По рукам и ногам (СИ)

Это было низко, отвратительно, очень по-дурацки больно, и Кэри понимал, конечно же, и не скрывал даже. Мы потом не разговаривали целый день, потому что дико неловко было друг перед другом. И уж тем более он меня не трогал.

И тут уже я столкнулась с совершенно другой проблемой, которая начала скрести меня еще в фамильном поместье Ланкмиллеров, а сейчас, видимо, обострилась на свежем воздухе. Я наблюдала, как мучитель выходит из душа с одним лишь полотенцем на бедрах, и, досадливо отворачиваясь, кусала губы. Меня невольно тянуло к нему, почему – не знаю.

И эти желания заставляли какой-то униженной себя чувствовать. Я же сама от этого отворачивалась, всеми способами давала понять, что я не в восторге, а теперь… Теперь вот я ныкаюсь по углам и давлю судорожные вздохи, как течная малолетка. И мучитель ведь сам меня на это подсадил, зараза, и как-то оно теперь неловко получилось. Он еще и благосклонно делал вид, что не замечал, что со мной что-то не так. Или и вправду не замечал. Он вообще больше предпочитал быть один. Работать с документами или часами смотреть на море. И я по возможности пыталась не слишком-то попадаться на глаза. Чем больше меня к нему тянуло – тем старательнее. Но видно, недостаточно.

Однажды вечером, когда я привычно уже собиралась как-нибудь по-тихому скользнуть мимо него в коридоре, оказалась поймана за локоть.

– А, Кику? – Ланкмиллер так это сказал, как будто видел в первый раз, меня аж на «ха-ха» пробило, – собирай шмотьё, нужно ехать.

– Это куда? – чисто для галочки осведомилась я, потому что по факту мне было всё равно. Давно уже.

– Дела в Анжи, – коротко, как всегда не вдаваясь в подробности, отозвался мучитель, – Да и время подходит уже.

Время? Время нам друг от друга избавляться? Впрочем, кажется, он этого не меньше меня ждет. Ему так хочется поскорей избавиться от последнего оплота гадких воспоминаний. Избавиться, вычеркнуть и забыть. И в этом я его прекрасно понимаю, потому что мне тоже очень хочется, и потому что я уже устала ждать, когда уже этот надрыв в душе наконец разрешится покоем.

Сумерки уже были. Я ждала Ланкмиллера, сидя на ступеньках веранды. Если замереть и прислушаться, можно было различить шум моря. Наконец на крыльцо явился мучитель, закрыл дом, спрятал ключи в карман и быстро спустился по ступенькам.

– Идем, – бросил мне, как привязанной к крыльцу собачонке, даже не глядя.

– Потащил меня с собой, и смотришь так, словно я мебель. Знаешь ли, это довольно жутко, – я соскочила вслед за ним, естественно, чуть было не споткнулась и отстала на целых пять шагов.

– Тебе не угодишь, то ты знать обо мне не хочешь, то страдаешь от недостатка внимания. Я не вижу особого смысла нам с тобой сближаться, сама головой подумай, – отмахнулся он всё так же бесстрастно, не оглядываясь на меня.

Да тебе просто плевать. Не лукавил бы уж.

– Я всего лишь хочу, чтобы нам обоим легче было потом обо всем забыть, – после паузы продолжил он, пристегиваясь.

Да как же, забудешь тут. Ты и на теле-то моем, Ланкмиллер, успел оставить порядочно шрамов, что уж тут говорить про душу.

– Зачем вообще потащил сюда? – пробубнила я, обнимая себя за плечи. Когда-нибудь я перестану задавать дурацкие вопросы и Кэри сможет вздохнуть спокойно.

– Чтобы не покончить с собой раньше времени, – хохотнул мучитель, но мне почему-то показалось, что он до боли серьезно.

– Значит… ты хочешь уйти? – придушенно спросила я, готовясь к чему угодно, от честного ответа и до пощечины.

– Есть еще Алисия, – Кэри прикрыл глаза, сильнее сжимая руль, – Лео, Феликс, Генрих, он вообще этого не переживет. Я не могу, даже если б захотел. И вот в этом вся загвоздка.

Я смотрела на него и понимала, то, что он говорит мне сейчас, он никогда и никому не говорил раньше. И не скажет. Это доверие убивало. Оно было незаслуженным и уж точно ни в коем случае не оправданным.

Но если он этого хочет, разве это не его дело? Не его жизнь, не его судьба, не его решение? А я и за рукав-то не могу сейчас его схватить, чтоб не помешать вести машину. Ланкмиллер долбанный.

