Ри (СИ)

Не угодили, а чем, не знали. Боялись-боялись-боялись. Кормить обоих на кухне, посадив за общий стол, было бы безумием — не проглотят ни кусочка. За ложку взяться в присутствии хозяев не осмелятся.

Наконец осознавший весь размер щедро презентованной барсом двойной проблемы Барба глухо заворчал. Если котята от любого звука валятся кланяться, поднимать конкретно замаешься.

Перевоспитывать придется.

Вопрос кормления рысек выпер ребром, и Бабра крепко задумался, зачесал бритую макушку.

— Мэдса, — буркнул альфач, дергая мнущего ком стирки друга за футболку. — Куда нам их определить, в тихое место, чтобы они спокойно поели? Может, в кухонной кладовке накроем столик? Журнальный прикатим, маленький, из моей спальни?

Пока Мэдса прикидывал, влезет ли в заставленную разным хламом кухонную кладовку журнальный столик, медведь сердито скомандовал коленнопреклоненным рыжикам:

— А ну встали быстро!

Подняться рыськам оказалось сложнее, чем упасть — у бедняжек откровенно подкашивались ноги. Бабра, ругаясь сквозь зубы, наклонился, ухватил обоих подмышки и вздернул в вертикальное положение.

— Без приказа на колени не валитесь, — рыкнул, нависая над рабами скалой. — А не то…

Что «не то», альфач не договорил — из кухни в коридор на голоса выглянул Гого.

— О, котята! — обрадовался, расплываясь в белозубой улыбке. — Давайте их сюда, каша остывает!

Напуганные суетой вокруг рыжики прильнули друг к другу, смотрели округлившимися, медленно наполняющимися влагой глазами. Сглатывали набегающую слюну. Боялись-боялись-боялись, но и кушать хотели неимоверно, а из распахнутой двери кухни так вкусно пахло свежей клубникой…

Бабра повторно подхватил робеющих до полуобморока рабов подмышки и поволок завтракать.

— Обойдемся без столиков, — бросил через плечо устремившемуся следом Мэдсе, протащил растерявшихся, хлопающих ресницами котят через кухню, мимо сидящих за общим столом Леся и Кара, и толчками между лопаток запихнул в кладовку. — Я придумал. Надо на пол пару подушек. Мэдса, ты добрый, сгоняй!

К методично уничтожающему овсянку Кару у медведя имелся отдельный разговор, но — попозже, без свидетелей.

Пока рыськи пытались сообразить, на каком пребывают свете, Мэдса сбегал в гостиную за подушками и вернулся, а Леся подал из кухни две почти до краев наполненные овсянкой фаянсовые тарелки. В кашу омега воткнул по ложке, обычной, десертной, стальной. Клубника, порезанная тонкими кружочками и пересыпанная сахаром, прилагалась, с горочкой, в отдельной мисочке.

— Вот, — сказал переминающимся у порога рыськам Бабра, кидая подушки под окошком и ставя тарелки, в ряд, прямо на пол. — Ваш уголок на сейчас. Садитесь, и чтобы съели все. Вернусь через полчаса.

Дожидаться ответа медведь не стал и прикрыл дверь, оставив рабов наедине с овсянкой. Когда он вернулся, через обещанные полчаса, котята сидели, опять плотно прижавшись друг к другу, и протягивали пустые, начисто вылизанные тарелки. Личики у обоих заметно порозовели.

— Почему не на коленях? — поинтересовался у юнцов альфач.

Рыськи поморгали, с подушек, и ответили, очень неуверенно, заикаясь, вразнобой:

— Вы приказали сидеть, Господин… — Бедняжки даже не догадывались, что для них пришло время первого урока перевоспитания.

Полюбовавшись на котят секунд с пять, Бабра удовлетворенно кивнул.

— Ладно, — сказал. — А теперь, по вашему мнению, что надо сделать? Только не торопитесь с ответом, пожалуйста, подумайте.

Думать рыжики, очевидно, не умели, отучил предыдущий хозяин, потому, ни сколько не сомневаясь в правильности совершаемого, скатились с подушек, бухнулись на колени и глубоко закланялись, залепетали слова благодарности за вкусный, вкусный, потрясающе вкусный завтрак. Продолжая протягивать тарелки, естественно.

— Неверное решение, — огорчил бедняжек медведь. — Кланяться за еду у нас не принято, достаточно простого «спасибо, было вкусно». Давайте-ка сядьте обратно и еще чуть-чуть подумайте, но как будто меня здесь нет и вы только вдвоем. Что тогда нужно сделать?

