Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)

Доминик чувствует ладонь на затылке и горячие губы на своих. Чувствует и не испытывает малейшего раздражения, лишь мягкий жар, который ползет по телу от поцелуя, совсем не дружеского. Мимолетно вспоминается и предложение Байльшмидта встречаться, если Родерих их отвергнет. Доминик не знает, значит ли это, что у Гилберта к нему чувства, но почему-то уверен — да, они имеют место быть.

Поцелуй затягивает все сильнее, сзади слышится довольный смешок, а следом Доминика тянут за длинный хвост и впиваются совсем иные губы, настойчивые, жадные. Гилберт поднимается с места и целует Доминику шею, пока Родерих терзает его губы.

— Вижу, вы нашли общий язык между собой, — усмехается Эдельштайн спустя пару секунд, не забыв поцеловать и Гилберта, после чего кладет пакет с покупками на пол, а сам усаживается за стол. — Выглядит вкусно.

— Старались, — Гилберт довольно ухмыляется и как ни в чем не бывало плюхается рядом, словно не произошло ничего из ряда вон.

Лишь Доминик немного подвисает и заторможенно опускается на свое место. До него только сейчас доходит, что Гилберт давно уже принял их двоих, как свою пару, как, собственно, и Эдельштайн. И только до Хедервари это осознание доходит слишком запоздало. Он утыкается взглядом в тарелку, режет свое мясо под вещание Гилберта с другого угла и вдруг усмехается. Лучше уж поздно, чем никогда.

Комментарий к Глава 19. Осознание

https://vk.com/wall-141841134_179

========== Глава 20. Прошлое ==========

— Все-е-е, я выдохся, — Мэтт падает на кровать в комнате Джеймса и смотрит в светлый потолок над головой.

Дыхание сбито, сердце в груди бешено колотится, а спортивная одежда липнет к телу — пробежка в этот раз была действительно долгой.

— Двинься, — Джеймс слабо тыкает Мэтта в бок и валится рядом, прикрывая глаза.

Он тоже дышит часто и не может сдержать довольной улыбки — та вообще в последнее время слишком сильно приклеивается к губам и отставать не желает, особенно если рядом Мэтт. А Мэтт рядом часто. И не то чтобы он навязывался, Джеймс во всяком случае такого припомнить не может, но то с ночевкой остается, то после работы подвозит, то в курилке они оказываются один на один или засиживаются вместе допоздна. Поначалу это Уильямса еще коробит, но сейчас, спустя полтора месяца, он даже привыкает, и если Мэтта рядом нет, то закрадывается странное чувство неправильности происходящего. Но ведь неправильно же привязываться так сильно к альфе, которого не любишь и с которым все вот-вот оборвется. Ведь Джеймс и ведет себя отвратительно, и поддевает постоянно, и огрызается, и вообще творит все то, что душе вздумается, абсолютно наплевав на чужие чувства. Так почему тогда Мэтт до сих пор рядом? Почему Джеймсу так чертовски хорошо с ним?

— Жду не дождусь весны или лета, — Мэтт часто начинает говорить о чем-то совсем отвлеченном, но приятном, и даже здесь вместо того, чтобы обрывать бессмысленный треп, Джеймс заслушивается, вникает в каждое слово. — Хочу свозить тебя за город к одному местечку. Я часто сам там бываю, иногда даже с папой, — задумчиво тянет он и прикрывает глаза. — Там небольшой пруд, поросший камышами, плакучие ивы на берегу и воздух чистый-чистый, а вокруг ни души.

Мэтт замолкает, а Джеймс сам додумывает и стрекоз над прудиком, и резную тень на земле от низких веток и даже откуда-то берется позеленевшая от времени лодка у берега. Картинка выстраивается красивой и солнечно-теплой, Джеймс вздыхает чуть глубже и прикрывает глаза, окунаясь в этот сказочный мир, созданный лишь парой фраз. Окунается и представляет, как будет там лежать с Мэттом на траве и смеяться над какой-то ерундой, а потом…

Джеймс сглатывает и старательно отгоняет от себя «не те» мысли. Он никогда не жаловался на отсутствие фантазии на пошлости, но в последнее время они всплывают все более откровенно и явно. Джеймс ворочается, втягивает носом воздух и куда явственнее, чем до этого, чувствует запах альфы. От Мэтта пахнет теплым деревом, жженым сахаром и еще чем-то, чего Джеймс пока все еще не может разобрать, хотя запах и стал сильнее. Но даже так аромат будоражит и безумно нравится.

