Песнь об Ахилле (ЛП)

***

На рассвете следующего дня снова заиграла труба. Мы поднялись и взобрались на холм, чтобы посмотреть на войско всадников, что подъезжало к Трое с востока. Кони были рослыми и двигались необычайно быстро, влача за собой легкие колесницы. Во главе всех ехал огромный муж, ростом выше даже Аякса. Волосы его, длинные и черные, были убраны так, как это делают спартанцы, смазаны маслом и зачесаны назад. В руках его было знамя с конской головой.

К нам подошел Феникс. “Ликийцы”, - сказал он. Они так же были жителями Анатолии, давними союзниками Трои. Много было разговоров о том, отчего прежде они не присоединились к войне. Однако вот теперь они были здесь, словно призваны самим Зевсом.

- Кто это? - указал Ахилл на гиганта, их вожака.

- Сарпедон. Сын Зевса. - Солнце скользнуло по плечам человека, покрытым потом от быстрой езды; кожа его была цвета темного золота.

Ворота открылись и в них показались троянцы, вышедшие встречать союзников. Гектор и Сарпедон пожали друг другу руки, а затем вывели войска в поле. Оружие у ликийцев необычное - дротики с зазубринами как у пилы и нечто, похожее на большие крючья для рыбной ловли, долженствующее впиваться в плоть. Весь день слышались боевые кличи ликийцев и топот копыт их коней. И в шатер Махаона потянулись раненые.

Феникс, единственный из нашего лагеря, отправился на вечерний совет. Когда он вернулся, то бросил острый взгляд на Ахилла. - Идоменей ранен, и ликийцы смяли левое крыло войска. Сарпедон и Гектор раздавят нас.

Ахилл словно и не заметил неодобрения Феникса. Он повернулся ко мне с победным блеском в глазах. - Слышал?

- Я слышал, - отвечал я.

День шел за днем, по лагерю ползли слухи, их было много как мух в жаркий день - о троянском войске, рвущемся вперед, дерзком и неостановимом без Ахилла; о советах, на которых цари неистово обсуждали отчаянные планы: ночные вылазки, лазутчики, засады. А затем стали говорить о том, как Гектор врывался в ряды греков, подобно пламени, и с каждым днем убитых было все больше. Наконец заговорили о панических отступлениях и о ранах царей.

Ахилл ловил эти слухи, вертя их так и эдак. “Теперь недолго осталось”, - говорил он.

Погребальные костры горели всю ночь, их жирный маслянистый дым уходил к луне. Я старался не думать о людях, которых знаю. Знал.

***

Когда они пришли, Ахилл играл на лире. Их трое - первым шел Феникс, а вслед за ним Одиссей и Аякс.

Я сидел подле Ахилла, когда они зашли; поодаль Автомедон нарезал мясо к ужину. Ахилл пел, чуть подняв подбородок, голос его был чист и нежен. Я потянулся, убирая руку с его ноги.

Троица подошла к нам и встала за очагом, ожидая, пока Ахилл закончит петь. Он отложил лиру и встал.

- Добро пожаловать. Надеюсь, вы останетесь поужинать? - он тепло пожал им руки, улыбаясь их скованности.

Я знал, для чего они пришли. “Пойду присмотрю за обедом”, - пробормотал я. Уходя, я чувствовал спиной взгляд Одиссея.

Куски баранины шкворчат и капают соком на огне. Сквозь дымок я вижу, как они сидят вокруг огня, словно старинные приятели. О чем они говорят, я не слышу, но Ахилл улыбается застывшей улыбкой, словно не замечая их мрачности, притворяясь, что не видит ее. Потом он зовет меня, и больше я не могу оставаться в стороне. Несу блюда и усаживаюсь возле него.

Он отрывисто говорит о битвах и шлемах, пока раскладывает еду - заботливый хозяин, накладывающий каждому гостю вдвое, а Аяксу втрое. Они едят и слушают его. Окончив есть, они утирают рты и отставляют тарелки в стороны. Всем ясно, что время пришло. И конечно же, начинает Одиссей.

Сперва он говорит о вещах - обычные слова, которые он роняет в наше молчание, одно за другим. Словно список. Дюжина быстрых коней, семь бронзовых трисвечий, семь красивых дев, десять мер золота, двадцать бронзовых чаш и сверх того кубки, мисы, доспехи, и под самый конец, как главный довод - нам возвращают Брисеиду. Он улыбается и пожимает плечами с лукавым видом. Это движение его я помню по Скиросу, по Авлиде и теперь вот по Трое.

