Blackbird (ЛП)

— Ты уже можешь водить велосипед! — воскликнул он. Виктор слез с велосипеда и поднял руки, признавая поражение, и снова ужасно захотелось поцеловать его. Неважно, если это на публике, неважно, что Виктор этого не заслужил, но он хотел, хотел этого все равно…

Юри забрал велосипед и покатил его вверх по мосту. Виктор последовал, и Юри мягко коснулся его плеча, когда они остановились наверху.

— Смотри, — сказал он, — отсюда можно увидеть дворец, а в противоположном направлении — Даунинг-стрит.

— Значит, король может заглядывать к мистеру Эттли (4) на лодке.

— Думаю, что они делают наоборот.

— Не понимаю, почему. Говорят, в Британии сейчас социализм. Демократический социализм.

Юри с тревогой посмотрел на него, как будто Виктор ступал на опасную территорию, но до того, как он смог что-то ответить, раздался мощный раскат грома. Стоило только поднять глаза на небо, как на них обрушился ливень.

Они промокли до нитки если не в первую секунду, то уж точно пока бежали с моста, чтобы найти скудное укрытие в ветвях ивы, раскинувшейся над озером. С края шляпы Юри стекала вода, а стекла очков запотели; он запахнул пиджак. Виктор почувствовал, как его собственная рубашка и влажные штаны начали липнуть к коже.

— Что ж, — сказал Юри, повысив голос в противовес звукам грозы. — Вот и вся прогулка. Ты далеко живешь?

Виктор поморщился:

— В Дептфорде.

Это заняло бы много времени даже в самую хорошую погоду и включало бы в себя тоскливую поездку на транспорте в промокшей насквозь одежде. Юри посмотрел в сторону, потом снова на него, хотя по задумчивой складке между бровями казалось, что он искал что-то внутри себя.

— До моей квартиры минут десять, — в итоге сказал он. — Я подвезу тебя. Ты садись на седло, а я стоя покручу педали.

— Ты уверен?

— Конечно. Я так почти каждый день подвозил дочь соседки до дома из школы. Пока она не обручилась. Жених запротестовал.

Это была романтичная картинка, такая, в которой эгоистичной части Виктора немедленно захотелось принять участие. Перекинув ногу через велосипед, Юри удерживал его ровно, и Виктор устроился в седле, обхватив руками носик для равновесия.

— Удобно? — спросил Юри, не оборачиваясь, но Виктор почувствовал улыбку в его голосе.

— Идеально.

— Хорошо. Тогда держись.

И они поехали сквозь стену дождя.

Несмотря на заверения Юри, путь оказался весьма рискованным, особенно когда они выехали из парка и попали в хаос лондонских дорог. Виктор сфокусировался на силуэте Юри, на сильных плечах и крепкой спине, сужающейся в талию. На периферии его зрения здания и щели от бомб мелькали, как зашифрованное сообщение, как секретный код.

Они возвращались в квартиру Юри. Они будут там совершенно одни. Ничего подобного не случалось с тех пор, как РАФ разбомбили японское посольство в Берлине. Холодные и горячие мурашки побежали вверх по позвоночнику Виктора.

***

Первое, что они сделали, войдя в квартиру, — это сняли шляпы, пиджаки и обувь. На Викторе не было жилета, и, чтобы не таращиться на то, как мокрая рубашка липла к его груди, Юри поспешил в гостиную, чтобы разжечь камин. Дождевые капли все еще яростно звенели о стекла высоких окон и стекали вниз широкими ручьями. Виктор медленно прошел за ним в комнату, осматриваясь с любопытством.

— Здесь мило, — отметил он. Юри оглянулся на него через плечо, пока комкал газеты для розжига.

— Это ведь мой дом, — пожал он плечами. Он слышал мягкие шаги ступней в носках, пока складывал костер: дрова поверх газет, сверху немного угля, и в конце — маленький огонек спички. Пламя, охватившее сухую бумагу, легко взвилось вверх, отдавая волну тепла, желанную даже в начале лета.

Виктор забрел к одной из двух групп книжных полок по обе стороны от камина, провел пальцем по корешкам и остановился, когда дотронулся до небольшой коробочки, стоящей рядом с коллекцией произведений Дикенса, подаренной Челестино. Юри наблюдал, как Виктор доставал содержимое. Дождливый оконный свет отразился от серебряного креста, и его палец обвел по кругу надпись «For Gallantry» — «За мужество».

