По рукам и ногам (СИ)

Я охотно кивнула.

Часа, наверное, два, а то и три мы просто бестолково бродили по улицам, что было само по себе восхитительно, потому что я нигде улиц уютнее и красивей не видела, чем в Виктории. Бьянки рассказывал, как так вышло, что Виктория пала под натиском работорговцев и вынуждена была открыть округ. На деле, все это было планомерно организовано.

В аппарате местного самоуправления давно уже скопились люди вроде Кэри, которые целые гаремы держали в вольном государстве. Они пошли на контракт со «Змеиным зубом», якобы из экономической необходимости, он же им теперь пошлины платит и все прочее в подобном роде. До последнего прикрывались крайним нежеланием подобных мер, хулили и распинали «зуб» со всем возможным энтузиазмом. А когда округ открыли, оказалось, что все только этого и ждали. И людей подобных оказалось куда больше, чем положено вольным государствам.

Вышел какой-то абсурд. Виктория – часть Витто всего лишь. Видимо, чрезмерная автономия отчаянно не пошла ей на пользу, или в столице тоже всех попросту подкупили. Как просто и глупо.

Ланкмиллер оказался совершенно прав: вслед за Виктоией и Витто падет. Это лишь начало. А агит-плакаты в Анжи – лишь патетика. И Витто падет. И всякий, кто осмелится пойти против «Змеиного зуба» - падет. Всемирная организация по купле-продаже, отлову и распределения рабов. Масштаб представишь – закачаешься. Она не принадлежала ни одному из государств, у нее было несколько хозяев, личность каждого из которых была надежнейшей тайной на свете. Боюсь даже прикидывать суточный доход «Змеиного зуба» в целом, но, кажется, генеральные директора на месячную зарплату спокойно купили бы половину Виктории со всеми лавочками и ресторанами. А может, я и ошибаюсь, и неправда все это. Только две трети населения мира – рабы. И вот это уже правда. С которой ничего не поделаешь.

– Ладно, хватит о политике. Сделанного не воротишь, – увидев, что я приуныла, Марко хлопнул меня по плечу с размаху. – Твой-то хозяин, как, жестокий?

– Сравнительно с сегодняшним палачом на площади – не очень…

– Ну знаешь ли… Нет, она еще и объективно судить пытается! Есть такие хозяева, которые со своих невольников пылинки сдувают, потому что понимают, как это тяжело – так жить.

– Если понимают, так чего ж на волю не выпустят? – мрачно фыркнула я, складывая руки на груди.

– Глупая, – взгляд у Бьянки был снисходительный. – Если ты с рождения в рабстве, откуда ты знаешь, что такое воля? Ты знаешь только, что такое хозяин, и без него уже жить не можешь. Такие не умеют все решать за себя. Отвечать за себя не умеют, понимаешь? – парень выждал паузу, а потом снова спросил. – Так как тебе с хозяином? Тяжело? Ты поэтому от него сбежала?

– Не сбежала, а потерялась, – неразборчиво поправила я.

– Тогда хозяин, скорее, больше волнуется, чем бесится, – отстраненно заметил парень, пожимая плечами.

– Не похоже на Ланкмиллера, – это я уж совсем тихо пробормотала, под нос себе.

– Ты как сказала? – Марко даже выпрямился. – Ланкмиллер? Тот, что судостроительной корпорацией управляет? Это ты у него?.. У-у-у…

Больше к этому своему «у-у-у» Бьянки ничего не добавил, но в глазах читались до неприличия явные соболезнования.

– Знаешь, это чудо, что тебя еще не нашли и назад не вернули под конвоем… – философски заметил он.

– Чудо, – согласно кивнула я без энтузиазма особого. – Слушай, а как можно отсюда побыстрее до столицы добраться? На автобусе можно?

– Нет. Теперь разве только на поезде…

Тьфу ты! Самая дрянная альтернатива из всех: вокзал, охранники, камеры… Так и думала, что легкого пути ожидать не приходится. Но самая большая проблема, конечно, не в охранниках.

– Слушай, а нельзя без документов просочиться?

– Вот уж нет, их прямо сразу, на входе проверяют.

Черт! Я от досады даже ногой топнула. Попала в эту Викторию, как в западню. Почему, если я теряюсь, то теряюсь в настолько неподходящих для этого местах. Да уж. Из огня да в полымя.

– Ну… А могу я у тебя пожить несколько дней, пока не придумаю, куда мне теперь податься? Может, есть в городе подходящее место. Его недавно открыли, так что должно быть что-то.

