Песнь об Ахилле (ЛП)

- Агамемнон не… он был в ярости. Они с Ахиллом поссорились. Агамемнон возжелал его наказать.

- Наказать его? Как?

Теперь она начала понимать, по выражению моих глаз. Лицо ее стало отстраненным и недвижным. - Что же дальше?

- Он послал людей. За тобой.

Я заметил вспышку панического ужаса, хоть она и попыталась скрыть его от меня. Ее пальцы сжали мои. - Что же будет?

Стыд мой был как едкая сода, и обжигал каждый нерв. Это было как в кошмаре - каждый миг я ожидал, что проснусь. Но пробуждения не было. Все было по-настоящему. Он не поможет.

- Он… - более я не мог сказать ни слова.

Этого было довольно. Она поняла. Правая рука ее сжалась, забрав в кулак платье, измятое и прорванное за последние тяжкие девять дней. Я выдавил какие-то жалкие успокаивающие слова, говорил о том, что мы заберем ее обратно, что все будет хорошо. Ложь, от начала и до конца. Мы оба знали, что произойдет с нею в шатре Агамемнона. Это знал и Ахилл, и все равно отдавал ее.

Сознание мое переживало катастрофу - я желал землетрясения, извержения, потопа. Только это казалось достаточным, чтобы объять мои гнев и печаль. Я желал, чтобы мир перевернулся будто лоток с яйцами, и разбился у моих ног.

Снаружи раздались звуки трубы. Она потянулась к щеке, смахнула слезы. - Иди, - прошептала она. - Пожалуйста.

========== Часть 26 ==========

Показались двое, в одежде с пурпуром и символами войска Агамемнона; они шли в нашу сторону по длинной прибрежной песчаной полосе. Я знал их - Талфибий и Эврибат, главные посланники Агамемнона, известные как наиболее приближенные к ушам царя люди. Ненависть перехватила мне дыхание. Я желал им сдохнуть.

Вот они близко, проходят мимо провожающих их взглядом мирмидонских стражей, которые угрожающе наклоняют копья. Останавливаются за десять шагов от нас - думают, что этого будет достаточно, чтобы сбежать от Ахилла, потеряй он внезапно терпение. Я тешу воображение зловещими картинками - Ахилл делает бросок и ломает им шеи, оставляя их обмякшими, будто кроличьи тушки на охоте.

Они склоняются в приветственном поклоне, топчутся на месте, опустив глаза. “Мы пришли забрать с собой девушку”

Ахилл отвечает им - с холодом и горечью, но настолько умно, что за этим его ярость почти не видна. Я знаю, это игра в верность, покорность, и зубы мои стискиваются от спокойствия его тона. Ему, я знаю, нравится этот его образ - несправедливо обиженного юноши, стоически выносящего лишение его воинской награды, мученика в глазах всего лагеря. Я слышу свое имя и вижу, что они смотрят на меня. Мне предстоит привести Брисеиду.

Она меня ожидает. Она идет с пустыми руками, ничего не взяв с собой. - Мне так жаль, - шепчу я. Она не говорит, что все в порядке - ибо все не в порядке. Она подается вперед, и я ощущаю теплую сладость ее дыхания. Ее губы касаются моих. Затем она минует меня и уходит.

Талфибий становится по одну сторону от нее, а Эврибат по другую, они совсем не нежно толкают ее под руки. Они почти волокут ее, только бы скорее оказаться от нас подальше, так что ей приходится бежать, чтобы не упасть. Она оборачивается, смотря на нас, и мне хочется выть от той отчаянной надежды, что мелькает в ее глазах. Я смотрю на Ахилла, стараясь своей волей заставить его переменить решение, передумать. Но он не делает этого.

Они уже за пределами нашего лагеря, двигаются они быстро. Очень скоро я уже не могу различить их от других темных фигурок, что движутся вдалеке - жующие, прогуливающиеся, сплетничающие о своих правителях и царях. Ярость вскипает во мне.

- Как ты мог ее отпустить? - пробормотал я сквозь стиснутые зубы.

Его лицо непроницаемо, словно чужой язык. - Я должен поговорить с матерью, - сказал он.

- Ну так иди, - выхрипнул я.

