По рукам и ногам (СИ)

Когда отворилась дверь, меня в «обители грязных развратов» уже не было.

***

Что-то стало все совсем печально. Наша и без того уже поредевшая в последние дни шайка распалась напрочь. Пропадать с концами начали и те, кого вовсе никогда не значилось в списках «Зуба», и решено было выживать теперь по отдельности. Чтоб уж если выследят, поймают, так хоть других на подставлять под удар.

А находить нас стали совсем уж часто, меня вот нашли.

– Ты почему сбежала, юная леди?

Голос донёсся из-за спины, и потому ничего удивительного, что был воспринят, как удар в спину. Я резко развернулась и с размаху без раздумий залепила в ответ, а мой внезапный посетитель совсем не ожидал столь тёплого приёма, потому и не увернулся. Разве только силы во мне едва ли хватало, чтобы сделать больно. Ему, бедному, оставалось только удивлённо хвататься за щеку и злопыхать возмущениями. Хотя как раз последнего я сделать не дала, заговорив первой.

– Ты что, следишь за мной, богатый дядечка?

– Роуз, давай без фамильярностей, – мой новый знакомый поморщился и сделал шаг навстречу, чем заставил отскочить, лихо вписавшись в лужу.

– Я знаю, ты владелец судостроительной корпорации, держатель одного из самых больших гаремов на побережье, Вестон Ланкмиллер, – выдала я скороговоркой и вжалась в стену, – не подходи.

– Ну и характеристики же ты мне подобрала, – он снова расхохотался и

приблизился почти вплотную, игнорируя все увещевания.

– Мне знакома одна безумно красивая женщина, очень похожая на тебя и в девичестве также носившая фамилию Майер. Ты веришь в совпадения? Я мог бы устроить вам встречу.

– Руки, – огрызнулась я больше мрачно, чем испуганно, хотя что скрывать, страх в голосе тоже был.

Вест вообще очень самозабвенно гладил меня по лицу, приподнимая за подбородок, чтоб глаза видно было, пока я все пыталась прикинуть, куда бы увернуться, а оно все не прикидывалось никак.

– Роуз, ты больная на голову, я говорю о твоей матери, – вкрадчиво и серьёзно сообщил Ланкмиллер, опираясь о стену.

– Что за идиотизм, так только в фильмах бывает, – я наконец просочилась между ним и стеной, отойдя на безопасное расстояние. – Она бросила меня давно уже. Вряд ли будет рада видеть снова, и вообще это наше дело, чего вы лезете.

Стоит передо мной весь такой серьёзный, несёт какую-то чушь, в очередной дорогущий костюм одет, за углом, наверняка, целая толпа амбалов, поэтому и смотрит так спокойно. Так удивительно по-доброму, что черт бы его побрал.

– Мы едва знакомы, почему я должна вам хоть каплю верить. Оставьте меня в покое уже, как нашли только.

Я развернулась было спиной, думая смыться куда подальше и стряхнуть поскорей это странное наваждение, это что-то горящее и больное, но оказалась крепко схвачена за руку.

Понятное дело, принялась отпихиваться, а Ланкмиллер взял и рукав мой до самого локтя задрал, открывая миру малиновые синяки.

– Откуда? – этот его искренне-вопросительный взгляд меня просто выбесил.

Идиот.

– Что значит, «откуда», я на улице живу! Отовсюду…

Больше ничего сказать я не успела, потому что в следующий момент меня бесцеремонно закинули на плечо.

***

Под потолком висела большая лампа, декоративные ветки тянулись по бордовым обоям, увенчанные сверкающими цветами. Убранство было дорогое, если не сказать вычурное, и одним своим видом заставляло меня сидеть в кресле, словно проглотив здоровущий штык, и бояться дунуть на все это великолепие.

Во рту было сухо, а ладони вот промокли, наоборот. Честно говоря, я до сих пор слабо себе представляла, почему я вообще согласилась и для чего все это делаю, но сижу в этом жёстком кресле и как-то уже не сбежишь.

На самом деле ничего я не жду от этой встречи. Чему меня научил опыт, так это не питать иллюзий.

– Я понимаю, ты хотела совершенно новую жизнь начать, и я вот в неё как-то не вписываюсь.

Да я уйду через две минуты.

Мне просто хотелось взглянуть, какой ты стала. Действительно, необыкновенной красоты.

