Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)

— Джеймс? — Мэтт удивленно останавливается и приобнимает того за талию.

— Заткнись и погоди немного, — просит тот, прикрывая глаза и касаясь губами горячей кожи под шарфом.

Джеймс целует раз, два, впитывает в себя чужой сладковатый аромат и жмурится сильнее от досады. Даже так он не может разобрать запаха в полной мере, хотя даже та малость, которая ощущается, катится теплом по нервам. Джеймс снова трется носом о кожу, снова целует, прежде чем проклясть свою природу, отстраниться и опереться на плечо Мэтта. Тот стоит совсем растерянный, захмелевший и хлопает глазами.

— Пойдем, осталось совсем немного, — напоминает он и тихо хмыкает.

На язвительность не остается ни сил не желания. Сейчас, когда все можно списать на алкоголь, вылезает все то, чего Джеймсу хочется больше всего получить, за столько лет одиночества. Ему хочется чужого тепла рядом, чужой нежности и самой обычной заботы. Чтобы не полагаться только на себя, чтобы можно было встать за чью-то спину и сбросить с себя всю ответственность. Хочется, как бы это ни бесило, почувствовать себя омегой.

Дома тепло и нет брата. Джеймс не сразу попадает ключом в замок, но все же отворяет его, под чутким присмотром Мэтта раздевается и с его же помощью добирается до своей комнаты.

— Ты что, собираешься спать прямо так? — Мэтт скептично выгибает бровь, когда Джеймс падает на кровать прямо в одежде.

— Можешь раздеть меня и свалить на свой диван, он внизу, — лениво тянет тот.

Джеймс рассчитывает, что Мэтт и правда просто свалит вниз без лишних вопросов. Но он смотрит серьезно, опускается на край кровати и начинает расстегивать рубашку Джеймса.

— Какого черта?! — тот захлебывается возмущением, но мягкий поцелуй выбивает все негодование из головы.

— Я просто помогу тебе раздеться и свалю на свой диван, — тихо повторяет его же слова Мэтт.

Джеймс как-то разом притихает и обмякает на кровати. Он до последнего не верит, что Уильямс просто свалит вниз, ведь обычно альфы воспользовались бы ситуацией, особенно рядом с таким развязным омегой, как Джеймс. Особенно если учитывать, что у Мэтта явное преимущество, он хоть на ногах ровно стоять может, а Джеймс — нет. Но Уильямс стаскивает рубашку, помогает стянуть джинсы под едкие комментарии своего парня и накидывает на него сверху одеяло. И все. Нет никаких пошлостей, никаких приставаний, нет вообще ничего кроме того единственного нежного поцелуя.

Джеймсу кажется это попросту невозможным. Но невозможный Мэтт уже начинает подниматься с кровати и собирается уйти прочь, как и было велено. Джеймс сам ловит его ладонь, сам тянется за последним поцелуем и даже так, лежа, умудряется вести.

— Белье постельное в шкафу возьми, — заплетаясь в словах, шепчет он. — Полотенце есть в ванной.

— Угу, — кивает Мэтт. — Спокойной ночи.

Дверь за ним мягко закрывается, а Джеймс понимает, что завтра точно будет корить себя за излишнюю мягкость. Ведь это же не настоящие отношения, напоминает он сам себе. Обычная проверка, чтобы вывести альфу на чистую воду. Тогда почему сердце так болезненно щемит от подобных мыслей?

Комментарий к Глава 18. Мысли

https://vk.com/wall-141841134_155

========== Глава 19. Осознание ==========

— Так почему?

Этот вопрос Альфред задает, едва сев к Ване в машину и захлопнув дверцу. За окном настоящая морозилка, снег падает крупными хлопьями на заледеневший асфальт, а люди укутываются в теплые вещи, как могут. На самом Альфреде плотный вязаный шарф и смешные варежки, а дутая куртка и вовсе смотрится шариком из-за свитера под ней; Ваня выглядит куда солиднее в своем пальто, и все же даже он одет куда теплее, чем требует погода — Брагинский терпеть не может мороз.

