток с вишнями, клубникой и обломками печенья, за гроши купленного у местного пекаря. Его жалобы были игрой, но Джо делал вид, что принимает их за чистую монету.

— Да, ничего не поделаешь, — повторил Эд и кивнул. Джо думал, что теперь он уйдет, но хозяин медлил. Он подергал замок, посмотрел на вечернее небо, предсказал, что июньское воскресенье будет ясным и теплым, а потом неловко промолвил: — Послушай, это не мое дело, но почему бы тебе не потратить эту мелочь и не сходить в пивную? Доставь себе удовольствие. Такому молодому парню не пристало проводить вечера в одиночестве.

— Может быть, в следующий раз. Сегодня я измотался, — сказал Джо. — Лучше накормлю Бакстера, почищу его как следует, а потом завалюсь спать.

Эд вздохнул:

— Ну, тогда счастливо.

— Спасибо. Спокойной ночи, Эд. До понедельника.

— Спокойной ночи, сынок.

Джо пошел на запад. В трех улицах отсюда находились ряды конюшен, в которых некоторые владельцы овощных баз держали своих лошадей и повозки. Одна из этих конюшен принадлежала Эду, который разрешал Джо спать там на сеновале. Эду нравилось, что молодой человек присматривал там за порядком, а Джо был рад, что он не должен спать во вшивой ночлежке рядом с незнакомыми людьми, да еще и платить за это.

Шесть недель назад Джо ушел из дома, в котором жил с Милли, и с тех пор пробавлялся случайными заработками, хотя найти их было непросто. Однажды ослабевший от голода Бристоу споткнулся и упал возле пивной. Кто-то заботливо помог ему подняться. К его удивлению и стыду, это оказался Мэтт Берн с Монтегью-стрит, теперь работавший в Ковент-Гардене. Мэтт узнал старого знакомого и спросил, что с ним случилось. Потом отвел в пивную, накормил, и Джо признался, что ушел от жены и теперь живет один. Сказал, что не может найти приличную работу, потому что Томми Питерсон попросил всех своих знакомых не брать его. Мэтт присвистнул и посоветовал сходить к его другу Эду Эйкерсу, которому нужен помощник. Он сказал, что Эд — человек независимый. Питерсон купил еще не всех в Ковент-Гардене. По крайней мере пока.

Его новая работа заключалась в покупке и доставке товаров уличным торговцам и небольшим магазинам. По сравнению с прежним положением у Питерсона это было сильным понижением, но позволяло не умереть с голоду, и Джо был благодарен Эду. Он приобрел два подержанных одеяла и устроил себе на сеновале постель. Еду покупал в закусочных и раз в неделю мылся в общественных банях. Жизнь была суровая, но она его устраивала. На еду денег хватало, по ночам он мог оставаться один, а одиночество сейчас требовалось ему больше всего.

Мимо проходила группа горластых и разбитных фабричных девчонок, принарядившихся для субботнего вечера. Одна из них улыбнулась ему. Он отвернулся. Следом шла молодая пара, державшаяся за руки. Он ускорил шаг. Джо солгал Эду. Он не устал. Просто больше не мог находиться в окружении людей. Вид счастливых парочек и смех фабричных работниц причиняли ему боль. Когда-то они ему нравились — веселые, верящие в светлое будущее и жадно ждущие того, что им принесет новый день. Но теперь он вредил всем, к кому прикасался. Все, к чему он прикасался, превращалось в дерьмо.

Он нырнул в закусочную и купил булочку с сосиской. Это была обычная забегаловка, но в ней стояли два засаленных стола, и девушка за прилавком — хорошенькая брюнетка с приятной улыбкой — предложила ему сесть и поесть по-человечески вместо того, чтобы делать это на ходу. Он резко отказался и ушел, стремясь как можно скорее очутиться на конюшне, где не будет никого, кроме него. Только Бакстер и старый черный кот, которому нравилось сворачиваться в клубок рядом со спящим Джо.

Луны на небе не было, лишь звезды, и он долго возился, вставляя ключ в замок. Войдя внутрь, Джо нашарил висевший слева от двери фонарь и коробку спичек.

— Привет, Бакстер! — окликнул он. — Привет, малыш!

Стоявший в стойле гнедой мерин заржал в ответ. Джо снял с колышка фонарь и подошел, чтобы почесать его за ухом. Бакстер сунул мягкие губы в карман его куртки.

