Я без ума от французов (СИ)

Чуть позже Тиерсен делает себе еще кофе, находит в холодильнике остатки какого-то торта и с чистой совестью отправляется в гостиную смотреть телевизор. Он уже давно не мог позволить себе так бездарно провести утро, и сейчас наслаждается и самой ситуацией, и спокойным выпуском новостей. Селестин уходит на работу в шесть, а Тиерсен валяется на диване еще полчаса и уже тогда думает приготовить завтрак, но для начала решает налить Цицеро холодного молока и приготовить горячий чай, чтобы проверить, будет маленького итальянца еще тошнить или нет.

– Сердце мое? – Тиерсен толкает дверь их спальни. – Я знаю, это не самое доброе утро, но я постараюсь сделать его хоть немного легче. Давай-ка попробуем привести тебя в порядок, – он прищуривается, вглядываясь в темную комнату, но видит только сбитое на пустой постели одеяло. Тиерсен вздыхает и ставит поднос с чашками на тумбочку. Но в ванной Цицеро тоже не находится, и Тиерсен, пытаясь не заблудиться в действительно большой квартире, открывает дверь в хозяйскую спальню в его поисках.

Цицеро негромко похрапывает, уткнувшись носом в плечо Дафны и перекинув руку ей через грудь. Он так и не снял свое новое пальто. Тиерсен глубоко вдыхает, закрывает глаза, считает до пяти и снова открывает их. В комнате ничего не меняется. Но Тиерсен – человек рассудительный и практичный, поэтому решает сначала разобраться в том, что происходит.

– Доброе утро, – говорит он достаточно громко, но Дафна даже не просыпается, а Цицеро вздрагивает и недовольно приоткрывает один глаз.

– Доброе? – спрашивает он хрипло, весь морщась. – В аду такое утро, Тиерсен, а там оно точно не доброе! – он приподнимается на локте и щурит глаза. – У Цицеро в голове морской оркестр! Шумит и укачивает! – в голосе появляются жалобные нотки.

– Будь добр объяснить мне… – Тиерсен чуть понижает голос и кивает на Дафну.

– Тиерсен не пришел греть своего Цицеро! – жалобный тон мигом сменяется обвиняющим. – А Цицеро было холодно! В этой гадкой Франции Цицеро всегда холодно! – маленький итальянец садится и плотнее запахивает пальто. – И она тоже холодная и не греет Цицеро! Зато красивая теперь… – он хватает край одеяла, отдергивает его и смеется почти болезненно, а Тиерсен глубоко вздыхает. Через грудь Дафны, все еще прикрытую сорочкой, проходит неровный разрез, уже покрытый пленкой крови, а под самой грудью рана глубокая, и ткань прилипла к ее открытым и влажным темно-красным краям.

– Она вырывалась, получилось не слишком аккуратно, – Цицеро почти нежно проводит по разорванной коже кончиками пальцев. – Но все равно красивее, чем раньше! – он хихикает и облизывает один палец. – Ох, Цицеро еще пьян… Мир так кружится!

– Отлично! И что нам теперь с этим делать? – Тиерсен не слишком удивлен, этот вариант тоже успел прийти ему в голову. – Нет, я все понимаю, я понимаю, что тебе это нужно. Но, скажи мне, кто позволил тебе убивать в доме моего брата? Убивать девушку моего брата?!

– Она была шлюхой, – относительно невозмутимо отвечает Цицеро, потирая виски: от громких звуков голова у него просто раскалывается.

– Тебя послушать, так половина женщин шлюхи. Ну и с чего ты это сейчас взял?

– Тиерсен думает, что кто-то мог бы трахаться с его братом не за деньги? – Цицеро тяжело вздыхает и откидывает одеяло совсем, осторожно пересаживаясь к краю кровати и спуская ноги на пол.

– Я знал многих, кто трахался с ним не за деньги, – Тиерсен говорит это машинально и садится в кресло, привычно успокаиваясь. Ему нужно подумать.

– Не она. Она оставила… – Цицеро копается по карманам и достает скомканный листок бумаги, – это! Она оставила это! Когда думала, что Цицеро спит!

– Прочитай сам, я не хочу ничего трогать, – Тиерсен откидывается в кресле.

– Она оставила это в нашей комнате! В кармане твоего пиджака! – Цицеро явно рассержен, он грубо разворачивает листок и даже как-то весь выпрямляется. – “Вы можете позвонить мне, если захотите. Дафна”, – он нарочно делает свой голос еще выше, когда читает это. – И номер! Она оставила номер!

