Я без ума от французов (СИ)

Альвдис кричит. Как же она ненавидит все это. И набирает воздуха в грудь, зажимая ноги Лебефа своими и резко толкая его в толстую шею. Они погружаются вместе, и Альвдис думает, у кого из них не хватит воздуха. Конечно, Лебеф – человек с лишним весом и одышкой, а она… Он бьет ее локтем под ребра, прерывая все мысли, и Альвдис выдыхает пузырьки воздуха. Но она очень упрямая и никому не позволит портить свою работу, ради которой она позволяла этим жирным рукам лежать на ее бедрах. Она обнимает Лебефа так крепко, как может, и держит их обоих здесь, внизу, в голубой воде, полной пузырьков. И набирает воду в рот, и, когда Лебеф раскрывает свои толстые губы, выдыхая чуть-чуть воздуха, прижимается к нему, с силой вталкивая воду между них. Тот явно не ожидает этого и пытается не то выдохнуть, не то вдохнуть, избавляясь от воды, паникуя, набирая ее в легкие. И Альвдис остается только держать его еще крепче, зажмурившись, пока он дергается так отчаянно и невыносимо, пока по всему телу идут судороги, и она терпит слабеющие удары крепкими кулаками. И только потом отпускает Лебефа и резко плывет вверх, пока перед глазами окончательно не потемнело. Альвдис жадно вдыхает воздух, потеряв координацию, запутавшись, где она. Но худые и такие знакомые руки поддерживают ее, и теплые губы касаются холодной щеки.

– Сука! – Альвдис кричит и, смаргивая воду, бьет Лодмунда наотмашь, отплывая назад. – Сука! Ты обещал помочь мне!

– Я обещал помочь, если у тебя не хватит сил, – Лодмунд держится на плаву, и у него лицо и волосы мокрые, будто он сам нырял только что.

– Сволочь, – Альвдис дышит часто, подгребая к бортику, и чуть не плачет. – Он почти утопил меня!

– А мне кажется, ты утопила его, – Лодмунд, как всегда, невозмутим. Он тоже выбирается из бассейна быстро и выжимает волосы, стряхивая воду с лица. – Я же говорил, что ты справишься.

– Только не говори мне, что стоял и смотрел для того, чтобы помочь мне его убить! Вся эта благородная хрень… – Альвдис замолкает, когда Лодмунд подходит резко и хватает ее за плечи. Они такие холодные, Альвдис вся холодная, мокрая, в слишком откровенном купальнике. – Я и тебя тоже убью, – она шепчет и закрывает глаза, больно вцепляясь в мокрые волосы Лодмунда и часто дыша.

– В машине, – Лодмунд коротко целует ее. – Мы не будем оставлять здесь следов. Убьешь разок меня в машине. И в постели еще раз. Договорились? – Альвдис всхлипывает и кивает. – Тогда пойдем, нам нужно все сделать побыстрее.

Альвдис еще тяжело вздыхает, но послушно подбирает полотенце и вытирается наскоро. Ее Лодмунд знает много вещей. И то, до какого момента он может не вмешиваться, и то, на что сама Альвдис способна, и то, что она не будет сердиться на него за это. Потому что теплое удовольствие, проходящее по мышцам, от того, что она сделала, куда сильнее нескольких секунд страха. И Лодмунд знает это. И за это Альвдис действительно хочется его убить… пару раз.

Альвдис закрывает за собой дверь их номера в маленькой гостинице.

– Ну вот, уехали-приехали, дело сделано, – она выдыхает и скидывает наконец осточертевшие туфли. – Отметим по-настоящему завтра?

– Уже сегодня, – Лодмунд смотрит на синеватый, пасмурный рассвет за окном.

– Сегодня. Но когда выспимся. Я закажу что-нибудь поесть?

– Интересно, у них есть спагетти?

– Тир все-таки заразил тебя любовью к итальянской кухне? – Альвдис негромко смеется, но Лодмунд не отвечает ей даже улыбкой, только мрачнеет сильнее. У него есть повод не любить подобные разговоры, но, конечно, делиться им он собирается. Ни сейчас, ни тогда, когда они сидят за столом, заканчивая ужин в обыкновенном молчании.

– Знаешь, я поняла, почему должна была сама проехать всю эту дорогу, – говорит Альвдис неожиданно. – Тир говорил мне: “Ты никогда не должна ни от кого зависеть. Ты должна знать, куда идешь, и никто не должен отвлекать тебя”. И я только сейчас поняла, что это нужно было трактовать буквально. Если я хочу хорошо выполнять свою работу, я должна наизусть знать все возможные пути отступления и не отвлекаться на болтовню со своей жертвой и снимание рук с коленей. Надеюсь, когда-нибудь это не будет мне мешать, но сейчас я бы действительно… У него все-таки довольно умный подход к делу, как ты думаешь?