– Слушай, – Марко глубоко и медленно вздохнул, – я, наверное, покажусь тебе последней мразью сейчас. Но нет. У меня семья, и держать тебя дома, значит, подставлять под удар близких. Ланкмиллер из тех людей, которые разбираться не будут. Лучшее, что я могу посоветовать, это вернуться к нему. Если он тебя и убьет, то точно не так мучительно. Смотри, все закрывается, город пустеет уже. Сейчас самое время, когда полицейские по улицам будут рыскать. Они как раз ближе к вечеру начинают, когда на улицы выползает всякий сброд. Поэтому искать безопасное убежище – опасно вдвойне. Да и здесь, в Виктории, его нет. За поимку беглых рабов платят, и платят здорово. Так что десять раз подумай, прежде чем действовать. Прости, я больше тебе не помощник. Очень бы хотел, но… не знаю, чем.

– Да что ты… – я бестолково как-то пожала плечами, – и так мне уже сегодня жизнь спас. И накормил. Чего еще… Спасибо. Ну… Я пойду…

– Вернись к нему, не дури! – крикнул Марко мне вслед, и оно эхом разнеслось по совсем почти опустевшей улице. – Если не вернешься, знаешь же, что до рассвета не доживешь.

Я уже ничего не отвечала и не оборачивалась. Должно быть, все заведения работают здесь по режиму схожему с Шелевским. Ближе к вечеру все закрывается на два-три часа, чтобы с наступлением темноты открыться вновь, до неузнаваемости преобразившись.

Ну да. А вечера в Виктории тихие.

Я уже не знала, куда иду и куда идти, да и внимания на меня особенно никто не обращал. Единственное, чего не хотелось сейчас, это случайно попасть на площадь.

Но на площадь я не попала, а набрела на совсем даже другое место. Автостоянку, на которой машин-то было – по пальцам пересчитать. Но та, совершенно единственная, стояла на месте. И это – чуть не до истерического хохота.

Не иначе, как судьба привела. Судьба? Ну да, это вполне в ее духе.

Я медленно поплелась к Ланкмиллерской машине и, облокотившись, на крышу, положила голову на руки. С ума сойти, он еще не уехал. Не расстался, значит, с надеждой меня найти в огромном людном городе. Забавно, а.

– И давно ты здесь?

Я чудом только не вздрогнула. Целый день не слышала этот голос сквозь-всю-душу, и вот теперь, когда слышу, смешанные чувства.

– Минут пятнадцать как… – отлепившись от машины, я встала напротив Кэри.

Он смотрел задумчиво и вымотано, с укоризной. И больше ничего не говорил и не спрашивал. Мы вот так совершенно молча стояли целых, наверное, несколько минут. Я думала, что же он со мной сделает, а он, как раз, видимо, тоже над этим размышлял.

А потом как прижал меня к себе, что, кажется, затрещали ребра. Аж дыхание перехватило.

– В следующий раз надену ошейник и буду на поводке за собой таскать, – сообщил Кэри на ухо.

– Не надо… так крепко… Я задохнусь же, Ланкмиллер, выпусти!

– Садись в машину, – велел он, со вздохом отступая назад, – дома поговорим.

Дверца хлопнула.

И вот, все снова вернулось к тому, с чего начиналось.

Вернулось, необратимо изменившись.

Я больше, черт возьми, никогда не назову его хозяином. Пусть хоть до смерти изобьет.

– Нагулялась?

Голос у Кэри отчего-то дребезжал прямо-таки, и гнал он так, что мне отчего-то подумалось – машину разобьет. А ну и ладно. Руки до побеления сжимали руль. И я невольно засмотрелась. Какие руки… И почти мои.

– Вот как так вышло, а? В мои планы не входило… «гулять», – я демонстративно почти что отвернулась к боковому окну. – Ты это, Генриха, небось, позвал. Позвал же?

– Вот даже не представляешь, насколько тебе повезло, что он тебя не нашел. Хотя вряд ли бы он из Анжи добрался до тебя быстрее, чем я.

– Анжи? Искать меня в Виктории не покидая Анжи? Что-то новенькое.

– Ему и не надо ничего покидать. Все просто. Твои фотографии бы появились у полиции, а потом по всему городу. Это западня, из которой не выбраться, – неуловимо в голосе проскользнула то ли торжество, то ли беспричинное самодовольство, что-то обычно-противное, в общем. Как и всегда.