Серебряное солнце (СИ)

Кабуто озадачился. Очень озадачился. Открыл рот, собираясь что-то сказать. Закрыл рот. Задумался. Робко спросил:

— И какова твоя оценка моих способностей?

— В прямом боестолкновении пока что где-то А, но по совокупности характеристик на S вполне потянешь. Тебя ведь нет в книгах Бинго, верно?

— С чего бы мне там быть? Я тихий мирный няшка. Очки только потерял…

Итачи усмехнулся, нажимая пальцем на кончик носа Кабуто:

— Тихий мирный няшка, который почти урыл Тсунаде. Она, конечно, на тот момент была немного не в форме, но звание санина так просто не пропьешь.

— Вау… — только и сказал Кабуто. — Это как… Это что… Это я-а-а?.. Бля.

Его как будто пыльным мешком по голове стукнули. Да, ему приказывали, но выполнял приказы он сам. Да, он продолжал уже начатые исследования, но сам продолжал их. Да, его учили, но он и сам техники разрабатывал и усовершенствовал.

— Я могу прекращать тебя трясти, да? — уточнил Итачи, любуясь пришибленным выражением лица и совершенно ошарашенным взглядом. — Или поцеловать для закрепления эффекта?

Кабуто поднял на него взгляд, задумавшись, а стоит ли в заслуги записывать захомутывание Учихи? Хотя бы на коротких дистанциях? Выходило, что можно… И это было ваще невероятно.

— Поцелуй, — согласился он чуть заторможено.

Итачи очень ласково коснулся ладонью щеки. Убрал за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос, погладил скулу. Наклонился, почти касаясь губами губ, улыбнулся:

— Ты удивительный, Кабуто. И восхитительный сам по себе.

Поцелуй вышел нежным, сладким и ласковым. Итачи ласкал губы языком, перебирал волосы, гладил лопатки и проходился ладонью по талии. И улыбался, мягко мерцая глазами.

А Кабуто таял. Таял с полным правом, ощущая прикосновения как никогда полно. Не украденные, не одолженные, не прописанные для оздоровления, не нужные для удовольствия другого. Нет. Это все ему. Для него. Он действительно этого…

…заслуживает?

О, да.

*

Кабуто до-о-олгое время переваривал новость о том, что он, оказывается, сам по себе крут. И не просто крут, а крут весьма существенно. Кому-то это могло показаться глупостью, но для него… Для него осознание, что солнце светит не только для кого-то там, но и для него, заставило его чувствовать этот солнечный свет в тысячу раз острее, еда оказалась в тысячу раз вкуснее, а Итачи — в десяток раз охренительнее.

В тысячу не получалось, потому что у охрененности есть свой лимит, упирающийся в бесконечность.

И тем обиднее было, что на Итачи у него не «право собственности», а «полугодичная аренда». Термины были так себе, но суть явления отражали.

Ещё один день они провели в городе, чтобы к Учихе уже точно-точно его зараза не вернулась. Больше их в Оширу ничего не держало — стратегический запас лекарств и витаминов Кабуто купил еще при первом вояже по аптекам. Отошли от города, перевоплотились обратно в Акацки, связались с лидером с помощью какого-то странного дзюцу. Кабуто отошел в сторонку даже не из деликатности, а для того, чтобы не светиться лишний раз — мало ли на что способен риннеган. Хороший шпион хорош и тем, что незаметен.

Иронично вышло — он должен был стать шпионом для Акацки, а на деле разнюхивает все о них самих. Только он ещё подумает, докладывать ли о полученной информации Орочимару-сама…

Итачи большую часть времени молчал и сосредоточенно анализировал собственное состояние. Вроде бы на первый взгляд ничего не изменилось… Но только на первый.

Капля-другая свободной чакры — и движения уже обретают полузабытую лёгкость. Ту самую, которой накрыло после первых укусов Шишибея, когда земля рвется из-под ног и словно бы сопровождает каждый шаг лёгким толчком. А еще… Это только в итоге получалась капля. Как оказалось, таящаяся внутри болезнь поглощала не так уж мало сил. Сейчас эти высвободившиеся ресурсы перераспределялись, получали подпитку в виде лекарств и постоянных сеансов с медчакрой… Зрение стало уже заметно четче, и Учиха то и дело залипал на какую-нибудь мелкую деталь. Качнувшаяся ветка, отмахнувшийся от мошек Кисаме, сдувший с лица волосок Кабуто… Итачи очень рано активировал шаринган, он рос с ним, он долгие годы обладал Мангекю — но слишком давно его зрение начало меркнуть, чтобы яркость красок и четкость линий не стали открытием.

