Blackbird (ЛП)

— Я хочу тебя, — бездыханно произнес он. — Я всегда хотел тебя. Ты пойдешь со мной в постель?

Виктор прижал ладони к лицу Юри и погладил большими пальцами щеки. Тоска все еще таилась в его зрачках, и Юри захотелось разметать ее поцелуями, заласкать Виктора, прижимая к себе, и заниматься с ним любовью, пока не осталось бы одно лишь блаженство, переполняющее обоих.

— Да, — прошептал Виктор. — Боже, Юри, да!

И Юри поцеловал его снова, прежде чем взять за руку и повести из комнаты.

Квартира располагалась на двух ярусах, спальни были наверх по лестнице, мимо двери, которая вела на маленький балкончик под крышей. Виктор прожигал Юри обожающим взглядом, пока они поднимались по ступенькам, а потом касаниями рук, когда Юри, спотыкаясь, протолкнул их обоих в дверь спальни. Как и гостиная, она была залита тем же облачно-серым светом, просачивающимся через тонкие кружевные занавески. Захлопнув дверь ногой, Юри схватился за пуговицы его рубашки. Позже Виктору придется возвращаться в ней домой, поэтому не стоило рвать ее, хотя очень хотелось.

— Mein liebling (5), — прошептал Виктор, и вслед за этим быстро посыпались русские слова, которые невозможно было уловить, пока его грудь вздымалась и падала под ладонями Юри.

Юри наклонился, чтобы дотронуться губами до ямочки в основании его горла, открывшейся в распахнутом вороте рубашки.

— Ai shiteru yo (6), — проурчал он, и Виктор зарылся пальцами в его волосы, издавая маленькое мягкое междометие, как будто понял смысл. Может, и понял. Несмотря на их общие и необщие языки, они всегда находили способы общаться без слов.

Теперь, в тишине спальни, они уже не торопились, по сравнению с судорожным рвением в гостиной. Несмотря на старые, затертые воспоминания, их тела теперь были другими. У Виктора появился тонкий длинный шрам на левом предплечье и одна небольшая, круглая и неровная отметина на плече; аналогичная, чуть крупнее, располагалась на спине. Кто-то подстрелил его. Ступая босыми ногами по полу, Юри обошел его, чтобы прижаться губами к обоим шрамам от старых ран, и Виктор задрожал.

Виктор первый сел на кровать, запрокидывая голову для поцелуя. Юри стянул с его волос резинку, державшую узелок, и протиснул сквозь распустившиеся волосы пальцы. Они были все еще мокрыми на концах, но даже шелковистей, чем он помнил. Руки Виктора притягивали его за бедра все ближе, пока Юри не забрался на кровать, сев на Викора сверху, и их тела сошлись, как половинки разбитого целого.

Он поверить не мог, что только сегодня пытался убедить себя отказаться от всего этого и держаться подальше от поцелуев Виктора, от его теплых, сильных рук, от бесконечной преданности, делающей каждое его касание драгоценным. Юри лишь надеялся, что хотя бы немного выражал то же в ответ, что, когда проводил пальцами через волосы Виктора или рисовал узоры на его коже, это говорило на том же бессловном языке, который понимали оба.

Я скучал по тебе. Его ладонь бережно удерживает его затылок, когда они опускаются на простыни. Ты мне нужен. Его губы на месте, где трепещет пульс Виктора. Я люблю тебя. Его лицо зарывается в изгиб шеи, пока руки расстегивают штаны обоих.

А дальше были ласки руками, и трение, и медленные глубокие поцелуи, без всякого изящества, но такие чудесно искренние, что его сердце переполнялось чувствами. Их ноги переплетались, и тела прижимались друг к другу.

Юри хотелось наглухо запереть все двери, чтобы избавить их от всех штормов мировой политики, которые как будто специально пытались разделить их. Виктор был его — прежде всего на свете — и Юри намеревался больше не отпускать его.

Дождь продолжал стучаться в окно.

______________

1. Луишем — спальный район на юго-востоке Внутреннего Лондона, в котором, среди прочих, находятся самые бедные и неблагополучные кварталы в Большом Лондоне. Большую часть жилого фонда Луишема составляет бюджетная муниципальная застройка, способствовавшая формированию одной из самых этнически разнообразных коммун в стране. Поскольку в Луишеме самое дешевое жилье в Лондоне, здесь селятся молодые семьи и артистические натуры, выбирающие, как правило, динамично развивающийся квартал Форрест-Хилл или хипстерский квартал Нью-Кросс.

