Blackbird (ЛП)

Одно дело — случайно встретиться с Виктором в концертном зале, а потом — на улице, чтобы обменяться парой сдержанных фраз об их профессиях. Но другое — сидеть напротив него в кафе и даже не замечать мерзкого вкуса резиновой солонины и отвратительного английского чая — в таком восторге он был от беседы. Виктор без труда околдовывал Юри словами, и хотя говорил по-английски с акцентом и без той естественной легкости, присущей его немецкой речи, главное все равно не изменилось. Они болтали в основном о литературе — с этой темы всегда все начиналось — и это оказалось намного увлекательнее в свободном и демократичном городе, ведь теперь Юри мог написать ему длинный список свежих английских произведений, за которыми стоило заглянуть в библиотеку. Виктор поведал, что по приезду в Лондон стал читать Т. С. Элиота, что делало ему честь, а потом много рассказывал о каком-то французском романе, который Юри еще не читал: это была история о возлюбленных, разлученных нацистским вторжением и вновь соединенных благодаря французскому Сопротивлению. Виктор упорно смотрел на еду, пока описывал сюжет, как будто один лишь взгляд на Юри вывел бы наружу всю боль, сидевшую глубоко внутри.

Еще они кратко поговорили про последние годы войны. Обсуждение Швейцарии слишком близко граничило с раной их расставания, но Юри рассказал ему о Лондоне во второй фазе Блица, о лете 1944-го, когда самолеты сменились ужасно тихими немецкими ракетами, и о радостных толпах, заполонивших Уайтхолл, когда в Европе объявили победу. Истории Виктора о Берлине после отъезда Юри были очень скудными и безэмоциональными, но он самыми красочными выражениями описал, как в финале, когда Красная армия вошла в город, он помог товарищу забраться на Рейхстаг, чтобы установить советский флаг, как раз за несколько дней до того, как немцы окончательно сдались.

Виктор был по-прежнему таким красивым, таким невыносимо обаятельным. Юри сидел за столом и тяжело дышал, сжимая голову руками. Если они будут продолжать общаться в нейтральных местах об общих интересах, о прошлом, о погоде, о чем угодно, в этом же не будет ничего предательского? Виктор говорил, что преподает русский для взрослых в одном из колледжей Луишема (1). Юри ведь неоткуда было точно знать, что он работал в МГБ? (2)

Да и неважно, работал ли. Виктор мог потратить целый вечер на выпытывание государственных секретов Великобритании, но никакая часть Юри не уступила бы. Они четко определили, где лежали границы в этом вопросе. Дело теперь происходило не в Берлине, где оба были одинокими, изолированными, ищущими утешение друг в друге. Теперь они могли бы стать друзьями, которые иногда встречаются, беседуют о вещах, не имеющих особого значения, а когда Виктор неизбежно покинет Лондон, то, возможно, жжение в сердце Юри наконец-то прекратится и забудется…

Раздался стук, и Юри попытался принять нормальный вид. Голова Глена показалась из-за двери.

— Слышал, что ты вернулся с ланча, парень. Я просто хотел проверить, что… в общем, у тебя все нормально? — кустистые брови Глена сошлись на переносице в сомнении.

— Да, нормально, — ответил он, помахав рукой, — просто слишком много мыслей. Ты зашел за официальными сообщениями от Японской коммунистической партии?

— Ты просто мысли читаешь! — воскликнул Глен, и Юри встал, чтобы передать ему нужную папку. — Как бы мы справлялись без тебя?

«Вы были бы намного менее уязвимы перед Москвой», — подумал Юри, когда тот закрыл дверь.

***

Даже если бы не приглашение Юри, Виктор все равно нашел бы повод, чтобы выбраться на воздух в субботу и не сидеть дома сиднем. Миссис Поли приняла решение продать пансион, и, хотя роя покупателей не наблюдалось, весь дом пропитала странная тревожная неловкость. Даже Павел избегал бывать дома. Так что Виктор вышел рано и большую часть пути прошагал пешком, чтобы полюбоваться на пафосный дворец короля, где таился один из агентов Поповича, и на широкие дорожки вокруг него. Сверкающая золотая статуя на колонне, обвитая дорожками по кругу, неплохо смотрелась бы и в Ленинграде.

