Blackbird (ЛП)

Из-за глубокой погруженности в мысли он не сразу заметил, что за ним уже некоторое время наблюдали. Аккуратное прикосновение к рукаву вызвало от неожиданности краткий испуг; он обронил сигарету, и рука автоматически потянулась к пистолету, который он носил с собой достаточно редко в Британии. На расстоянии около метра от него стоял Юри, удерживая велосипед одной рукой, другая же резко отпрянула от Виктора, как будто краткое касание обожгло его пальцы.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Юри по-английски, и его лицо порозовело. Когда пелена паники рассеялась, Виктор заметил, что того слегка трясло.

— Юри, — вымолвил он как дурак, как будто это было единственное слово, которое он знал. Его мозг почти не соображал. — Юри. Я… это ты. Ты здесь.

— Где мне еще быть?

— Ну… где-нибудь?

Они разговаривали друг с другом раз или два на французском, но по-английски — впервые. И беседа не клеилась. На лице Юри было твердое, настороженное выражение, и Виктор внезапно с болью в груди вспомнил: Юри выглядел так же в тот день, когда они впервые поговорили откровенно и Юри поведал ему о своем настоящем занятии в тесной и сырой комнате пансиона. Тогда они были практически незнакомцами — и теперь они снова ими стали.

— Как ты… Зачем ты… — Юри склонил голову, вздохнув, и Виктор позволил себе повнимательнее рассмотреть его, так, как не удалось на субботнем концерте из-за шока. Он был одет в очень хорошо подогнанный угольно-серый костюм; галстук с узором из черных, зеленых и золотых полосок нырял под его жилет, а обувь была отполирована до смешного зеркально. Шляпы на нем не было; темные волосы выглядели чуть короче и свободно и эстетично падали на лоб.

Виктору ничего на свете не хотелось сильнее, чем поймать его за подбородок и поцеловать — здесь и сейчас, посреди улицы и у всех на виду. Но он не мог, не должен был поступать так с Юри, хотя желание все равно глодало его.

— Я не сменил работодателя, — сказал Юри едва слышно, все еще уставившись под ноги, — с нашей последней встречи. И если не сменил ты, то… ты должен знать, что мы не можем…

О… Сердце Виктора сорвалось с высоты в пропасть. Разумеется, МИ-6 ни за что не отпустило бы такого агента как Юри, а Виктор тем более не мог заявиться в Москву и сообщить, что собирается стать фермером, выращивающим картошку, и поинтересоваться, где там его военная пенсия. И кровь, покрывающая руки Виктора, — она стояла между ними, и это уже было слишком.

Ответственный шпион немедленно доложил бы начальству о Викторе. Он мог только надеяться, что Юри по-прежнему прислушивался в первую очередь к совести, а не к долгу.

— Я знаю, — кивнул Виктор, пылая ненавистью ко всей ситуации. — Я знаю, что мы не можем… Нельзя повернуть время вспять, — на эти слова из Юри вырвался странный маленький звук, и он крепко сжал руль велосипеда. — Но можно просто, без всяких намерений… встречаться иногда. Чтобы мы видели друг друга и чуть-чуть общались. Не по работе.

Юри все молчал и молчал, и Виктор начал готовиться к неминуемому отказу, который должен был последовать. Он хотя бы смог урвать несколько мгновений, чтобы посмотреть на Юри, посмотреть на то, каким тот теперь стал; несколько мгновений, чтобы оживить воспоминания. Его сердце могло бы разорваться на две части от боли, но Виктор и так провел все эти годы с сердцем, раскромсанным на куски, так что оно наверняка все равно продолжит биться. Но вдруг Юри размотал цепь из-под седла и, пройдя пару шагов, пристегнул велосипед к фонарному столбу. Когда он снова взглянул на Виктора, его напряжение спало.

— Моя квартира находится… — начал он, а потом помотал головой. — Прогуляешься со мной?

Они обменялись лишь парой слов, пока Юри вел их по улицам; обогнув забор вокруг большого здания, они попали на дорожку, идущую вдоль реки. Темза была темной и мутной, и две трубы электростанции дымились с той стороны. Остановившись в тени бука, Юри достал пачку сигарет и зажигалку из кармана пиджака.

— Ты раньше особо не курил, — заметил он, когда Виктор взял одну.