Сесть рыськи не сели, слишком озадачились, замерли на колешках, с тарелками в руках, снизу преданно глядя на хозяина. Размышляли. Подсказывать юнцам Бабра не собирался.

— Помыть посуду, — вдруг сдавленно мяукнул Шай. — Да, хозяин? Но… вы же нам не разрешали выходить на кухню… И там… — альфочка замолчал, задрожал. Возражать хозяину он не осмелился, и так считал — разболтался более обычно дозволенного. Непочтение…

— Там — свободные-незнакомые? — подхватил медведь. — Боитесь?

Аша и Шай тихим мяуканьем подтвердили — боятся до полусмерти.

— Значит, пора вас перезнакомить. Вставайте, пожалуйста, и вперед, к новой жизни!

Сытые, по-прежнему ничего толком не понимающие рыськи бодро повскакали на ноги и заели хозяина прояснившимися глазками, готовые по его воле хоть в прорубь, хоть голой жопой в муравейник, хоть без скафандра пехом на луну.

«Не бьет, не кричит, тон ласковый, „спасибо“-„пожалуйста“, вчерашнее неповиновение простил, вместо карцера — молочная каша и сладкая клубника. — буквально слышал Бабра лихорадочную работу их извилин. — Добрый? Угодить, угодить, не разозлить чем-нибудь случайно. Пусть и дальше такой будет»…

Улыбающийся медведь аккуратно приобнял обоих за плечи, ободряя, и сразу же отпустил.

— Идемте уже, — вздохнул, подталкивая замерших напугавшимися столбиками котят по направлению к кухне. — С вашим статусом в моем доме разбираться. Малыши, кто из вас помнит, куда я сунул вчера ваши документы? Я забыл…

Ни Шай, ни Аша, увы, не имели понятия, где папочка с дарственными на них — вчера было совсем не до папочек — и замотали, виновато понурившись, головами, побледнели.

«Сейчас хозяин ка-а-а-к разозлится, ка-а-а-к примется кричать и ругаться.» — решили, и задрожали. Но на колешки не попадали, только пальцы заломили отчаянно, до хруста — ведь не велено на колени, хозяин не одобряет поклонов.

Рыськам не помешало бы умыться, расчесаться и переодеться — длинные распущенные волосы обоих спутались безобразными космами, мордочки украшали подсохшие разводы слез вперемешку с, вроде, пылью, по футболке Аши темнели, бурой россыпью, пятна крови Бабры. Да и пахло от них — прокисшим потом и нечищенными сутки зубами. Неухоженный вид юношей определенно требовал вмешательства взрослых.

— Леся! — позвал медведь остервенело драющего в раковине кастрюлю волка, втаскивая Ашу с Шаем, под локти, на кухню. — Бросай кастрюлю! Посмотри!

Леся, не прерывая процесса мытья, обернулся через плечо и глянул. Кроме Бабры и шугающихся, ломающих руки растрепанных котят омега не увидел ничего интересного и вопросительно изогнул бровь.

— Что опять? — осведомился недовольно. — Они не наелись? Так нету больше ни каши, ни клубники. Только булка и сыр остались. Сооруди им быстренько по бутербродику.

Лишь слепой бы не заметил, как у рысек при упоминании о бутербродиках загорелись желтыми огнями глаза. Похоже, и правда не наелись кашей, бедные, но боялись-боялись-боялись даже заикнуться о добавке и показаться наглыми. Вдруг новый хозяин решит, что они слишком прожорливы, и накажет, оставит без ужина? О наличии в этом доме трехразового питания юноши не догадывались.

— Сажай голодающих сюда, — Леся отмахнул облепленной мыльной пеной губкой на стол, в угол. — Сыр в холодильнике, булка на полке. И сок не забудь — Мэкса апельсинов надавил. Тоже в холодильнике, на дверце полная бутылка.

Повинуясь жесту Бабры, рыськи тенями скользнули в указанный волком угол и затихли, теребя край скатерти, с опущенными мордочками. Медведь молча выложил перед ними завернутую в бумажный пакет половинку булки, достал из холодильника початую упаковку сыра и сок, добавил кусок сливочного масла в фольге и выставил на скатерть.

— Стаканы, — буркнул, — нож — вот. Давайте-ка сами, не инвалиды, появятся вопросы — обращайтесь к Лесю, он вместо меня. А я отойду на полчасика.

Оставив рыжиков с мужем, Бабра заскочил, наконец, в туалет, отлить и поплескать в лицо водой, а после, из коридора, позвонил Мэдсу.