Второй список, почти столь же длинный как и первый - список погибших греков. Ахилл только стискивает зубы, пока Одиссей вынимает табличку за табличкой, испещренные именами. Аякс утыкается взглядом в руки, заскорузлые и огрубевшие от древок копий и держателей щитов.

Затем Одиссей поведал то, чего мы еще не знали - что троянцы менее чем в тысяче шагов от нашей стены, стали лагерем на отвоеванной равнине, которую мы не смогли отбить у них до сумерек. Нужны доказательства? Мы, должно быть, видели сигнальные огни с холма за нашим лагерем. С рассветом они нападут.

Тишина повисла надолго, прежде чем Ахилл заговорил. “Нет”, - сказал он, отринув и сокровища, и свою вину. Его честь не безделица, которую можно вернуть ночным посольством, с рукопожатием у лагерного очага. Его лишили ее перед всем войском, чему были свидетелями все до единого человека.

Царь Итаки попытался пригасить вспышку.

- Как ты знаешь, ей не было причинено обиды. Брисеиде. Одни боги знают, как Агамемнону удалось сдержаться, но ее хорошо содержат и не трогают. Она, как и твоя честь, ожидают лишь того, чтобы ты вернул их себе.

- Звучит так, будто это я сам оставил свою честь, - сказал Ахилл, и голос его был как терпкое молодое вино. - Это ты мне приплетаешь? Ты что, паук Агамемнона, ловящий мух на приманку в виде россказней?

- Очень поэтично, - отвечал Одиссей. - Но завтра не будет песен сказителей. Завтра троянцы прорвутся сквозь стену и сожгут корабли. И ты будешь стоять и смотреть?

- Это зависит от Агамемнона. Если он исправит причиненное мне, я прогоню троянцев хоть до самой Персии, если пожелаете.

- Скажи мне, - спросил Одиссей, - а почему Гектор до сих пор жив? - Он поднял руку. - Нет, я ответа не ищу, я лишь повторяю то, что желали бы знать все. В прошедшие десять лет ты тысячу раз мог убить его. И все же не убил. Это удивляет людей.

Тон его давал понять, что он не спрашивает. Он знает о пророчестве. Я был рад, что с ним лишь Аякс, который не понял этой перемены.

- Ты продлил свою жизнь на лишние десять лет, и я рад за тебя. Но остальные… - он поджал губы. - Остальные вынуждены пережидать твой отдых. Ты держишь нас тут, Ахилл. Тебе дан был выбор и ты выбор сделал. И с ним тебе жить.

Мы уставились на него, но он еще не закончил.

- Ты устроил бега вперегонку с судьбой. Но ты не можешь продолжать их бесконечно. Боги не позволят тебе, - он помолчал, чтобы мы усвоили каждое из сказанных им слов. - Нить будет тянуться и дальше, хочешь ты этого или нет. Как друг, предупреждаю тебя - лучше пусть это будет срок, установленный тобой, нежели ими.

- Это я и делаю.

- Очень хорошо, - сказал Одиссей. - Я сказал то, что пришел сказать.

Ахилл встал. - Тогда тебе время уходить.

- Погоди, - это сказал Феникс. - У меня тоже найдется что сказать.

Медленно, разрываясь между гордостью и уважением к старику, Ахилл сел. И Феникс начал.

- Когда ты был мальчиком, Ахилл, твой отец отдал мне тебя на воспитание. Матери твоей подолгу не было, так что я был твоей единственной нянькой, я нарезал для тебя мясо и я учил тебя. Теперь ты мужчина, и все же я поставлен присматривать за тобой, хранить тебя от копья, от меча и от безрассудства.

Я поднял на Ахилла глаза - он был напряжен, обеспокоен. Я понял, чего он боится - быть вынужденным мягкостью старика, быть вынужденным его словами поступиться чем-то. И худшее внезапно пришедшее сомнение - что, если Феникс сговорился с этими двоими, он столь же неправеден.

Старик поднял руку, словно пытаясь остановить бег подобных мыслей.

- Что бы ты ни делал, я буду на твоей стороне, как делал всегда. Но прежде чем ты примешь решение, тебе следует выслушать одну историю.

Он не дал Ахиллу времени возразить. - В дни отца твоего отца был юный герой Мелеагр, чей город Калидон постоянно подвергался нападению свирепого народа, называемого куретами.

Я, кажется, знал эту историю. Слышал, как ее рассказывал Пелей, давным-давно, и Ахилл тогда улыбался мне из полутени. И на руках его не было крови, и не было над головой его смертного приговора. Другая жизнь.