Ваня молчит и заводит машину, а Альфред обиженно отводит взгляд и смотрит на белый мир вокруг. Он копается в себе, пытается понять, что делает не так, но никак не может найти ответа. Ваня наедине с ним ведет себя открыто, достаточно нежно и спокойно. Но стоит оказаться в обществе, как он моментально становится той еще колючкой. Эдакий ежик в шарфике, который хохлится, едва ли в поле зрения оказывается Ал. И Джонсу обидно, а еще его гложет любопытство. Ведь не просто же так щетинится Ваня, может боится его, а может…

Идея приходит Альфреду в голову сама собой, и он аж подскакивает, благо ремень безопасности не дает ему прыгнуть слишком высоко и врезаться в потолок машины.

— Ты меня стесняешься?! — вопрос звучит так громко и неожиданно, что Ваня вдавливает тормоз в пол и ошарашенно смотрит на Джонса, благо с парковки они еще не выехали.

— Совсем сдурел так водителя пугать? — ворчит Брагинский и старательно отводит взгляд в сторону.

— Тогда не уходи от вопроса и ответь, наконец! — у Альфреда сдают нервы. Он хочет, чтобы его омега был счастлив, он хочет делать все, чтобы Ивану было максимально комфортно, но тот прячется каждый раз, едва ли дело доходит до его счастья, отворачивается и игнорирует.

— Какой же настырный… — Иван пытается ворчать, но голос скорее растерянный, чем злой. — Ладно, — сдается он и опускает руки с руля на колени. — Что ты хотел узнать?

— Почему ты меня избегаешь? — вопрос срывается раньше, чем Альфред успевает четко сформулировать его. Как результат, бровь Ивана ползет вверх.

— Избегаю? — он хочет не то рассмеяться, не то смыться подальше от этого маньяка. — Ал, ты в своем уме? Мы живем вместе, постоянно болтаемся рядом на работе, в душ вместе ходим, не говоря уже о том, что спим чуть ли не через день, куда уж еще ближе-то быть? — Ваня искренне недоумевает, а Джонс хлопает себя по лбу и вздыхает.

— Не-не-не, я не про то, — тараторит он и заламывает ладони. Волнуется. Ваня знает что от волнения у Джонса всегда первыми страдают собственные пальцы или галстук. — На работе… Ты постоянно уходишь от поцелуев и объятий…

— Это же рабочее время, не место для подобного, — Ваня еще пытается увильнуть и прикусывает губу. Врет. Джонс тоже успел его хорошо изучить.

— Ты меня стесняешься? — напрямую спрашивает Альфред. — Я ребенок, веду себя часто странно, творю невесть что, конечно у тебя есть все основания меня…

Договорить не удается. Ваня одним ему ведомым образом моментально отцепляет ремень и притягивает Джонса к себе за грудки. Альфред ожидает удара, но вместо этого на губах тлеет нежный и трепетный поцелуй. Слишком мягкий и напористый.

— Просто заткнись и не неси чепухи, — Ваня просит это прямо в губы, перед тем как отпустить ошалевшего Альфреда и откинуться обратно на свое место. Он зарывается пальцами в свои светлые волосы и растрепывает их, а сам смотрит на пушистые хлопья снега. — Я никогда не буду стесняться тебя, что бы ты ни творил, — голос его звучит несколько отрешенно и потеряно.

Это правда, Брагинский благодарен Альфреду за то счастье, которое обретает рядом с ним, за то тепло, которое загорается всякий раз в глазах Джонса, едва он бросает взгляд на Ивана и все трепетные мягкие объятия. Брагинский не может вспомнить, когда еще он был настолько счастлив и был ли вообще, и именно это пугает.

— Тогда в чем дело? — Альфред сбавляет обороты и внимательно смотрит. Голубые глаза при дневном свете ясные, похожие на ледяное безоблачное небо. Только они в разы теплее, словно цвет вырван из яркого летнего денька.

— Я стесняюсь себя, — Ваня вздыхает и вырывает по кусочкам из сознания все те воспоминания, которые предпочел бы забыть.

Все те разы, когда его альфа называл Брагинского никчемным и неказистым, заставлял ходить в безразмерных вещах, лишь бы хоть немного скрыть изъяны крупной фигуры, совсем не омежьей. Ваня до сих пор помнит все унижения, и сколько бы ни прошло лет, сколько бы сеансов у психолога не проходило, эти комплексы, вбитые в голову, лишь притупляются, но не исчезают полностью.

— Ты красивый, молодой альфа, — Ваня с горечью заводит свою любимую шарманку, и теребит край шарфа. — Тебе бы с моделями встречаться, показываться на красных дорожках. А что я? Никчемный. Ты добрый парень, но я не хочу, чтобы над тобой смеялись из-за меня.