Виктор пожал плечами.

— Это помогает, — ответил он, и Юри окутал его понимающим взглядом — столь милым и родным, что от этого начало жечь в груди. На кромке воды переминался баклан, развернув крылья для просушки и сверкая маленькими капельками, как звездами.

— Рад знать, что ты пережил войну, — сообщил Юри, снова шагая вперед в более медленном темпе. Виктор шел рядом с ним.

— Иногда помогало чудо, — сказал он с беспечной легкостью, которую не испытывал. — Ты сам, надеюсь, в порядке?

Юри затянулся.

— Неплохо.

— Ты выглядишь таким… — единственное английское слово, которое приходило на ум, — это «handsome», «красивый», но оно казалось слишком легкомысленным, как будто бы Виктор флиртовал. — Ты выглядишь хорошо. Видимо, у тебя и правда все устроилось.

— В это сложно поверить, но у меня скучная жизнь, — Юри мельком глянул на него. — И весьма одинокая.

Значит, Юри все-таки не нашел себе никого другого? Не то чтобы это касалось Виктора, конечно.

— Не знаю, есть ли в мире город, в котором нет одиночества. Когда в одном месте слишком много людей, невозможно создать связь ни с одним из них.

— Но здесь мы с тобой одни, — сказал Юри, указав на пустой тротуар, вдоль которого росли деревья, и на безмолвие широкой реки.

— Да, — тихо согласился Виктор. — Да, одни.

Они разделили долгий миг молчания, пока солнце медленно садилось за их спинами, а на далеком мосту грохотал поезд.

— У тебя есть телефон? — спросил Юри после.

— В моем пансионе есть такой, которым я могу воспользоваться, да.

— Мой — Белгравия 1-0-1-6. Я… Ты знаешь, в какое время я прихожу с работы домой. По выходным я тоже обычно дома. Если ты позвонишь, мы могли бы встретиться на чай или ланч как-нибудь. Как ты сказал, чтобы пообщаться, — он оглянулся и окинул взглядом дорогу, по которой они пришли. Закат отразился пламенем в его карих глазах. — Мне очень… очень приятно видеть тебя снова.

____________

1. Шостакович написал это на партитуре Ленинградской симфонии.

2. Дорога жизни — во время Великой Отечественной войны единственная транспортная магистраль через Ладожское озеро. В периоды навигации — по воде, зимой — по льду. Связывала с 12 сентября 1941 по март 1943 года блокадный Ленинград со страной. Автодорога, проложенная по льду, часто называется Ледовой дорогой жизни.

3. Георгиевский крест или крест Георга (GC) — высшая гражданская награда в Великобритании и Британском Содружестве. Является гражданским аналогом военного креста Виктории. Дается гражданским, а также военным лицам, за храбрые и мужественные поступки, совершенные не на поле боя, либо не подпадающие под статуты военных наград.

4. Ондо (音頭) — вид японской народной музыки, часто сопровождающийся танцем.

5. Пимлико — небольшой район в центре Лондона; граничит на севере с Белгравией, вокзалом Виктория, ограничен Темзой на юге, Воксхолл-Бридж-роад на востоке и каналом Гросвенор на западе. Пимлико считается одним из самых фешенебельных и дорогих районов Лондона, наравне с Белгравией и Челси.

В 1877 газеты описывали Пимлико как «благородный район, посвященный настоящим мужчинам… которые не настолько богаты, чтобы понежиться в собственном доме в Белгравии, но достаточно богаты, чтобы жить в частных домах». В этом квартале жил на протяжении многих лет Уинстон Черчилль.

Комментарий к Chapter 4: London, Part One (3)

Комментарий автора:

Ленинградскую симфонию Шостаковича можно послушать здесь: https://www.youtube.com/watch?v=vRHZu5xoIe0

========== Chapter 4: London, Part One (4) ==========

Юри мчался вверх по лестнице на четвертый этаж, перепрыгивая через две ступеньки, и его сердце бешено колотилось в груди. Он почти никогда не задерживался за ланчем, но люди его положения нередко тратили на него большую часть перерыва, поэтому его позднее возвращение в кабинет — впритык к трем часам — не должно было выглядеть слишком странным. И к тому же, Юри не хотелось показывать другим эмоции, которые вряд ли удалось бы стереть с лица.