Annularis (СИ)

В один момент Тимоти споткнулся на ступенях, и Аллен, встревоженно пробормотав что-то себе под нос, подхватил его на руки, всё также не отпуская пальцы Тики из захвата.

Словно сам желал продлить это мгновение.

Мальчик обхватил юношу за шею и торс, вцепившись в него как обезьянка, и это умилительное зрелище заставило Микка, отчего-то чувствовавшего себя полным идиотом (но счастливым), улыбнуться.

Библиотека Ковчега была огромной. Аллен водил Тики между полок и рассказывал, где что находится. Где сказки, где романы, где повести и научные книги (при упоминании последних Микк недовольно кривился). В библиотеке были разные секции, и авторы в каждой из них располагались по алфавиту. Уолкер рассказывал про различные произведения, иногда останавливаясь на месте и вспоминая, какие из них любил его отец, а какие читал сам юноша.

А еще именно сейчас Тики заметил, что Аллен всегда говорит о своем отце и никогда — о матери, как будто ее вообще нет. И это не было бы странно, если бы иногда он не говорил «родители».

— И… — капитан помедлил с продолжением, обрывая его мысли. — Если тебе интересно, — он отвел глаза и как-то ностальгически улыбнулся, — здесь еще есть альбомы и куча всего для рисования. Когда-то папа горел желанием научить меня рисовать, но у меня… руки-крюки, — юноша поднял руки, так и не разжимая их с Тики рукопожатия, и пожал плечами.

Тим, который спрыгнул с рук Аллена минут десять назад, требовательно потянул юношу за рукав.

— Я туда! — указал он пухловатым пальцем в сторону отдела с научными трудами, на что Уолкер обречённо закатил глаза.

— Хорошо, только постарайся не оказаться заживо погребённым, — недовольно проворчал он, отчего-то сердитый, но усиленно пытающийся это скрыть.

— А ты не потони в своей макулатуре! — весело бросил Тим и вприпрыжку скрылся за поворотом.

Тики удивлённо пронаблюдал за этой довольно-таки милой перебранкой, и Аллен, увидев его замешательство, виновато пожал плечами.

— Он не любит искусство. Ну вот совершенно. Представляешь, каким было первое его слово? — вдруг спросил он у Микка, в ответ помотавшего головой с лёгкой улыбкой. — Параллелограмм! Параллелограмм, Тики! — возмущённо воскликнул Аллен, всплеснув левой ладонью. — А потом оказалось, что Кросс весь вечер до этого читал ему учебник по геометрии!

— Чувствую необычайное родство с твоим братом, если честно, — с легкой улыбкой признался Тики. — Не знаю, какое было у меня первое слово, но наука окружала меня всю мою жизнь, — он качнул головой, не слишком горя желанием вспоминать об этом, но будучи просто не в силах оставить свое прошлое позади.

Лицо Аллена тут же утратило возмущенное выражение и стало очень печальным. Он вскинул на Тики глаза и хотел сказать что-то, наверное, утешительное, но тот чуть скривил губы, отведя взгляд, и щелкнул юношу по носу. Его ладонь, которую так и не выпустил, Уолкер сжимал теперь двумя руками, и этот, в общем, невинный контакт (от которого уши полыхали, кажется, не только у капитана, но и у самого Тики) был наилучшим утешением.

— А твои родители… не говорили тебе о… тебе? — с каким-то замираем выпалил наконец Аллен, и Микку отчего-то показалось, что он давно хотел задать какой-то такой вопрос.

— Нет, не говорили, — иронично хмыкнул он и почувствовал, как виновато Уолкер напрягся.

— Прости, — встревоженно пробормотал тот и уже собирался выпалить что-то другое, как Тики сам продолжил:

— Отца я не знал, а мать сама участвовала в опытах.

Просто ему хотелось хоть кому-то наконец рассказать об этом. Может быть, так проявило себя желание выговориться? Чувство детской обиды, задавленное в нём ещё в состоянии зародыша? Нужда поделиться с кем-то, кто мог бы… пожалеть?

Тики никогда не искал чужой жалости — в Семье никто не мог её дать. В Семье вообще показ каких-либо лишних эмоций было ненужным и пустым делом. Даже Роад, его племянница, дочь Шерила, пусть и была в детстве жизнерадостным и задорным ребёнком, быстро поняла, что быть бесстрастной и жестокой — выгоднее. Да и просто легче.