Вообще чувствовать запахи снова оказывается весьма приятным, хотя Уильямс до сих пор не уверен, поступает ли он правильно. Но в голове снова звучит голос Мэтта, настойчивый, но не надоедающий. И этот голос просит больше не гробить свое здоровье таблетками, поберечь себя, тем же тоном, что и совсем недавно перед работой.

— Скажи это альфам, которые снова начнут лезть, — Джеймс огрызался тогда больше прежнего, вот только Мэтта это не волновало. Он лишь держал Уильямса за запястье, смотрел упрямо и настойчиво и качал головой.

— Ни один нормальный альфа не полезет к тебе, чувствуя запах другого, — тихо говорил он.

Джеймс тогда в очередной раз ответил какой-то грубостью, тщетно пытаясь скрыть за ней смущение. От него уже чувствовался запах Мэтта, и даже он оберегал, защищал от мира и остальных людей. Это смущало, но заставляло трепетать. Джеймс испытывал странное чувство правильности и бесился с него все сильнее. Ведь он хотел вывести Мэтта на чистую воду, а не привязаться. Найти ту грань терпения, после которой Уильямс взорвется, покажет сам себя и отстанет раз и навсегда. А хотел ли?

— Что ты делаешь? — Мэтт неторопливо приоткрывает глаза, когда Джеймс тянется поцелуем к шее и вдыхает глубже.

Для него запахи сродни наркотику, ведь Уильямс не чувствовал их уже добрых шесть лет. Запах Мэтта особенно яркий, он ближе всего, чаще находится рядом. Мэтт заметно притихает, пока Джеймс посасывает солоноватую кожу, а после рывком поднимается и седлает бедра альфы. Уильямс теряется окончательно. Обычно все ограничивается поцелуями на улице или при встрече. Но вот так — впервые.

А Джеймса ведет. Все естество трепещет от предвкушения и желания, потому что вот он — альфа, вот губы, которые можно терзать, вот подтянутое слаженное тело. Джеймс натягивает волосы на затылке Мэтта и целует глубоко, жадно. Горячий воздух вокруг плавится с новой силой, а Джеймс кайфует с запаха, который ощущает все отчетливее, кайфует с чужой податливости и чужого смущения. Ему вообще нравится смущать Мэтта, нравится играть с ним, и отрицать это становится попросту глупым.

Мэтт отвечает и дышит все чаще. Его ладони осторожно касаются талии Джеймса, очерчивают бока и мягко водят по позвоночнику. В отличие от омеги, который ведет себя развязно и грубо, у Мэтта в прикосновениях так и сквозит нежность. Ни намека на пошлость. Ладони даже не опускаются ниже поясницы.

— Неужели совсем не хочется меня полапать? — Джеймс усмехается прямо в губы и дразняще прикусывает нижнюю. — Я же чувствую, что ты не импотент, так почему не действуешь?

Джеймс и правда чувствует. Он сидит ровно на ширинке и ощущает, как напрягается под тканью плоть. Джеймс дразнит, скользит по ней с нажимом бедрами, а Мэтт вспыхивает еще сильнее. Чертовски мило. Уильямс жмурит глаза, цепляется за футболку Джеймса пальцами и дышит тяжело. Его ладони ощутимо подрагивают, но он так и лежит бревном, не предпринимая ничего.

— Эй, Мэтти, ты девственник? — шепот скользит рядом с ухом и кончается на шее вместе с новым поцелуем. — Омеги нужны, чтобы это исправлять…

Джеймс ощущает губами чужой быстрый пульс прямо на вене, прихватывает кожу зубами и довольствуется тихим, неразборчивым стоном. От одного этого звука все тело скручивает сильным спазмом, а внутри все буквально загорается желанием. Вот сейчас альфа сорвется, воспользуется им без намека на нежность и все будет кончено. Джеймс усмехается и вдавливает зубы сильнее в шею, пока ладонь очерчивает пах. Но сначала Уильямс урвет кусок близости с ним, ведь так давно никого не было…

— Джей, — голос хрипит, и в нем, помимо наслаждения, бьется слабая паника. На запястье сжимается ладонь Мэтта, и Джеймс замирает. Как и тогда с таблетками, его просто останавливают. Не пытаются ругать, приказывать или принуждать. Просто тормозят руку, а глаза и впрямь смотрят со страхом. — Не говори так.