Я смотрел, как он уходит. Внутри меня все горело, ладони болели - я так сильно сжимал кулаки, что ногти вошли в мякоть. Я не знаю этого человека, думал я. Я никогда раньше не встречал его. Мой гнев на него был горяч, словно кровь. Никогда его не прощу. Я представил, как разрываю наш шатер, разбиваю лиру, вгоняю меч себе в живот и умираю, истекая кровью. Я хотел увидеть, как его лицо исказится от горя и скорби. Я хотел разбить холодную каменную маску, что наросла на мальчика, которого я знал. Он отдал ее Агамемнону, зная, что за этим последует.

Теперь он думает, что я буду дожидаться его, бессильный и покорный. Мне нечего предложить Агамемнону за ее безопасность. Я не могу выкупить ее и не могу умолить его. Царь Микен слишком долго ждал своего триумфа. Он ее не отпустит. Это как с волком, охраняющим свою кость. Такие водятся на Пелионе - они и человека загрызут, если будут голодны. “Если один из таких за вами гонится, - учил Хирон, - следует дать ему то, что он желает более, чем вашей плоти”.

Есть лишь одно, чего Агамемнон вожделеет более, чем Брисеиды. Я выдернул из-за пояса нож. Никогда не любил кровь, но сейчас этого не избежать.

***

Стражники замечают меня слишком поздно и слишком удивлены, чтобы успеть обнажить оружие. Один попытался было схватить меня, но я вцепился ему ногтями в руку и он меня отпустил. Их лица глупо вытянулись от удивления - разве я не просто ручной кролик Ахилла? Будь я воином, они бы сражались со мной, но я не воин. И прежде, чем они опомнились и решились задержать меня, я проскользываю внутрь шатра.

Первое, что я вижу - Брисеида. Руки ее связаны, она дрожит, забившись в угол. Агамемнон говорит ей что-то, стоя спиной к входу в шатер.

Он оборачивается, недовольный тем, что его прервали. Но когда он видит меня, его лицо вспыхивает самодовольством триумфатора. Конечно, он считает, что я пришел умолять. Что пришел просить о милосердии, как посол Ахилла. Или же что я взорвусь бесполезной яростью ему на потеху.

Я заношу нож и глаза Агамемнона расширяются в изумлении. Он тянется к ножу на поясе и уже готов позвать стражу. Но не успевает сказать ни слова - я вонзаю нож в свое левое запястье. Нож разрезает кожу, но входит неглубоко. Вонзаю снова, и в этот раз попадаю по вене. Кровь брызгает вокруг, я слышу испуганный вскрик Брисеиды. Лицо Агамемнона покрывается испариной.

- Клянусь, что новость, что я принес, - правда, - говорю я. - Клянусь в том своею кровью.

Агамемнон замирает. Кровь и клятва останавливают его руку - он всегда был суеверен.

- Ну что ж, - говорит он, стараясь соблюсти достоинство, - говори, раз так.

Я чувствуя, как кровь бежит из раны на запястье, но не пытаюсь, унять ее.

- Ты в смертельной опасности, - говорю я.

Он ухмыляется. - Ты мне угрожаешь? За этим он тебя послал?

- Нет. Он вовсе не посылал меня.

Агамемнон прищурился, я понял, что его ум работает, пытаясь сложить воедино всю эту разрозненную мозаику. - Тогда ты пришел с его согласия.

- Нет, - отвечаю я.

Теперь он слушает.

- Он знает, что ты алчешь девушку.

Уголком глаза я вижу, что Брисеида следит за нашим разговором, но я не смею прямо взглянуть на нее. Рука моя повисает бессильно, и я чувствую, как теплая кровь наполняет горсть, которая затем пустеет, разжавшись. Роняю нож и пережимаю вену большим пальцем, чтобы не дать всей крови вытечь из сердца.

- И?

- Как думаешь, отчего он не воспрепятствовал тебе забрать ее? - мой голос звучит презрительно. - Он мог бы убить твоих посланцев, да и все твое войско. Разве не думаешь ты, что он мог тебя устранить?

Лицо Агамемнона краснеет. Но я не даю ему рта раскрыть.

- Он позволил тебе взять ее. Он знает, что ты не удержишься от того, чтобы овладеть ею, и это будет твоим падением. Она принадлежит ему, он ее получил честно, за доблесть. Люди повернут против тебя, если ты ее обесчестишь, и так же поступят боги.

Я говорю медленно и свободно, и слова летят как стрелы, каждая в свою цель. Все, что я говорю - правда, хотя он ослеплен гордыней и похотью и не замечает этого. Она во власти Агамемнона, но она все еще военная награда Ахилла. И обесчестить ее значит лишить чести и его, оскорбить его славу. Ахилл убьет его за это, и даже Менелай назовет такое убийство честным.