Но самому Тики не было от этого легче.

И не было рядом никого, с кем можно было бы поделиться этим.

Вдруг его обняли. Резко, порывисто, совершенно неожиданно, выбивая из лёгких воздух, а из головы — все мысли.

Аллен крепко прижимал его к себе, чуть ли не до боли сжимая в объятиях, и уткнулся подбородком в плечо.

— Это всё позади, Тики.

По телу горячей волной пронеслись мурашки — как будто Тики долго мерз на улице и только что зашел в тепло. И эта… попытка согреться, она была настолько же личной и сокровенной, насколько, пожалуй, необходимой ему.

— Я знаю, но это… порой бывает сложно, — тихо отозвался он.

Потому что только сейчас осознал, что действительно Тимоти был прав — он и правда мерз и был, как видно, с первого взгляда похож на ледник. А Аллен — он был горячий как печка. И он действительно согревал — своими взглядами, прикосновениями, лаской…

И тем ценнее были все эти жесты для Тики, потому что в окружении корабельного экипажа юноша продолжал оставаться насмешливым засранцем.

Парень обнял Уолкера в ответ, стараясь действовать как можно более аккуратно — чтобы не испугать и не оттолкнуть (он помнил слова Хевласки и старался каждую минуту себя сдерживать), но тот словно бы сам наслаждался его прикосновениями и нуждался в них, и это настолько шло вразрез с тем, как Тики представлял себе гаптофобию, что оставалось только теряться в догадках.

Микк помнил, как юноша постоянно рычал и шипел на Лави, когда тот порывался его обнять, и с девушками общался пусть и намного свободнее и вежливее, но всё равно как-то отстранённо, избегая прикосновений и близкой дистанции. По сути, Уолкер только детей и трогал: обнимал их, прижимал к себе, тёрся словно огромный кот, и целовал, тискал, как-то нежничал, отчего впечатление о нём складывалось больше как об очень тактильном человеке, чем о недотроге, ненавидящем касания.

Он боялся, напомнил себе Тики. Аллен боялся прикосновений, а не ненавидел их.

Они простояли так несколько минут, пока юноша сам не отстранился со смущённой неловкостью в движениях, и Микк позволил себе разочарованный выдох, до сих пор ощущая жар чужого тела как свой собственный.

Хотелось бы спросить что-нибудь. Узнать побольше. Разобраться.

Может быть, Аллен даже ответит.

Это было похоже на какую-то игру — они поочерёдно задавали вопросы, ответы на которые теребили старые раны, но делиться своими секретами было даже приятно. Потому что тот, кому ты раскрываешься, в душу не плюнет.

— Знаешь, если хочешь, то можешь забрать отсюда альбомы, — вдруг отвлёк Микка от размышлений Аллен. — Мне они не нужны, но ты… если хочешь, конечно.

— Но я не умею рисовать, — с виноватой улыбкой напомнил ему парень. Капитан мотнул головой.

— А это неважно, ты ведь хочешь чему-то научиться, — улыбнулся в ответ он, нарочито легкомысленно (по наблюдению Тики) пожимая плечами.

— Но почему именно альбомы? — это был какой-то слишком уж верный выстрел наугад. Тики никогда не показывал ничем, что хотел бы научиться рисовать. В лабораториях он изображал всякие колбы на планшете после того, как выполнит анатомические чертежи, и у него была очень цепкая на детали память, но это все.

— Ну… — Аллен прикусил губу тем самым жестом, при виде которого и хотелось поцеловать его. — Я спрашивал у Лави… Он сказал, ты брал баллончики с краской, чтобы сделать что-то со своей комнатой, — он упорно отводил глаза, как будто стесняясь этого своего интереса. — Вот я и подумал, что тебе может понравиться рисовать.

Тики заинтригованно приподнял бровь, чувствуя, как губы у него сами по себе расплываются в глупой улыбке.

Подумать только, Аллен Уолкер спрашивал про него.

Микк хитро прищурился, и юноша надулся, покрываясь пятнами румянца.

— Тогда, возможно, я тоже могу спросить что-нибудь про вас, капитан? — нарочито вежливо осведомился он, наблюдая, как его мальчик, стушевавшись, облизывает губы и втягивает голову в плечи словно в защитном жесте.