Annularis (СИ)

Аллен ненавидел Семью.

И он готов был сдохнуть.

И он уже сдох бы.

Если бы был один.

Висящий на расстоянии полуметра Канда выругался и прищурился, как будто все еще не терял надежды (хотя о какой надежде здесь вообще может идти речь). И — вдруг коротко хохотнул.

— Эй, Шпендель. А не подскажешь, где твой ручной Кролик? А то, может, переменишь в своем маленьком мозгу претендента на кандидатуру предателя?

Аллен заторможено моргнул, непонимающе осматривая товарищей, и замер, слыша, как на краю сознания кто-то ошалело хохочет.

Быть того не может.

Нет. Нетнетнетнет. Пожалуйста, только не это.

Среди подвешенных над раздражающе белым полом и впрямь не было Лави.

Рыжего весёлого Лави, который всегда поддерживал шутками и подбадривающими улыбками. Лави, который всегда говорил об Адаме и Семье с неприкрытой злостью и ненавистью. Лави, который и затеял всю эту белиберду с восстанием.

Аллен почувствовал, как воздух из лёгких выбило, и понял, что хохочет он сам.

Висящий напротив него Джонни ошеломленно распахнул глаза и приоткрыл в испуге рот, как будто хотел сказать что-то, но боялся еще более громкого хохота своего капитана.

Горло охрипло. Аллен ощущал, как воздух дерется — словно по коже ведут наждаком — и не мог понять, почему же он с самого начала это упустил. И не мог понять, кто же был предателем на самом деле — Тики, оказавшийся, как видно, частью Семьи и знавший о том, где они приземляются и какова причина поломки, или Лави. Лави, который и предложил именно этот маршрут и именно это место посадки.

— Вижу, предаешься самобичеванию, внучек?

Голос Адама был подобен грому — густой, гулкий, сочный. Аллен медленно перевёл взгляд на него, игнорируя расширившиеся глаза товарищей и удивлённый вздох Канды, и улыбнулся в ответ.

Какая ирония.

Предводитель этого глупого восстания, «борец за свободу» и так далее по списку высокопарных прозвищ, что понадавали ему сбившиеся с пути обыватели, оказался сам из Семьи.

Адам смотрел на него внимательно, словно не замечая никого другого, и Аллен увидел Лави.

Виновато поджавшего губы Лави.

Лави, которого он спас, когда летал над Японией.

Лави, который был его близким другом.

Лави, который оказался врагом и предателем с самого начала.

— А ты, вижу, празднуешь победу, Адам, — наконец хмыкнул Аллен, чувствуя, как изнутри его разрывает на части. Хотелось распасться на атомы, на электроны, на протоны, лишь бы раствориться.

Тики не предатель.

А Аллен подвёл его. Своим сомнением. Своим страхом.

— Пока еще нет, — мягко улыбнулся мужчина, обнажая белые ровные зубы, и юноше ужасно захотелось плюнуть ему в лицо. Жаль, этот плевок до него банально не долетит. — Победу я буду праздновать как только получу назад свой Ковчег.

— А вот хрен тебе, — злобно выплюнул Уолкер, широко скалясь и едва сдерживая снова подступающий к горлу истерический хохот.

Кто кого предал? Какая интересная история, правда, Аллен?

Твой лучший друг предал тебя, потому что даже другом тебе никогда не был, а ты предал своего любовника и подставил всех своих близких, обрекая их на полную мук кончину.

— А если я предложу тебе сделку? — не прекращая улыбаться, мягко осведомился Адам. Он поглаживал рукой свой выдающийся живот, как будто намекая на что-то, и Аллен заметил, что стоящий за его спиной Лави коротко кивнул, словно призывал согласиться.

…Согласиться? И еще раз повестись на это?

Какой же бред.

Юноша ухмыльнулся.

— Сделка? А что такого ты можешь мне предложить?

Адам улыбнулся ещё слаще, отчего Аллен всё-таки позволил себе скривиться, и нарочито легко махнул ладонью:

— Свободу всех твоих товарищей, что находятся в этой комнате, — и добавил с довольной усмешкой. — Всё-таки, я хочу поблагодарить тебя за эти шесть лет — они были одними из самых интересных в моей жизни, — доверительно закончил он, введя Уолкера в ступор.

Что?

Свобода?

