Лекарство от здоровья (ЛП)

Уилл посмотрел на Ганнибала, который медленно моргнул ему настолько сонно и невинно, что Уилл не купился бы на это даже без того, что недавно ему открылось. Надо было самому прочесть ту записку.

— Думаю, с ним все хорошо. Может быть, небольшое сотрясение. У меня не вышло отвезти его ко врачу.

Священник колебался.

— Не слишком пристойно об этом спрашивать, но это был тот самый друг, что рассказал вам о нашей церкви?

— Ага. Это был он. Я думал… Я не думал, что когда-нибудь увижу его снова.

— Это большое счастье, когда дружбу можно возродить.

— Иногда. Да. Мне очень жаль, — сказал Уилл. — Жаль даже больше, чем я могу выразить словами. Нам стоило позвонить в полицию, но…

— Нет-нет, что вы! Ваш друг все объяснил. Досадно, конечно, но полицию сюда вмешивать не нужно.

Ему и вправду надо было прочитать ту записку.

— И мне придется обсудить случившееся с главой нашей общины, но я уверен, что пожертвование вашего друга и его щедрое предложение финансировать реставрацию будут приняты.

Уилл согласился, что, скорее всего, так и будет, и повесил трубку.

— Что ты там такое написал? — спросил он Ганнибала.

— Что я недавно перенес операцию на сердце, и у меня случился приступ головокружения в церкви, когда я так неожиданно встретил там тебя. Я схватился за статую, чтобы сохранить равновесие, но от того, что они ее не закрепили как следует, меня чуть не убило ее весом.

Уилл сел, наклонился и начал тереть лицо руками.

— Что ж, процентов на десять это правда.

— У меня и правда закружилась голова, когда я тебя увидел.

— Ты ожидал, что я там буду.

— Я ожидал этого так же, как ты ждал меня: без надежды.

Уилл кивнул. Это все объясняло.

— Хочешь услышать о Мариссе Шур?

Уилл уткнулся лбом в свои колени. Он не чувствовал себя настолько сильным, как прошлой ночью, или, возможно, у него уже не было настроения себя наказывать.

— Нет.

— Мне приготовить для нас завтрак?

— Ага.

Они молча съели омлет с какими-то бледно-золотистыми грибами и сыром, а потом выпили по чашке кофе. Затем, стоя бок о бок у раковины, вместе вымыли посуду, так же, как они часто делали это раньше.

— Ты собирался перестать, — осторожно сказал Уилл.

— Я собирался попробовать, — Ганнибал протянул Уиллу сковороду, чтобы тот ее вытер. — И попробую.

— Потому что… почему?

— Потому что это единственное будущее, которое я вижу для нас. Раньше я видел другое, но на удивление легко видеть то, что хочешь видеть, будучи во власти сильных чувств. Легче даже, чем я мог бы себе представить.

Уилл молча вытирал тарелки. Они снова уселись за стол, налив себе еще по чашке кофе. Уилл не мог смотреть на Ганнибала. Его лицо было слишком знакомым, слишком сильно ассоциировалось с поддержкой, добротой и надеждой.

— Просто… просто вернуться домой и жить, словно… словно всего этого никогда не было? Словно я не знаю, что ты натворил?

— Я был небезразличен тебе даже тогда, когда ты узнал об одной отнятой жизни. Разве это — что-то другое? Дело в количестве?

— Нет, дело в том, что ты не признаешь это проблемой.

Еще несколько секунд молчания. Уилл уткнулся лицом в ладони.

— Ты принял меня таким, какой я есть, — сказал Ганнибал. — По крайней мере, ты знал, на что я способен, пусть и не был в курсе всего. Проблема не во мне. Тебя волнует, во что ты превратишься, если примешь и это. Или переживаешь из-за того, чем уже являешься.

Беверли оказалась права. Его чувства не изменились. Он и не думал, что изменятся, даже если бы он никогда больше не увидел Ганнибала. Так чем же был он, если оказался способен на любовь к монстру?

— Хочешь узнать, какое будущее я видел для нас сначала? — спросил Ганнибал.

Уилл пожал плечами.

— Я вижу в тебе многое из того, что и ты видишь в себе, ту твою сторону, которая тебя пугает. Твою тьму. Я надеялся вывести ее на передний план. Освободить тебя от вины и ужаса, облегчить твое превращение.

