Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)

— Но ведь ты же и правда девственник, — Джеймс усмехается почти жестоко, снова ведет бедрами по паху, вот только в душу закрадывается непонятная тревога. Что-то во взгляде Уильямса определенно не так.

— Я вовсе не об этом, — Мэтт пытается выровнять дыхание и слабо ерзает на кровати — член неприятно вжимается в ширинку, но, кажется, это последнее, что заботит сейчас Уильямса. — Омеги не игрушки для секса. Ты — не игрушка, и ничего делать без желания не обязан.

Джеймс стекленеет. Взгляд сиреневых глаз разом тухнет и утыкается в пространство, а перед глазами все те насмешки из школы, что он лишь подстилка и способ продолжить род, все домогательства молодых альф, все похотливые жадные взгляды, которые терпеть не может Джеймс.

— Говоришь одно, но тело-то откликается, — кончики пальцев снова обводят плоть и срывают с губ Уильямса тихий стон. — Что, неужели будешь и это отрицать?

— Ты мне нравишься, глупо отрицать, — Мэтт дышит все чаще, а соображать куда тяжелее, когда чужая ладонь так настойчиво обводит явный бугор на штанах. — Мне хочется близости с тобой, но для меня это не главное. Меньше всего мне хочется, чтобы ты себя к чему-либо принуждал, потому что так установлено пресловутыми стереотипами, так что…

Джеймс даже ответить на это толком не может. Он оторопело смотрит, как Мэтт мягко, но настойчиво отстраняет его от себя, в каком-то трансе наблюдает, как тот сползает с кровати с явным намерением уйти в душ. Кончики ушей слабо горят алым, до Джеймса доносится шумное дыхание, такое же, как после бега, а внутри все скручено плотным узлом до предела.

Мэтту так и не удается встать с кровати, его дергают за руку обратно, а крепкие ладони перехватывают поперек тела. Джеймс прижимается к его спине, кусает за шею, пока руки ползут по торсу вниз и спешно расправляются с ширинкой.

— Джеймс?..

— Просто. Заткнись, — Джеймс чеканит, рычит, а сам жадно вдыхает чужой запах, запускает ладонь в боксеры, а другой грубо натягивает светлые пряди волос и тянет за них вниз, заставляя запрокинуть голову.

И Мэтт подчиняется, закусывает собственную ладонь и пытается сдержать стоны, пока умелые пальцы торопливо водят по члену. Вверх-вниз, в такт вздохам у самого уха, в такт ноющей боли в затылке. Джеймс наслаждается стонами, наслаждается чужим удовольствием и даже думать не хочет о том, что сам творит. Мэтт рушит все его правила и принципы, установленные самому себе. Мэтт доверчиво прижимается ближе и полностью подчиняется каждому движению. И все внутри Джеймса просто трепещет от этой покорности.

***

— Я дома! — Оливер жизнерадостно толкает дверь в родной дом и не слышит в ответ ни слова.

Впрочем, это дело весьма привычное — Андре сложно назвать разговорчивым, но именно это Оливеру и нравится. Болтовни ему хватает на работе, лживых улыбок — в жизни, а вот таких серьезных и спокойных людей, как Бонфуа, Оливер встречает нечасто. Быть может, тут дело еще и в самом Андре.

Керкленд стаскивает с себя зимнюю одежду, когда в прихожей показывается его альфа. Он выглядит угрюмым, как и всегда, но Оливер замечает в глазах спокойствие и улыбается. Все в порядке.

— С возвращением.

Голос Андре привычно хриплый, негромкий, но твердый. Андре, видно, только вернулся с работы — на нем еще белая рубашка с закатанными рукавами, заутюженные Оливером брюки и аккуратно собранные в хвост волосы. Красоваться на работе ему не перед кем, его пациенты, увы, весьма неразговорчивы, и все же ради Керкленда Андре старается выглядеть приличнее. Во всяком случае сейчас его вид намного опрятнее, нежели в момент их знакомства.

— Спасибо, сладкий, — Оливер легко подходит к Андре и целует его в щеку.

— Я зашел за продуктами по дороге, — вместо ответа, произносит Бонфуа и неуклюже приобнимает за талию. Оливер от этого нелепого прикосновения моментально расцветает и тянет мужчину за руку.

— Значит, пойдем разбирать и готовить ужин.