Итачи даже слегка опасался эффекта шарингана, когда зрение полностью восстановится.

Через некоторое время после осознания собственной охуенности Кабуто всё-таки вернулся в реальность и задал давно интересующий его вопрос:

— Итачи… А ты не хочешь спросить про брата? Нет, он, конечно, меня подбешивает, точнее, вся эта шумиха вокруг него… «Саске то, Саске сё», толпы безумных фанаток и даже Орочимару-сама носится вокруг, но… У тебя, наверное, единственного есть полное право с ним носиться.

Учиха на миг сбился с шага, настолько неожиданным стал для него этот вопрос. Обычно тему его взаимоотношений с кланом и братом старались не поднимать… Даже те, кто теоретически мог получить ответ, а не технику шарингана.

— Не думаю, что это право у меня ещё сохранилось, — Итачи осторожно скосил глаза на Кабуто. — Но буду благодарен, если ты расскажешь… Что-нибудь.

Причина неуверенности была вовсе не в том, что Итачи не хотелось послушать о брате. Просто он не знал, о чем именно спрашивать. Техники, освоенные Саске? Глупо. Уровень отото нужно будет оценивать в бою, и от многообразия или отточенности дзюцу он зависит далеко не в первую очередь. Спросить, каким он вырос, как изменился и какой, когда его не корежит ненавистью к брату? Но Кабуто не знал Саске раньше и уж тем более не общался с тем улыбчивым мальчишкой, каким был брат до резни клана.

О друзьях… Мысль о друзьях брата вызывала горечь во рту — горечь с отчетливым привкусом вины. Слишком хорошо Итачи помнил свои слова о том, как именно обрести Мангекю, и потому не мог не чувствовать себя виноватым перед тем, кто стал или станет Саске ближе всех.

А спрашивать о том, как отото живет, всё равно что выпытывать о порядках на базе Орочимару. Змеиного же санина Кабуто не предаст никогда — и Учихе совсем не хотелось проверять границы этой верности.

— Ну… Он любит помидоры, — начал Кабуто задумчиво. — До такой степени, что вырастил себе четыре помидорных куста в нашей оранжерее и ревностно их охраняет даже от Орочимару-самы. Не любит рано вставать. Одно время у молодёжи была популярна игра «Разбуди Саске и выживи». Потом играть прекратили. По разным причинам, м-да… Тихушный, упрямый, в чём с переменным успехом соревнуется с сенсеем. Притащил на базу свой дурдом…

— Какой дурдом? — осторожно уточнил Итачи.

Информация о помидорах и нелюбви к ранним подъемам отозвалась в груди теплой ноткой ностальгии — сколько раз он, только вернувшись с миссии, будил Саске, чтобы тот не опоздал в академию? Но что Кабуто имел в виду под дурдомом?

— А твой брат девушку завёл. И парня, — захихикал Кабуто. Шпиону нечасто удавалось всласть посплетничать. А тут почва бога-а-атая… — Точнее, это они его завели. Нашли базу, ворвались, мебель частично переломали… Немного побили Саске головой о каменный пол и утащили. Орочимару-саме невероятными дипломатическими, хи-хи, усилиями удалось его вернуть, но только с этими двумя довесками.

— Саске что, мазохист? — еще более осторожно спросил Итачи.

Картина того, как кто-то стучит отото об стену, не вызывала даже желания вмешаться — потому как закончиться всё должно было Чидори в грудь от Саске. Уровень владения брата этой техникой Итачи при прошлой встрече оценил, так что если стучали не шиноби S-класса… Почему они до сих пор рядом с отото?

Кабуто радостно щёлкнул пальцами.

— Точно! Мазохист! Я всё никак не мог вспомнить, что мне это напоминает! Причём во всех планах же: и мозг съедят, и физически покусают. Не, я со свечкой не стоял, но Саске любит сверкать укусами, несмотря на то, что в его маленькой… Эм, команде есть медик. Но ладно бы они только его кусали, но нет! По всей базе бегают! Рут скоро получит звание самого жуткого типа, обойдя даже Орочимару-саму. Девчонка всех с успехом строит, из-за чего дурдом только увеличивается в масштабах… Да не волнуйся, Саске вполне рад всем этим обстоятельствам, пхихихи…