– Так, постой, – Тиерсен медленно, но верно теряет суть происходящего. – Ты убил бедную девушку только за то, что она оставила свой телефон, причем еще неизвестно, кому из нас? О Господи, да я сказал ей, что работаю с Селестином, это может быть рабочий номер!

– Девушки не оставляют свои номера так, если им нужна работа, – Цицеро говорит уже не так уверенно.

– Да какая разница! Это просто номер телефона! Даже если… даже если я… или ты ей понравился, откуда тебе знать, что она не собиралась порвать с Селестином сразу же, как только осталась бы с ним наедине? Может быть, у них давно были проблемы, и она боялась, что он ее уволит… Множество причин, это неважно! У нас были похожие ситуации и раньше, каким-то девушкам нравился я, каким-то – он, но мы же никого не убивали из-за этого! Это просто… Или ты хочешь сказать, что убил ее из ревности? – Тиерсен смотрит совершенно ошарашенно.

– Нет! – Цицеро, кажется, возмущен до глубины души. – Нет! Ревность – страшный грех! Цицеро никогда бы… – Тиерсен вспоминает смешливое “Но никто не смеет забирать Тиерсена надолго! И теперь этот стол… мертв!” и легко вздрагивает. – Она предлагала себя, грешно предлагала, и Цицеро только очистил ее!

– А с каких пор оставлять свой номер – это предложение себя? И с каких пор это является грехом? – Тиерсен решает пока не акцентировать внимание на предыдущем вопросе. – Может быть, она прониклась моими душевными качествами, раз уж на то пошло?

– Душевными, как же! – Цицеро поднимается с постели и зло смотрит на Тиерсена, который все еще не потрудился одеться. – Твое тело! – он обвиняюще тычет пальцем. – Цицеро говорил тебе не расхаживать так при ней!

– А, может быть, мне и при тебе так не расхаживать? – Тиерсен тоже поднимается и смотрит на Цицеро сверху вниз. – Подумать только, я же регулярно предлагаю тебе себя! Не хочешь и меня за это убить, а? Убить своего Избранного? Ведь твой Мессия, по твоей же логике, страшно похотливый грешник! – Тиерсен жалеет о сказанном сразу же, ему не стоило использовать именно эти слова. Причем куда скорее не “похотливый грешник”, а “Избранный” и “Мессия”.

– Это… другое… – Цицеро теряется. – Это нельзя… не Избранному! Избранный дарит свое тело как милость!

– А что о том, когда я не был Избранным? – Тиерсен не знает, не хочет остановиться или не может.

– Тиерсен… всегда был, – тихо говорит Цицеро. – Знал Цицеро или нет. Тиерсен может делать, что захочет. Может… предлагать себя, если захочет. В конце концов, он мужчина! Мужчина может, так всегда было! Женщины не могут! – он легко распаляется снова.

– А я-то думал, что мы живем в просвещенное время, в развитой и культурной стране, где любой человек может сам решать, кому оставлять номер телефона! Нет, знаешь, я могу понять твою логику относительно проституток, но вот это выше моего понимания, – Тиерсен даже не находит других слов, его периодически поражает способность Цицеро оправдывать тех, кто ему нравится, за что угодно, а после обвинять в том же всех остальных, используя какие-то средневековые аргументы.

– Цицеро рос в нормальной стране, – упрямо говорит маленький итальянец, – где женщины знали свое место.

– А, может быть, тебе неплохо бы знать свое место? – Тиерсен тщательно выбирает слова. – И что-то тебя на редкость вовремя потянуло на “нормальное”. Может, тебе тогда и жизнь какую-нибудь нормальную найти? В которой никто не будет нарушать твои выдуманные на ходу правила и тебя провоцировать? Найти себе нормальную женщину, завести с ней нормальных детей и жить нормально, никого не убивая?

– Может быть! – запальчиво отвечает Цицеро. Он, конечно, даже совсем немного не хочет этого, но никогда не жалеет о том, что говорит.

– Так, все, хватит, – Тиерсен сглатывает и подавляет в себе инстинктивное желание сказать: “Отлично” и выйти из комнаты. У них сейчас другие проблемы. – Покричали – и хватит, – он шагает вперед и берет Цицеро за плечи. Тот вздыхает и сразу утыкается ему в грудь, обнимая за спину. – Мы наговорили много лишнего, но сейчас нам нужно решить, что с ней делать за оставшиеся полчаса.