– Ну что ты, располагайся, выпей чаю, – маменька грациозно повела рукой, скользя по мне взглядом таким, каким обычно смотрят на совершенно чужого человека.

И тут её можно было понять, мы и стали другу другу чужими, давно уже.

– Мам, я…

– Сколько?

– Чего сколько?

– Сколько тебе нужно денег? Извини, у меня времени не так уж много, ты уже взрослый человек все-таки, так что давай по делу. Сколько?

Отрицательно качая головой, я выдавила из себя улыбку полумертвого человека, потому что это было все, что на что хватило моих сил. Очень горько пожалеть пришлось, что не согласилась на ланкмиллерское предложение мне платье прикупить. А так вышло, что заявилась я к матушке в своём потрепанном шмотье и одним своим видом денег прошу.

– Мам, отец… продал меня. Я не хотела о грустном, но… – но сама не знаю, почему вырвалось.

– Зачем ты врешь мне, Розмари? – вдруг прервала мать, щурясь и заставляя праведно возмутиться.

– С какого это вру?

– Продай он тебя, ты бы здесь не сидела. Или он тебя… Ланкмиллеру продал?! – она рассмеялась, откинувшись на спинку кресла, а потом вздохнула и все ещё с улыбкой заметила. – Да, сдалась ты ему.

Она вроде ничего такого не сказала. Но меня это просто разбило. Очень легко, раз – и на тысячи частей.

И надо бы что-то объяснить. Оправдаться надо бы.

Я молча встала и, не помня себя, вышла из комнаты.

***

Вестон при виде меня вскочил, только я все равно не сразу его заметила.

– Ну и что там? – он пытался заглянуть мне в глаза, по выражению лица уже явно чувствуя, что «там» меня, как минимум, полчаса нещадно избивали.

– Мы не виделись с ней столько лет, а она спросила, сколько нужно денег, чтобы не видеть меня ещё столько же.

– Роуз, – Ланкмиллер что-то говорил, пока мы шли по коридору и ещё потом, на улице, а через несколько шагов понял, что не слушаю его, и затих.

Стало совсем тоскливо. Темнело, фонари зажигались уже, и до костей пробирала вечерняя прохлада, щупальцами заползая за шиворот и дальше по позвоночнику. Я кое-как высвободилась из хватки Вестона и, отойдя немного, все-таки обернулась к нему, честно пытаясь делать вид, что все по плану.

Ну и в итоге бездарный, больной, холодный вечер после пиздецкого дня-дна. А все я умничка, все испортила. Сил, блять, нет совсем.

А ведь пыталась улыбаться, пыталась втирать Ланкмиллеру чушь про «все в порядке, я ожидала». Пыталась так сильно, и не сразу поняла, что плачу, а когда поняла, с перепугу уткнулась в его рубашку.

Ну почему я такой слабый дурацкий идиот?

И этот совершенно чужой и малознакомый человек меня успокаивал.

Тихо гладил по волосам, баюкал, прижимая к себе, и как-то это все постепенно стало чуть более нежным, чем полагалось для возникшей ситуации. Он понял это первым и отпрянул тоже чуть более резко, чем полагалось.

А мне ещё тогда следовало как следует испугаться и сбежать очень-очень далеко. Но в голову так некстати ударила совершеннейшая придурь.

– Мне пятый десяток уже, тебе всего лишь пятнадцать…

И я прекрасно знала, что его это не останавливало никогда. Так, отговорка, значит.

Я пожухла.

– И ты меня отталкиваешь…

Хотя Веста как раз судить за это было бы просто верхом несправедливости. Но именно Вест мягко притянул меня поближе и вздохнул в макушку:

– Глупостей не мели.

***

А потом мы напились. Я – быстро и основательно, Вест – медленно и методически.

То ли это алкоголь быстро в голову ударил, то ли я от прикосновения чужих губ так с ума сошла, что мне не хватило ума отпрянуть, оттолкнуть, уйти куда-нибудь в конце-концов, что порывисто втянула воздух и приоткрыла рот, подставляясь.

Мы целовались так, как будто влюблены были без памяти. И мысли о том, что это все неправильно, что мимолётно до смешного, они раззадоривали только, разжигали внутри неумолимый выжигающий все пожар, вынуждая меня льнуть ближе, а его – притискивать, вдыхая запах моих волос. С головой затапливали тепло и дрожь.