— И даже те, кто сейчас на Ковчеге, — продолжал Адам проникновенно, словно рассказывал что-то поистине увлекательное и важное, — даже их я не трону. Да-да, — кивнул он, заметив, как дёрнулся Аллен, — даже твоего милого сынишку искать не буду. Невелика потеря, в нём слишком много лишней примеси. Другое дело, детёныш внутри тебя сейча-а-ас, — безумно улыбнулся мужчина, сверкнув одержимостью в серых глазах.

— Это не детеныш, — свирепо прошипел в ответ Аллен, вмиг теряя все остатки своего самообладания. — Это человек — такой же, как ты или я! И никто из нас не может быть предметом для экспериментов! — совершенно вызверился он. — И ты, старый брюзгливый ублюдок, должен хоть когда-нибудь это понять! И я…

— Так ты согласен? — с усмешкой перебил его Адам, наклоняя голову набок и легко прикусывая губу.

Аллен смерил его холодным взглядом, наконец готовый к тому, чтобы сказать об этом, и пробежался языком по верхнему ряду зубов.

— Да. Но сначала ты расскажешь мне про Тики.

Он хотел знать. Он должен был знать.

Потому что… потому что… о боже, как же ему хотелось хотя бы просто увидеть его сейчас!

Что же Адам может сделать с Тики, который сбежал от них, а Аллен… Аллен… Аллен привёл его обратно в их руки.

И осознание тяжёлым обухом ударило по голове, заставляя испуганно замершее сердце рухнуть вниз.

Идиот.

Какой же ты, Уолкер, идиот.

— Пф, юнец глупый, — фыркнул Адам, отмахнувшись, словно от назойливой мухи, — решил вот так просто взять и сбежать, да ещё и блок целый сжёг, — пожаловался он доверительно и вздохнул. — Знаешь, как мать-то его волновалась? Пусть и непутёвый, а сын всё же… Ну да что я тебе говорю — как будто сам не знаешь, что с детьми всегда так, — хохотнул мужчина, мазнув по бледнеющему с каждым новым словом лицу Аллена довольным взглядом. И продолжил, явно получая удовольствие от всего этого спектакля. — Но, хочу сказать, службу он сослужил знатную. Ох! А какое лицо у него было, пока мы сюда ехали! Словами не передать — словно… хм… — задумался он, потерев пальцами подбородок, и сложил губы в трубочку, поглядывая на мертвенно-бледного Уолкера заворожёнными глазами. Словно в ожидании чего-то. — О, словно умер кто-то, точно! Хотя, если память мне не изменяет, в семье целы все, — озадаченно покачал Адам головой, горестно вздохнув. — В общем, такой же неправильный он, как и отец твой, Неа. А ведь я такие планы на Неа строил! — недовольно воскликнул мужчина, и это недовольство было, наверное, первой настоящей эмоцией за весь монолог.

Аллен молчал и не двигался.

Аллен смотрел на Адама расширившимися от ужаса и вины глазами.

Потерял. Потерял своего Тики. Бесследно потерял.

И себя потерял.

Всех потерял.

Так глупо потерял.

— И знаешь, мой дорогой внучек, — улыбнулся Адам, широкими шагами подойдя к Уолкеру вплотную, — теперь он за это поплатится. Точнее, — тонкие губы растянулись в безумный, страшный оскал, и Аллен мелко замотал головой, чувствуя что-то ужасное, — уже платит, узнавая о том, что ты ждёшь детёныша от него, да и кто ты такой — этого, я уверен, никому известно не было, — коротко хохотнул он, смотря, как Уолкер непонимающе хмурит брови. Неверяще. И протянул мягкую пухлую ладонь к его лицу, погладив по щеке в каком-то успокаивающем жесте, больше подходящем для домашних щенков. — О, ну не смотри так, мой дорогой, он же слышит нас прямо сейчас. И даже больше: ви-дит, — выдохнул Адам ему в ухо, заставив вздрогнуть и в понимающем отчаянии судорожно вздохнуть.

Тики был здесь. Он был где-то недалеко. Может, за стенкой или за стеклом — Аллен не сказал бы точно.

И он видел и слышал их. И он теперь все про него знал.

И это было и хорошо, и больно.

— Отпусти его, — непослушными губами выдохнул юноша в лицо мужчине и зажмурился не в силах смотреть на него, потому что начинал всякий раз шарить глазами где-то рядом, где-то поблизости — силился если не найти, то хотя бы предположить, где здесь мог быть Тики. Его Тики. — Отпусти его и остальных — и я верну тебе Ковчег, Адам.