За окном уже темно, но на кухне ярко горит заботливо вкрученная недавно лампочка. Здесь вообще все кажется слишком светлым и теплым — Оливер с радостью занимается всеми домашними делами и легко привносит в этот дом уют. Новая посуда блестит в шкафу, электрический чайник красуется покатыми боками, а на заварнике золотистая роспись. На столе сейчас стоят пакеты, и Оливер уже тянется к ним, безмолвно отдает часть продуктов Андре, а остальные раскидывает по полкам сам.

Они понимают друг друга даже без слов, работают слажено и быстро. Андре умеет улавливать мельчайшие желания Оливера, тот в свою очередь не упускает ни одного взгляда Андре. Их молчаливая идиллия многим кажется странной, вот только для них она лучшее, что может быть в этом мире.

Ужин появляется на столе достаточно быстро. К тому моменту Бонфуа уже успевает сменить брюки на домашние штаны, а Оливер красуется в розовом фартучке у плиты и что-то тихо напевает. Андре стоит рядом, положив голову тому на плечо и просто наслаждается чужим обществом, гадая, как ему вообще могло выпасть такое счастье.

Андре Бонфуа в свои сорок пять успел пережить немало потрясений и пакостей жизни. Потеря мужа, работа ради двоих детей, как результат перенапряжения — затяжной алкоголизм. И множество проблем связанных с последним. Если бы Оливер не появился на пороге их дома, Бонфуа уверен, что сдох бы в какой-нибудь подворотне при следующей же попойке. Если бы Оливер не взялся за дом, кто знает, как бы закончили дети.

Андре не без оснований считал себя просто отвратительным отцом, но детей все же по своему любил. Стив отвечал тем же и скидывал все ошибки на плохой период жизни, а вот Джеймс так и не смог простить отца за искалеченное детство. Он всегда был куда более твердым в своем мнении, нежели брат, и вообще куда больше походил на самого Андре. Бонфуа понимал свои ошибки куда лучше, чем считал Джеймс, но исправить их не мог. Проживи он эту жизнь заново, вообще не прикоснулся бы к бутылке, но, увы, второго шанса не было дано.

— Как Стив с Джеймсом? — Андре задает этот вопрос уже за столом, когда перед ним опускается тарелка с отбивной. Он часто интересуется детьми, но сам старается не влезать в их жизни, все что мог натворить в них, он уже натворил.

— Неплохо, — Оливер не прочь поговорить, пока греется чайник, а сам он наливает крепкий чай для Бонфуа. — Стив устроился фотографом в журнал, и у меня есть подозрение, что у него завелась пара, — Керкленд тихо усмехается, расплываясь в улыбке и вспоминая последний разговор с воспитанником. У Стива весьма отчетливо красовался засос на шее и лицо было намного более довольным, чем всегда, однако тот так и не раскололся.

— Надеюсь, омега его вытерпит, — Бонфуа слабо усмехается, заправляя волосы за ухо. — А Джеймс?

Оливер чуть хмурится и смотрит на кипящую в чайнике воду. Джеймс его беспокоит со всеми своими замашками и предвзятым отношением к людям. Беспокоит настолько, что Оливер как может пытается его наставить на путь истинный, когда выпадает такая возможность, но воспитанник легко уходит от ответов и упрямо делает все по своему. Керкленду жалко и Мэтта, но тот выглядит вполне довольным жизнью, что обнадеживает. Ведь зная Джеймса, ожидать можно чего угодно.

— Джеймс встречается с альфой, — тихо говорит Оливер. Андре даже бровь взгдергивает от удивления.

— Судя по твоему виду, либо этот альфа очень плохой вариант, либо Джей опять ломает кучу дров, — предполагает Андре.

— Альфа замечательный, — грустно отвечает Оливер, словно именно он виноват в том, что Уильямс ведет себя иногда по-свински. — Но Джеймс загнал себя в рамки, нахватался ложного мнения об альфах и… Ох, ну ты же знаешь его, Джей об стенку расшибется, но от своего мнения не отступится.

— Рискну предположить, что этому альфе достается, — вздыхает Андре. На душе несколько паршиво, потому что если бы не собственные ошибки, Джей относился бы к альфам спокойнее.

— Он хороший парень и не судит сгоряча, — потерянно отвечает Оливер. Чайник щелкает, и Керкленд торопится разлить воду по чашкам. — Напротив, он всегда старается докопаться до сути проблем и разрешить их.