— Нет, сынок, булочка с сосиской не для тебя. Они говорят, что это свинина, но я сильно сомневаюсь. Может быть, это кто-то из твоих сородичей, и тогда ты станешь каннибалом. Бакс, это государственное преступление, за которое тебя повесят. И что мы тогда будем делать? Вот, держи взамен. — Он вынул из кармана брюк две морковки и скормил их гнедому. Потом вывел мерина из стойла и позволил стоять там, где ему нравилось. Привязывать животное не требовалось: Бакстер был джентльменом.

Пока Джо чистил его решительными ритмичными движениями от холки через спину к заду, конь стоял и моргал черными глазами. Когда шкура засверкала, Джо пальцами вычесал ему гриву. Бакстер обошелся бы и без морковки, и без чистки, но Джо сказал себе, что лошади требуется регулярный уход. Честно говоря, этот ежевечерний ритуал больше требовался ему самому. Джо было нужно заботиться о каком-то живом существе. Это позволяло ему заполнить сосущую пустоту внутри и отвлечься от воспоминаний о боли, которую он причинил.

Пользуясь тем, что Бакстер стоял посреди конюшни, Джо убрал из стойла старую подстилку, бросил туда охапку свежего сена и засыпал в кормушку овес. Конь, почуявший запах ужина, сам вернулся в денник. Джо пожелал ему спокойной ночи, взял фонарь и поднялся на сеновал, где находилась его собственная постель.

Сеновал представлял собой дощатый настил под смоленой крышей, но был прочным и имел крепко закрывавшуюся дверь, которая надежно защищала Джо от ветра и дождя. Бристоу снял куртку и аккуратно положил ее на тюк с сеном, заменявший ему тумбочку. Потом вынул из заднего кармана фляжку, открутил крышку и вылил ее содержимое — густые сливки — в щербатую миску, стоявшую на верхней ступеньке лестницы. Кот приходил поздно — Джо никогда не видел, когда именно, — но по утрам неизменно оказывался рядом, под его согнутыми коленями. Джо всегда приносил коту молоко, а кот отвечал за заботу тем, что не пускал на сеновал мышей.

Закончив трапезу, Джо разделся, оставшись в нижнем белье, взбил сено под попоной, лег и начал читать газету. Когда чтение подошло к концу, он погасил фонарь и натянул на себя одеяло. Бристоу лежал тихо, зная, что уснет еще не скоро.

Из ближайшей пивной доносились смех и пение. Он чувствовал себя очень одиноким. Сознание того, что он может сделать всего несколько шагов и оказаться в светлом помещении, полном веселых гуляк, только усиливало это чувство. Он больше не мог ни смеяться, ни улыбаться. Бристоу слишком боялся того, что он сделал. И испытывал угрызения совести.

Когда ему было лет десять, несколько его приятелей решили в субботу пораньше закончить игру в футбол и пойти к исповеди. Джо спросил, что это значит, и ему ответили, что нужно покаяться священнику в грехах и получить отпущение, после чего человек попадет на небо. Джо хотел пойти с ними. Он тоже хотел на небо, но ему ответили, что это невозможно. На небо попадут только католики, а он — методист. Джо расстроился и побежал домой. Бабушка Уилтон, которая присматривала за Джо, его братом и сестрой по субботам, когда родители работали на рынке, спросила, что случилось.

— Я попаду в ад за свои грехи, потому что не могу сказать Господу, что жалею о них, — признался он.

— Кто тебе это наболтал? — спросила бабушка.

— Терри Фоллон и Микки Гроган.

— Не обращай на них внимания, — посоветовала она. — Твои Терри и Микки мелют вздор. Эти паписты могут бормотать свои молитвы хоть до посинения, но они им не помогут. Малыш, нас наказывают не за наши грехи. Нас наказывают грехами.

На душе у Джо полегчало — главным образом потому, что бабушка обняла его и дала печенье. Тогда он был слишком мал, чтобы понять ее слова, но теперь знал, что они значат. Когда он делил свои надежды и мечты с Фионой, небеса были здесь, на земле. Но сейчас он знал лишь отчаяние. Бабушка была права. Господу не нужно было наказывать Джо; он сам создал для себя ад. Сам и для себя.