2. МГБ — Министерство государственной безопасности СССР (МГБ СССР) — один из центральных органов государственной власти СССР, ведавший вопросами государственной безопасности в феврале — июле 1941 г. и в 1943–1953 гг. Предшественник — НКВД, а позже образуется КГБ.

3. «Спитфайр» — британский истребитель времён Второй мировой войны. Различные модификации использовались в качестве истребителя, истребителя-перехватчика, высотного истребителя, истребителя-бомбардировщика и самолета-разведчика.

4. Клемент Ричард Эттли (3 января 1883, Лондон, — 8 октября 1967, Лондон) — британский политик, лидер Лейбористской партии и 62-й премьер-министр Великобритании. После отставки Чемберлена в 1940 г. вошёл в коалиционный кабинет во главе с Уинстоном Черчиллем. Единственный член правительства Черчилля 1940–1945 гг., кроме самого премьера, непрерывно входивший в его состав.

5. Mein liebling — «Мой любимый» (нем.)

6. Ai shiteru yo — «Я люблю тебя» (яп.)

========== Chapter 5: London, Part Two (1) ==========

«Я мог бы сказать ему, что знать и любить другого человека — это и есть корень всей мудрости».

Ивлин Во, «Возвращение в Брайдсхед» (1)

Виктор проснулся от холодного солнечного света, льющегося на его лицо, развалившись на простынях незнакомой кровати, которая была больше любой из тех, на которых он спал все последние годы. Он моргнул, пробиваясь сквозь темные очертания снов к воспоминаниям предыдущего вечера. В этот момент в комнате больше никого не было, но это был дом Юри. Кровать Юри.

Он уткнулся лицом в подушку, вдыхая смешанные ароматы средства для стирки и шампуня Юри. Как же приятно и успокаивающе проснуться среди отголосков присутствия любовника, даже если его нет рядом, несмотря на непривычность обстановки. Сморгнув остатки сна, он услышал, как Юри что-то делал в помещениях внизу.

Каждая секунда этого была драгоценна. Хотелось запомнить тяжесть одеяла, оттенки света, каждый предмет мебели, а также теплоту и удовлетворение, которые все еще переполняли каждую частичку его тела. Они провели весь день и вечер, завернувшись друг в друга, беседуя лишь обрывками и не спеша разжигая все то, что было резко оборвано одним далеким ноябрьским днем в Берлине. Пусть это случилось из-за чисто эгоистического потворства желаниям, Виктор знал, что все равно будет дорожить этим всю оставшуюся жизнь. Но теперь наступило утро, и пришло время быть честным с Юри. После этого он больше никогда не увидит эту комнату.

Дверь спальни открылась с тихим скрипом. Виктор поднял глаза и увидел, что Юри наблюдал за ним, прислонившись к косяку дверного проема. На нем были очки, штаны и ничего больше, и в одной руке он держал стакан воды. Свет, падающий из окон, наделял его мягкую улыбку сиянием.

— Доброе утро, — сказал он, расправляя плечи и возвращаясь к кровати. —

Или guten Morgen (2)? Я собирался спросить еще вчера: может, ты предпочел бы, чтобы мы говорили по-немецки?

Поставив стакан на прикроватную тумбочку, он залез поверх одеяла и дотронулся до волос Виктора, чтобы заправить прядь за ухо.

Во рту тут же пересохло.

— По-английски подойдет, — сказал он.

— Что бы ты хотел на завтрак? Мы съели последний хлеб прошлой ночью, но у меня есть немного овсянки, можно сделать кашу, и целых полдюжины настоящих яиц от моего коллеги — его жена держит цыплят, и…

— Юри.

— Что?

Ладонь Юри, которая неторопливо поглаживала его волосы, внезапно замерла. Было бы гораздо легче сделать это, не глядя Юри в глаза, не видя этой любящей и трогательной обеспокоенности на его лице.

— Мне нужно… я должен рассказать тебе кое-что. О себе. Я знаю, что мы договорились не затрагивать тему работы, но это было до… И ты заслуживаешь знать. Знать, кто я на самом деле.