По рукам и ногам (СИ)

– Ты правда считаешь, что… что это все моя вина?

– У каждого в этой истории своя вина, – мерзко и уклончиво ответил Ланкмиллер, он понял уже, конечно, что мне все вспомнилось, у него и взгляд серьёзней стал, и помрачнел изрядно.

– Считаешь, – убито заключила я, мучаясь от желания запихнуть все вылившееся на меня обратно в такие глубины памяти, из которых мне потом будет этого не достать. – Можем мы потом поговорить? Мне нужно… – перевести дух, прийти в себя, не сдохнуть? – немного времени одной побыть, чтобы улеглось.

Ланкмиллер ничего не сказал, только молча кивнул и к выходу направился. Может, распознал очередную ложь. Чтобы улеглось, как же. Немного времени мне хватит лишь на то, чтоб дышать снова начать по-нормальному. Грудную клетку спазмы сдавливали.

У самой двери я все-таки остановила его:

– Кэри, как ты пережил?

– Я уже рассказывал. Секс, работа; работа, секс. Секрет-то простой.

– А Элен?

– А мне кажется, я не пережил, – он рассеянно обернулся ко мне спиной, и из того, как говорил, было ясно, что это чертова гребаная правда. Самая настоящая. И я больше не удерживала его вопросами.

Когда мне так отчаянно кто-то нужен, рядом не оказывается никого. Ланкмиллер закрывает за собой дверь, потому что я сама его об этом попросила.

========== Часть 107 ==========

Что-то горячее. Что-то жгло щёки и застилало тошнотворной дымкой глаза, сколько не смахивай – не исчезнет. До меня с каким-то опозданием, с мерзким шумом в голове дошло, что плачу. Что впервые за два года у меня слёзы. И их откуда-то жутко много, и глаза жжёт, как кислотой, но перестать не могу.

В первое время в подушку, так, чтоб не слышал Кэри, а потом уже беззастенчиво в голос – я плакала. Выла навзрыд, так, что себя не помнила.

На что я надеялась, не понимаю. Что в первые же минуты станет легче, что смогу обуздать поднимающийся девятый вал и выйти к Кэри, поболтать за жизнь? А вот ни черта. Меня выворачивало и крыло. В памяти ещё что-то всплывало отрывочными вспышками, словно специально с целью добить недобитое. И я всё равно хваталась за эти кусочки, добровольно продолжая свои нестерпимые пытки.

Собирала каждый взгляд, вздох, как последние. Они и были последними.

Потом началась какая-то нездоровая горячка, в сознании всё перепуталось.

Я уже не могла понять, где мои воспоминая, а где воспалённый кошмарный бред. Что из этого в действительности произошло со мной, а что лишь плод обезумевшего воображения. Я вообще застряла где-то между реальностью: не там и не здесь. День перепутался с ночью, и потому, когда за окном стемнело, меня это ничуть не удивило, я и заметила-то только, когда дверь с тихим сквозняком приоткрылась и в комнате снова появился Кэри. Видимо, доконали его мои подвывания окончательно. На удивление, упрёками он не мучил. Что-то говорил убаюкивающим ровным голосом, споил целый стакан воды со странным привкусом. Снотворное там или ещё что. Яд какой-нибудь.

В итоге я забылась у него в объятиях.

А утро наступило такое, что лучше б и не наступало вовсе. Сухо в горле, а глаза не разлепить от рези. Хочется лечь и сдохнуть, но я, кажется, уже и это пробовала.

Вчерашняя агония ушла, и на её место пришло пустое, огромное, тихое отчаяние. Ступило мягко и разлилось под сердцем холодной лужей.

Я молча лежала, не шевелясь, и часто приходилось моргать: из правого глаза медленно текли слезы. Вот же ж прицепились… Всегда теперь они будут, что ли?

Кэри был рядом. Да что там рядом, я лежала у него на коленях, а сам он спал, откинув голову на спинку дивана.

Я как-то иначе теперь взглянула на него. Вроде бы должна с большей ненавистью, ведь он все это нарочно, не по дурости характера, не на эмоциях. Каждый удар, каждое презрительное слово было с одной точно выверенной целью – причинить боль. С другой стороны, он пережил то, что сейчас ломает с такой поразительной силой меня.

Он прошёлся по всем этим лезвиям босиком, отгрёб у судьбы сполна, а я… а я его ещё и добивала собственными же словами.

Вот уж воистину, мы друг друга стоим.