– Да не собираюсь я, это слишком жалкий конец, – с очередным смешком вздохнул Ланкмиллер, наблюдая мою подавленную реакцию. – Не бери в голову, ты-то. Просто… то единственное, что мне было дорого в жизни, никогда больше в эту жизнь не вернется. Так случается и нужно топать дальше, потому что я здесь, кажется, все еще кому-то нужен. Не хочется мне идти по стопам матери и бросать их всех.

А я — ни слова, ни слова не могла сказать. Он запутался сам, запутал меня; дышать было тяжело, и я отвернулась к окну, стараясь представить, что меня вообще нет здесь, с ним рядом. Ну не могу я стать ближе, ну не умею я становиться ближе настолько, чтобы иметь право говорить что-то сейчас. Из-за того я точно выгляжу бессердечной сукой. Ну и пусть. Сдалось мне ему сочувствовать. Мы ехали молча до самого блок-поста Витторизы, Кэри сам показывал все документы, не требуя моего участия. И такая привычная молчанка могла продолжаться еще долго, я время от времени засыпала, потом, просыпаясь, бездумно пялилась в темное боковое стекло, но вдруг, как-то в один момент в машине стало непривычно тихо, мучитель, вяло чертыхнувшись, свернул на обочину и затормозил.

– В чем дело? – я, пытаясь вернуть себе трезво соображающее состояние, протерла глаза.

– Бензин кончился, – спокойно сообщил Кэри и вышел из машины.

– Да чтоб тебя, Ланкмиллер, – я, кое-как отстегнувшись, выскочила следом, – мы же проезжали заправки!

На мои возмущения он отреагировал, лишь краем глаза скользнув по мне, потом достал телефон, видимо, собираясь, как всегда вызвонить спасительного и на все готового Генриха или еще кого. Достал, чертыхнулся повторно и снова убрал в карман.

– Идем пешком, – заключил он, всё так же непробиваемо спокойно, будто его сложившаяся ситуация ни капли не расстраивала и в душе он ее ебал.

А меня вот окатили словно чем-то липким и отвратительным. Прям хоть вой.

– Ты серьезно сейчас, да? Как можно быть настолько замкнутым на себе, чтобы не замечать таких важных вещей? Еще и телефон, блин, у него разрядился. Ты совсем сдаешь, Ланкмиллер, ты знаешь?

– Знаю, – сухо ответил он в пустоту, и вопроса-то наверняка не услышав.

Да обрати же ты на меня внимание, да чтоб тебя.

Такое ощущение складывается, что его вообще окружающий мир не интересует, будто мучитель выпал из него напрочь. И я даже не против, но не против ровно до тех пор, пока мне не приходится холодной ночью стоять посреди дороги у машины с совершенно пустым баком.

Идем пешком, значит. Просто восхитительно.

– Сколько? – мрачно осведомилась я.

– Не так долго, как ты думаешь. Мы уже практически в городе.

– Надеюсь, ты хотя бы дорогу помнишь. Кэри, давай, приходи в себя и… пошли уже.

А мы и правда оказались недалеко от города. Окраины Анжи были местом неприглядным, но привычным. В таких трущобах я почти всю жизнь провела, только разве что в Шеле хуже было.

Какие-то за версту несущие тухлятиной забегаловки, обшарпанные, разрисованные стены домов и огромные черные мешки мусора у фонарных столбов. Прямо родная атмосфера нищеты и безысходности. Красота.

У меня какие-то проблемы были с обувью. Точнее, я почти и не носила ее в доме у моря, а сейчас совсем некстати выяснилось, что эти белые, черт бы их побрал, балетки прямо-таки беспощадно стирают кожу. Я терпела, кое-как топая вслед за Кэри, пока не почувствовала, что эта пытка все-таки пустила мне кровищу. В балетках стало не только больно, но и липко, и я остановилась, снимая их.

– Простудишься, – отстранённо заметил Ланкмиллер, остановившись подождать. Словно не предупреждал, а бесстрастно подводил итог.

– Ну, это не самое страшное, что могло бы со мной случиться, – отмахнулась я, ступая босыми ногами на неровный и пыльный асфальт.

Он уже остыть успел за ночь и здорово холодил кожу, но я все ещё мучилась от боли из-за натертых мозолей, поэтому все остальное отступило на задний план. Я втягивала воздух, запрокидывая голову и переступая с ноги на ногу.