– Ты собираешься говорить о нем весь день? – Лодмунд не выдерживает. – У нас есть другие темы для разговора, кроме Тиерсена-Тиерсена-Тиерсена?

– Я просто вспомнила об этом, – Альвдис пожимает плечами. – Ты вообще ничего не предлагаешь, кстати, – она молчит немного. – И ты что, ревнуешь?

– Был бы повод ревновать к сумасшедшему гомику, который слышит голоса, – говорит Лодмунд достаточно тихо: он не знает, хочет или нет, чтобы Альвдис услышала это.

– Ты… действительно так думаешь? – Альвдис говорит немного неуверенно. Она всегда уважала точку зрения Лодмунда, но сейчас ей кажется, что он перегибает палку.

– А что еще я могу думать о психе? – Лодмунд поднимает бровь, накручивая на вилку оставшиеся спагетти. – Он очень много сделал для нас, я ни на секунду не собираюсь это отрицать, но если он продолжит строить из себя несчастного “Помазанника Божьего”, который мучается кошмарными снами…

– Ты хочешь сказать, что собираешься уйти?

– Я не хочу сказать ничего больше того, что уже сказал, глупая, – Лодмунд глотает спагетти, откладывает вилку и ласково касается ладони Альвдис. – Это интересное приключение, это хорошие деньги, хороший дом, но разве ты хочешь сходить с ума вместе с ними? Разве у нас нет всей жизни впереди и прочей чуши? Посмотри на них: они оба сами скоро загнутся от своей шизофрении, один раньше, другой позже. Ты хочешь так?

– Н-нет, – нерешительно отвечает Альвдис через несколько секунд. – Я не хочу так. Но и так, как ты, не считаю, извини. Я не считаю это сумасшествием. Да, я видела выписки из медкарты Цицеро, но… маниакально-депрессивный психоз – это не приговор. Люди живут и с вещами похуже и как-то не загибаются, знаешь ли. Да, Цицеро… немного помешан на религии, а Тира действительно мучают кошмары, но мы не должны…

– Мы ничего им не должны. Они нам что-то сделали, но мы нигде не расписывались в том, что должны им по гроб жизни. А если у меня тоже крыша поедет от жизни в этом доме, что тогда?

– Да что же вы все ведете себя как гребаные параноики? – Альвдис не выдерживает и со звоном кладет вилку. – Никакие расстройства не передаются по воздуху. Это не заразно. Да, Цицеро ведет себя странно и эксцентрично, у него ужасные манеры, но он просто очень любит свою работу, пусть и вот такую необычную, и свою веру. Да, Тиру нужна помощь, но только с кошмарами, которые всем снятся, просто ему чаще, чем другим. Они не опасные сумасшедшие, которые покусают тебя, чтобы ты тоже стал психом! Опасные сумасшедшие не подбирают бродяг с улицы и не относятся к ним как к семье.

– Какая же ты все-таки глупая, – Лодмунд дергает ртом. – Пожалеть бы только убогих. Как только ты вот этими милыми руками держала Лебефа сегодня?

– Я много чего могу делать этими милыми руками, – Альвдис сжимает губы. – Но это не значит, что я должна быть неблагодарной сукой и отказываться от своих… друзей, как только у них появляются какие-то проблемы.

– Эй, постой, я разве сказал тебе, что ты должна? Успокойся, Альв… Альвдис, – Лодмунд тянет ее за руку, заставляя подняться, и сажает себе на колени. – Слушай, все будет так, как ты скажешь, маленькая моя, – он мягко и очень нежно целует ее в ухо. – Мы останемся и будем играть столько, сколько ты захочешь, это действительно очень… интересно. Просто не забывай о том, что безумцы опасны. В какой-то момент они могут приставить пистолет к твоему лбу, когда ты будешь совсем к этому не готова. И выстрелят, не задумываясь, наплевав на все твое сочувствие. И меня может не быть рядом.

– А ты не думаешь, что если бы так и было, они скорее бы пристрелили друг друга в таком случае?

– А мне-то какая разница? – тихо говорит Лодмунд, прижимаясь лбом к плечу Альвдис.

– Знаешь, мне кажется, если бы мы могли застрелить друг друга, им бы было до этого дело. Можешь подумать об этом, – Альвдис поднимается, аккуратно высвобождаясь из рук Лодмунда.