– Роуз, – заспанным голосом пробормотал Ланкмиллер, каким-то образом учуяв, что я проснулась.

Сонным движением смахнул мои волосы с лица, и лучше б он этого не делал. Я б и сама сейчас в ужасе отскочила от зеркала, не узнав своё отражение, хотя уж я-то навидалась всякой жути. Но Кэри спокойно погладил меня по щеке, все ещё жмурясь ото сна и вглядываясь в светящийся циферблат на столе.

– Вставай, уже за полдень. Нельзя всё время умирать от горя, уткнувшись носом в подушку. Так и с ума недолго сойти.

Ох, надо же, мучитель в своём суровом репертуаре. Я кое-как поднялась с его колен и отползла на другой край дивана. Ну вот да, теперь причиняю ещё и кучу неудобств, заставляя вот так бестолково с собой нянчиться. Дура, в руки себя возьми.

– Прости за эту истерику, пожалуйста. Прости. Я знаю, что жутко неудобно и жутко некстати, сама бы рада это остановить, только не… не знаю, как.

Я гораздо больше хотела извиниться за другое, но прости меня хотя бы за это.

Ланкмиллер явно ожидал от меня совсем не этого; воплей в духе «да как ты мог», обвинений и ненавистных взглядов, но никак не сбивчивых, неловких «прости, пожалуйста». Точно такой же как и я, не знает, как подступиться к человеку в горе. Кэри молчал растерянно ещё секунд пять, потом тяжело поднялся на ноги, не оглядываясь в мою сторону.

– Всё в порядке, так и должно быть, просто в тебе… накопилось за всё время. Нужно было дать выход, ты молодец, что в себе не стала держать.

– Да, наверное.

Я боялась, что голос откажет совсем после вчерашнего. Ну, хотя бы шёпотом у меня получается.

А ещё я боялась Кэри. Он будет разговаривать со мной об этом? Будет снова смотреть на меня тем жутким взглядом? Будет меня винить? А меня было за что винить, было. Влюбиться её угораздило, идиотку. Да это ж значит – подставить себя незамедлительно всем ударам судьбы. И они не заставили себя ждать, что совсем неудивительно. Мне бы даже больно не стало, прочти мне Ланкмиллер нотации вроде этих. Но он обратился ко мне с совсем другими словами:

– Пора ехать в Шель. Здесь я уже всё закончил, а со дня на день бумаги на тебя придут, – я встрепенулась, а мучитель тут же торопливо добавил. – Я тебя не гоню, уйти сможешь, когда захочешь. Если захочешь.

«Если», как же, сдалась я на твоё попечение.

Может он и хотел добровольно обречь себя на пытку видеть меня каждый день и каждый день испытывать уколы совести по сотне различных поводов, но я этого не позволю. Я умею жить, и выживать тоже умею. Хочу… чтобы всё заново. По чистому листу аккуратной прописью. Могу ведь я ещё разок попытаться?

– Ты в состоянии? – Кэри заглянул мне в лицо, не зная, как расценивать сумрачное молчание. – Ехать все равно нужно. Там Алисия ждёт. Она скучает по тебе.

Впервые в жизни слышу, что по мне кто-то скучает. Пусть даже это уловка мучителя, все равно здорово придаёт сил.

– В состоянии, – скрипучим голосом заверила я, стараясь не звучать, как умирающий. – Сейчас, только в ванную загляну.

О да, я в состоянии. Я в состоянии встать и не упасть на пол, в состоянии пройти весь этот непреодолимый путь до ванной. Я в состоянии снова запихнуть эту случайно вырвавшуюся боль так далеко внутрь, как только это возможно, лишь чтобы не причинять лишних проблем. И через минут пятнадцать я, может, даже смогу улыбаться. Я в состоянии.

Дверь ванной захлопнулась, и я сразу же включила воду, чтобы заглушить свое дыхание даже от самой себя. Такое сбитое и неровное. Сначала давила слезы, потом беспомощно вытирала. Ну откуда их, твою мать, так много, ну что я, в самом деле…

– Учти, мы на поезде, – в дверь ванной постучали, – так что ты не сиди там долго, а то опоздаем. В конец выходных пробки на выезд такие, что мы там ещё сутки простояли бы. А на «люкс» места ещё остались.

Это звучало так… обычно, так поразительно нормально и здорово, что я готова была расцеловать мучителя за эти слова. За то что он сейчас буквально тянет меня, задыхающуюся, за шиворот, расставляет ориентиры, даёт опору, и я снова могу дышать.