По рукам и ногам (СИ)

– А ты, сука похотливая, вообще от меня во сколько вчера отстал? – я силилась руку вырвать, как только могла, – Полвторого? Может, в два? Естественно я не высыпаюсь!

– Если бы только это… Подростковые какие-то психи у тебя. Ты же рядом, все время рядом, ты…

– Ну ладно… Прости… – меня смутил этот его спокойный, без тени властный манерности, настрой.

Манерность эта исчезала редко, сходила с лица, словно краска, чтоб только ярче стать в следующую же секунду. И эта была силы привычки, за которой незнающему не разглядеть душу. Незнающему – вроде меня.

Впрочем, одно я могла сказать совершенно точно: продолжу его раздражать – только хуже будет. Кэри столько всего мне просто так прощает… Уж и не знаю, отчего вырвалось у меня это отчаянно лицемерное «прости», я ведь не прощения хотела, а вроде бы на нет свести то, что в спертом воздухе так сконцентрировалось, что уже и трещало. Пусть он молчит. Пожалуйста. Пусть не говорит сейчас ничего.

А Кэри и не собирался ничего говорить.

Что-то тихо щелкнуло – ремень безопасности; и мучитель навис надо мной, вглядываясь в лицо. Я растерянно вжалась в сидение. И чего делать будет? Убивать, никак?

Я попыталась вздохнуть, но воздух как-то застрял еще в горле, а сердце вот ухнуло вниз. Мне показалась, что я и сама куда-то падаю, может, именно поэтому, пальцы цепляются за его рубашку, такие белые…

Какие же теплые губы у него, одурительно… Кэри скользил по шее пальцами, и чувствовал, конечно же, что сонная артерия дергается вне какого-то ритма, потому что ритм сбился, и сбилось все. И я – не я. И умереть хочется. И жить.

В груди рвалось больное, огромное чувство, вроде того, какое обычно перед слезами бывает.

А ненависть искусственная, до отвратительно искусственная…

И я совсем не могу дышать. Да будь ты проклят, трижды проклят, Кэри.

После того, как он отстранился, мы еще с минуту сидели совершенно молча, я только заламывала и царапала пальцы, глядя сквозь лобовое стекло куда-то совсем в никуда.

– В Виктории сейчас неспокойно, – в конце концов, как ни в чем не бывало начал Кэри, а я прикусила кончик языка, чтобы заставить себя его слушать спокойно и будто бы это не пытка сейчас была, – особенно в столь людном месте. Ты же помнишь, что это больше не свободный регион? Если ты без паспорта – значит, раб. А если без хозяина, то… Здесь еще не развит аппарат управления людьми подневольными, тюрем для них нет, на госслужбе их не используют. А еще говорят, в Шеле плохо живется. Шеле еще по этой части цивилизован. Не хочу вдаваться в подробности, только предупреждение сделаю. Кику, пожалуйста, во имя твоей безопасности, из Виктории тебе не сбежать. Не отходи от меня, ладно?

Я механически кивнула, вылезая вслед за Ланкмиллером из машины. Не сбежать – не значит, не стоит и пытаться. Хотя сейчас-то, на таких трясущихся ногах мне уж точно не сбежать…

Легендарный парк Виктории? А у Кэри неплохо с выбором мест отдыха. Нет. Не так. Это же Виктория, восхитительная Виктория, рог изобилия государства, цветущий курорт. Уже даже на аллее только по пути к парку было народу немало, по сравнению с пустынными улицами окраин Анжи. Вдоль дороги, словно декорации, тянулись мелкие всевозможные ларьки, возле которых я стеснялась задерживаться. Но хотелось просто до смерти. Я таких штук, которые там - сроду никогда не видела.

Кэри наблюдал за мной ненавязчиво, и скоро заметил все, судя по лукавой улыбке. Он, крепче, чем нужно, удерживая меня за руку, у одной палатки остановился, а потом повернулся ко мне и отдал такую странную штуку на деревянной палочке.

– Что это? – я вытаращила глаза на Ланкмиллерскую морду.

Холодное. Длинное. Шоколадом пахнет чуть-чуть.

– Мороженное. Только не говори, что никогда не ела, – Кэри теперь тоже удивился. Не меньше меня.

– А как это… его есть-то?

– Ох, – мучитель озадаченно встрепал волосы, – никогда еще не приходилось объяснять такие вещи. Ну… представь, что минет делаешь, что ли.

Я сначала поперхнулась, а потом, убедившись, что он не шутит и даже не издевается, осторожно по этому… м-мороженому языком провела.