— У тебя есть медаль, — сказал он, не отрывая от нее взгляд. Юри почесал затылок.

— Да. Она называется крест Георга. Ее создали на втором году войны, чтобы вручать гражданским.

— За что ее вручают? — Виктор был полностью очарован, крутя крест так и эдак, чтобы блик снова и снова скользил по металлу.

— Ну… — Юри попытался вспомнить слова, услышанные, когда король, который выглядел почти так же нервно, как Юри себя чувствовал, приколол медаль к его груди. — За «проявления высшего героизма, за блистательную храбрость в ситуациях наивысшей опасности». Кажется, как-то так.

— Это подобает тебе.

Виктор положил медаль на место и повернулся к нему. Выражение на его лице — гордость, обожание и что-то глубоко печальное подо всем этим — могло бы расплавить Юри на месте. Пригласить Виктора домой было слишком рискованным шагом. Если дождь скоро не кончится, то есть опасность сделать не поддающуюся объяснениям глупость. Юри снял жилет, повесил его на спинку кресла и присел на диван, чтобы стянуть носки. Его брюки были все еще мокрыми, но если снять брюки перед Виктором, то вся стена хрупкого притворства между ними рассыплется в прах.

Но Юри и так всегда придерживался скорее зову сердца, чем зову долга.

Виктор подошел и тоже присел на диван на приличном расстоянии с другого конца, но все равно болезненно близко, и протянул руки вперед, чтобы погреть их в тепле огня. Гром снова шарахнул снаружи, но потрескивание костра и удары капель о стекло создавали приятный уют. Юри краем глаза изучал Виктора, наблюдая, как рыжеватые отсветы танцевали на его коже, как капелька воды упала с собранных сзади волос и скатилась по шее под воротник. Юри тут же захотелось последовать за ней ртом. Прежнее веселое настроение на прогулке в парке, где они были защищены от самих себя нахождением в публичном месте, растворилось и ушло, оставляя в его груди лишь кипящее желание.

— Я не буду долго задерживаться, — сказал Виктор, все еще смотря на огонь. — Просто позволь мне, пожалуйста, немного просохнуть, и я пойду…

— Нет, — сказал Юри, не думая, — ты можешь остаться.

Виктор повернул голову. Их глаза встретились. Воздух в комнате загустел и застыл.

— Пожалуйста, останься, — повторил Юри, и его рука, словно неподвластная ему, протянулась через диван к Виктору.

Виктор тяжело сглотнул и встал, разрушая момент.

— Я должен идти, — сказал он и наклонился к камину, похлопывая по одежде, словно это помогло бы ей быстрее просохнуть. — Я должен идти, ты не знаешь, что я… ты не можешь этого хотеть…

Может, это самое глупое решение Юри за всю его жизнь, но он никогда, никогда не пожалеет о нем.

Он резко поднялся на ноги и схватил Виктора за локоть, разворачивая к себе так, что они встали лицом к лицу перед камином.

— Нет, могу.

Юри поцеловал его.

Новый раскат грома прокатился по небу. Виктор замер, застыл, и через мгновение уже жадно отвечал, разомкнув рот и сжав рубашку Юри на спине. Юри встал на носки, притягивая Виктора за талию. Его очки давили на переносицу, и он оторвался, только чтобы снять их и бросить на диван, а потом снова целовал Виктора, исступленно, как будто можно было восполнить все годы разлуки, если прижаться посильнее.

Он почувствовал жар его тела сквозь мокрую одежду, и возбуждение промчалось по нервам, как огонь, поглощающий дрова. Это было неизбежно с того самого момента, как они снова встретились, влекомые неумолимой силой гравитации друг к другу. Юри вытащил рубашку и майку из его штанов, скользнул руками под ткань, касаясь его, будто впервые, и Виктор простонал ему в рот. Жажда клокотала сквозь Юри, жажда и сбивающее с ног желание стянуть каждый сырой предмет одежды с Виктора и затащить его в спальню — навсегда — и запереться там от всего мира.

Юри отстранился ради глотка воздуха и посмотрел на опьяневшее лицо Виктора. Если немедленно не начать целовать его снова, то для Юри это грозило смертью. Как он вообще так долго терпел? Как он мог подумать, что после Виктора мог быть кто-то еще?