— Во что?

— Полагаю, если я не скажу это начистоту, то за меня скажешь ты. Я хотел, чтобы ты убивал со мной.

Уилл поднял на него взгляд, не отнимая от лица ладоней.

— Не думаешь, что это бы сработало?

— Не совсем так, как я себе это представлял. Ты находишься на грани разрушения, но никогда окончательно не склонишься ни к той, ни к другой стороне. Ты постоянно живешь в едва воспринимаемых уголках сознания.

— И что ты тогда решил? Если не изменюсь я, изменишься ты?

— Изменение поведения не меняет сущность. Но раз уж ты, похоже, мне так и не поверишь, я предлагаю сделку.

— Что?

— Я перестану, если перестанешь ты, — Ганнибал пристально и спокойно смотрел на него, лишь легкие морщинки вокруг глаз выдавали его напряженность.

— Ты имеешь в виду работу на Джека. Я уже нашел Чесапикского Потрошителя. Какое значение это имеет теперь?

— Независимо от моих побуждений, каждый довод, который я приводил против твоей дальнейшей работы в отделе поведенческого анализа, все еще актуален. Это вредит тебе. Ты сам так говорил.

Уилл едва не заявил, что Ганнибала это вообще не могло и не должно было волновать, но вовремя прикусил язык. Ганнибала это действительно беспокоило. Если бы это было не так, если бы он не чувствовал такой сильной привязанности к Уиллу и не заботился о его благополучии, Уилл умер бы еще тогда, в комнате, заполненной костями.

— Пойдем прогуляемся, — сказал он. — Покажи мне ту церковь, о которой вчера рассказывал.

*

Они стояли в разноцветных отблесках Сент-Шапель и смотрели вверх, на окна, которые сверкали, несмотря на дождь. Сводчатый потолок, темно-синий, как ночное небо, покрывали золотистые звезды.

— Ее построили, чтобы хранить здесь терновый венец Христа, — сказал Ганнибал.

— Он все еще здесь?

— Все реликвии в годы революции перенесли в Нотр-Дам. Многие были распроданы или утеряны, включая, мне кажется, и венец. Возможно, к лучшему. Сложно сохранить веру перед лицом современных способов проверки подлинности.

— Не в твоем характере поддерживать чьи-либо иллюзии.

— Жизнь, прожитая в одиночку — жизнь в определенности. Она не требует ни веры, ни компромиссов.

Выйдя из Сент-Шапель, они отправились в Нотр-Дам. Мелкий дождик капал с серого неба. Когда он усилился настолько, что волосы Уилла полностью облепили череп, они все-таки купили зонт. Снег растаял несколько часов назад. Все, что от него осталось — коричневатая жижа в сточных желобах.

— Хочешь зайти внутрь? — спросил Ганнибал.

Уилл отрицательно покачал головой. Они стояли снаружи, застегнув пальто до самой шеи. Люди издалека обходили их. Оба были все в синяках; Уилл разбил Ганнибалу губу так сильно, что она снова и снова начинала кровоточить. Ганнибал все утро эту кровь слизывал.

Уилл посмотрел на здание перед собой. Оно было знакомо ему по фотографиям, но едва он увидел собор в сумраке дождливого и ветреного зимнего дня, в его разуме зародился новый образ Нотр-Дам, наложившийся на предыдущий. Уилл видел образ, сохраненный в памяти, и то, что представало перед его взглядом, сливалось в единое целое с ним.

Он мельком взглянул на Ганнибала, который смотрел на Уилла, а не на храм.

— Пойдем выпьем кофе, — сказал Уилл.

В этот блеклый полдень буднего дня в кафе почти никого не было. Ганнибал настоял на том, чтобы сделать заказ для них обоих. Уиллу принесли вегетарианский суп и не в меру длинный багет. Тот не думал, что сможет полностью съесть хоть что-то из этого, но в итоге доел все, несмотря на боль в челюсти.

Ганнибал промокал кровоточащую губу салфеткой. Официант не стал дожидаться просьб и сразу принес ему лед и пачку бумажных салфеток, напоследок осуждающе посмотрев на него. Уилл даже улыбнулся, хоть и всего на мгновение.

— Что случилось с твоей теткой? — спросил он.

— Думаю, она совершила самоубийство.

— После того, как ты сводил ее посмотреть на то, что сделал с ее мужем.