Вот это здорово. Холодно, но вкусно.

Кэри хихикнул.

– Успехи делаешь.

Дальше аллея только шире становилась, разветвлялась, а помимо ларьков появлялись уличные музыканты и всякие чудики, глотающие шпаги и факелы. Вот на одного такого я уставилась, точно прилипшая, даже не слушая, как Ланкмиллер говорит что-то. Уж очень ловко фокусник этот со всеми своими мячиками и одноколесным велосипедом управлялся.

А когда обернулась, просто потому что кто-то меня локтем толкнул, обнаружила, что Кэри рядом не было.

Я осталась одна.

Одна. Посреди огромной толпы, в которой шут кого найдешь во век.

И это как-то… нелепо было даже.

Просто невообразимо, просто безумие!

Столь долго и алчно желать свободы и получить ее таким вот дурацким способом, ничуть даже не напрягаясь.

И, вопреки моим страхам, в сердце при мысли, что Ланкмиллера я в жизни могу больше и не увидеть никогда, было глухо. Не кольнуло ничего и даже не шевельнулось. Глу-хо. Хотя нет. Оно вмиг радостью переполнилось и азартом. Кэри, конечно, будет меня искать, но едва стоит выбраться за пределы округа, как я уже окажусь под железной защитой Витторизы. И ничего-ничего он с этим не поделает, даже если найдет. Пусть хоть голову об стенку расшибает – я б с удовольствием посмотрела.

Итак, проблема только одна – выбраться. Абсолютно без денег. М-да, одна, зато внушительная. Главное, сейчас вести себя естественно и в этой куче народа на Ланкмиллера случайно не наткнуться. Вот умора-то будет.

Я со спокойным видом доела мороженое и направилась вслед за толпой – они ведь к центру идут? Узнаю там, может, до столицы ходят бесплатные автобусы.

К удивлению, чуть-чуть дрожали кончики пальцев, и дышала я, наверное, глубже, чем следует. Странное дело, у меня появилась привычка таскаться за Ланкмиллером куда угодно, словно собачка на привязи, не заботясь о направлении и вообще ни о чем.

А сейчас я была свободна.

И, может, ненадолго, но чувство горячей эйфории заполняло меня с головы до ног. Такое безумное счастье, что плакать хочется. С ума сойти можно: то, о чем я так мечтала все эти беспросветные два года в бордель-кафе, сейчас в моих руках, и, кажется, такое хрупкое, но несоизмеримо прекрасное. До обморока.

Свобода. Все дребезжит внутри. Я… я после такого не смогу вернуться к Кэри. Не будет все так, как раньше. Не будет.

Город здоровски красивый был – еще бы, ведь это Виктория. Флажки разноцветные меж фонарных столбов, ленты, воздушные шарики. В Анжи совсем не так было. В Анжи – высоченные стеклянные здания и интерактивные рекламные щиты. Прелесть здешней архитектуры я вряд ли смогла бы оценить, но здания были невысокие, уютные на вид, и чем дальше, тем плотнее застройка. Палатки уже не попадались, их полностью заменили магазинчики на первых этажах, к витринам которых можно было липнуть вечно. Но мне некогда было липнуть. Я уже, в конце концов, довольно долго шла, и, учитывая, во сколько мы сюда приехали, время, кажется, перевалило за полдень.

Наконец меж зданиями открылся проем, на площадь ведущий. Ключевое место, где можно хоть что-нибудь дельное разузнать. Там, в центре почти, большое столпотворение было. Что, очередной фокусник-жонглер? Да нет, видно, что-то почище, возле фокусников люди так не толпятся.

И тут в нос ударил отвратительный запах. Тяжелый и сильный. Запах спекшейся крови в перемешку с чем-то паленым. Догадка дольше себя ждать не заставила. В Шеле тоже было свое лобное место, и пусть мне там лишь однажды довелось побывать, хватило этого на всю жизнь. Потому в борделе идеальная дисциплина и была, что хозяин всем подряд угрожал, что чуть чего отправит прямиком и без разговоров. На деле же туда только за убийство отправляли и только рабов. Но эти публичные казни… Это тебе ни как в гуманной Люцие: голову отрубили, она по тротуару покатилась – вот и все развлечение. Боюсь, здешние палачи на выдумки горазды не меньше Шелевских. Зато теперь не удивительно, отчего народу такая куча. Видимо, сейчас самый разгар политических «карательств» беглых невольников. Тоже мне, зрелище. Отвратительно, да и только.