Виктор прислонился к фонарному столбу, и его сердце вспорхнуло, как только знакомая фигура на велосипеде выехала с поворота, придерживая одной рукой шляпу из-за ветра, и вскоре Юри перекинул ногу через заднее колесо и остановился у бордюра.

— Извини, что опоздал, — сказал он; его щеки немного раскраснелись. — Меня чуть не переехал автобус на Воксхолл-Бридж-роуд.

— Ничего, я здесь не так давно, — солгал Виктор. Лучшего способа убивать время у него все равно не было.

— Я думаю, мы могли бы прогуляться в Сент-Джеймсский парк. Он небольшой, но летом там красиво.

— Мне бы это очень понравилось, — Виктор подошел к Юри, чтобы помочь затащить его велосипед на тротуар. Он был намного массивнее, чем тот, на котором Юри ездил по Берлину.

— Позволь мне только приковать этого зверя куда-нибудь, — сказал Юри, нащупывая цепь под седлом. — Знаешь, почему в этой стране почти нигде не осталось железных оград? Их все переплавили в «Спитфайры» (3). Тот, кто это выдумал, наверняка воровал велосипеды.

— Вообще-то… — начал было Виктор, но все слова тут же вылетели из головы от ясного, внимательного взгляда Юри. — Вообще-то, я тут думал, может… Понимаешь, по Лондону мне приходится либо ездить на поезде, либо ходить пешком, автобусы я вообще не понимаю, и я вот думал, может, обзавестись велосипедом, но…

Все неловкое смущение в мире стоило того, чтобы увидеть откровенную радость, захлестнувшую лицо Юри.

— Виктор, — сказал он с неверящим и одновременно ликующим выражением, — ты хочешь сказать мне, что не умеешь ездить на велосипеде?

— Умею! — запротестовал он. — Умею, просто давно не ездил! А еще в этой стране неправильное движение на дорогах!

— Боюсь, у меня нет с собой ключа, чтобы снять педали, чтобы ты мог научиться балансу…

— Я владею балансом!

— И у него три передачи, это может оказаться слишком сложным для тебя…

— Я знаю, что такое передачи! Я могу водить машину!

И Юри расхохотался над тем, что никакое количество возмущения не снижало желания Виктора действовать. Они просмеялись всю дорогу до парка, более пустого, чем он был бы в менее ветреную майскую субботу. Когда наклонная дорожка сменилась пологой, Юри вручил велосипед Виктору.

— Если ты сломаешь его или погнешь колесо… — начал он.

— Я не сломаю его! — проворчал Виктор, но подмигнул Юри и был вознагражден небольшим румянцем. Он взялся за руль и повернул правую педаль так, чтобы она стала вровень с ногой.

Это ведь одна из тех вещей, которые забыть невозможно. Он постоянно видел катающихся детей. Это не должно быть сложно.

Технически то, что произошло в следующие несколько секунд, можно было бы описать как простое падение, но это все равно выбило воздух из его легких; когда велосипед вышел из-под контроля и съехал с дорожки прямо на газон, Виктор накренился всем телом и упал на бок; удар пришелся на ногу. Юри подошел и поднял велосипед, и на его лице беспокойство смешалось с по-настоящему злорадным удовольствием. Виктор встал, оправился, надел шляпу и стряхнул траву со штанов, прежде чем снова протянуть руки к велосипеду.

Его вторая попытка получилась более гладкой, и он даже проехал несколько метров по тропинке, прежде чем нервно зажать тормоза и развернуть велосипед, чтобы вернуться к Юри. В третий раз он смог объехать Юри без остановки и поехал дальше по аллее. Обернувшись, он увидел, как Юри бежал за ним, улыбаясь так, что от этого у Виктора сжалось сердце — не от боли, а от чистой и простой радости.

Такая вот простая игра между ними вызывала чувство счастья — то, как Юри дразнил, но без промедлений позволял Виктору дурачиться на его велосипеде. Несмотря на то, что в разлуке они были дольше, чем вместе, оказалось невообразимо легко снова находиться рядом с Юри, чем бы они ни занимались. В седле он был высоко над землей, и с ветром, бьющим в лицо, это напоминало полет. Он снова обернулся и остановился в месте, где дорожка превращалась в мост над озером, протянувшимся вдоль парка. Юри догнал его.