Серебряное солнце (СИ)

Да и материала для экспериментов уже не оставалось… Кабуто задумчиво повертел в руках волосок. Свой ресурс он уже отработал — генетический материал содержится не в самом волосе, это всего лишь верёвочка из мёртвого кератина, а в луковичке. В крайнем случае, в остатках сального масла и чешуйках кожи можно было что-то найти.

Ксо, Орочимару-сама точно что-нибудь придумал бы…

Кабуто вздохнул, упираясь мыслью в собственную никчёмность и недостаток ресурсов. У него всего лишь лаборатория в шкафу, два кератиновых стержня и чувство собственной ничтожности. Что с этим можно сделать?..

Хм.

А ведь волосы — не просто чистый кератин, там остаётся много других элементов… А так как внешняя часть, по сути, мёртвая часть, нарастающая по мере жизни, волос может служить своеобразной хронологической картой организма, отражая его состояние. Конечно, образец очень короткий, а волосы растут примерно по сантиметру в месяц… Но можно узнать, не происходило ли каких-то значительных изменений в последние семь месяцев.

Приободрившись, Кабуто бросился исследовать… Чтобы часа через два снова впасть в уныние, да поглубже. Было несколько изменений состава волоса, но что именно они означают? Не хватало референтного образца. У Итачи, конечно, длинные волосы, но с тринадцати до двадцати одного года у него должно было отрасти девяносто шесть сантиметров волос, и вряд ли тот самый момент остался запечатлён где-то на кончиках.

Бесполезно.

Кабуто взмахнул рукой, раскатывая свиток, сложил печать… И вся лаборатория целиком оказалась запечатана в бумаге. Кабуто ещё раз вздохнул и пошёл унывать к Кисаме.

— Что, Итачи выгнал из-под одеяла? — чувствовалось, что это добродушная подначка, а не попытка поязвить. Мечник вообще пребывал в отличном настроении, не иначе, как Самехадой навеянном. Видимо, Учиха пришёлся мечу вполне по вкусу.

— У меня ващет задание было, — вздохнул Кабуто и почесал щеку. — А я не справляюсь. И тупой слишком, и ресурсов не хватает. Чай есть?

— И даже с бутербродами, — отозвался мечник. — Что за хрень у тебя на щеке? Раньше не было.

— Хрень? — удивился Кабуто. — А-а-а, это… Да так. Очередное напоминание о том, что техника безопасности кровью написана. Что-то типа простейшей печати, протофуин, только она ничего не делает, просто расцветает, питаясь определённым спектром чакры. Боль, самоугрызения, депрессняк, страх… Ещё легко отделался, да. Подозреваю, что, подпитываясь, она может становиться больше и причинять здоровью существенный вред, но что поделать, снять её не в человеческих силах.

— Сенсей наградил, что ли?

— Не, ну что ты, Орочимару-сама сделал бы всё гораздо аккуратнее, — от воспоминаний о любимом саме щёку заломило сильнее. — И полезнее. И производительнее. У него знаешь какие фуин? Произведения искусства! А это… Шинигами полапал, ага.

Кисаме окинул парня изучающим взглядом. Сколько он таких видел, искренне восхищающихся учителями и старшими товарищами, готовых если не на всё, то на многое ради внимания и одобрения своего кумира. И не то чтобы ему было какое-то дело… Но волчонок уже считался условно своим. Не настолько, чтобы доверять ему, как Учихе, но достаточно, чтобы обращать на него внимание. Хошигаке вздохнул:

— Иди сюда.

— А? — удивился Кабуто. Шиноби с таким вздохом не убивают, значит, тут что-то другое, и можно подойти…

Кисаме совершенно спокойно обнял его, пригребая к боку. Кабуто был поупитаннее Учихи, но рядом с Хошигаке казался максимум подростком. А ещё мечник оказался почти горячим — не болезненным лихорадочным жаром, а ровной мощной уверенностью здорового и сильного человека.

— А теперь забей на всю ту хрень, которую навыдумывал, и просто пожри, — посоветовал Кисаме, подталкивая к Якуши тарелку с бутербродами. — А то сам рядом с Итачи ляжешь, и нихрена не греть.

— Спасибо, — кивнул он, действительно слегка успокаиваясь. На голодный желудок точно ничего хорошего он не придумает.

Обнимашки были ходом не сказать, что неожиданным… Но весьма необычным. Однако это именно то, что ему сейчас было нужно. Простой, суровый, мощный антизаебин.

— Кстати, можем попробовать твою хрень на щеке скормить Самехаде. Ей не принципиально, какую чакру жрать.

— М-м-м… Всё-таки чакра шинигами, — Кабуто потёр щёку. — Ядовитая для всего живого. А вдруг ей вкус не понравится?

— Ну, биджу ей вполне по вкусу, хотя тоже ядовитые, — пожал плечами Кисаме.

— Хм… — Кабуто прикинул относительную ядовитость чакры. Выходило, что у биджу она всё-таки ядрёнее. — Ладно, давай попробуем.

Хошигаке подхватил Самехаду левой рукой, задумчиво посмотрел на рукоять. Качнул головой каким-то своим мыслям, развернул, стягивая бинт с кончика. Дотронулся синей чешуей к щеке, на которой всё ещё был отлично виден странный узор. Самехада тихонько заворчала, узнавая чакру — в прошлый раз, когда она пробовала Кабуто «на вкус», волчонок ей понравился больше. Незнакомая примесь портила такую вкусную и легкую чакру, поэтому и была без всяких сомнений схрумкана.

— Ну вот и всё, — хмыкнул Кисаме, сжимая и разжимая ладонь, которую Самехада слегка уколола, выражая свое недовольство.

— Круто… — протянул Кабуто. Он не был уверен, что метка не вернётся позже — крепилась она каким-то мозговыносящим способом и прошлые попытки её снять с успехом обошла. — Спасибо тебе. И Самехаде тоже. Она просто красавица.

Меч польщено заворчал и вроде бы шевельнулся.

— Ты ей понравился, — хмыкнул Кисаме. — Особенно этот твой волчий покров.

— Вкусный? — предположил Кабуто и потёр висок. Его посетило навязчивое желание посюсюкать с мечом.

— Ага. Настолько, что она не хочет съесть его полностью, а предпочитает оставить на развод.

Кабуто засмеялся и окутал руки дымной чакрой.

— Самехада хочет вкусняшку?

— Ну ты наглый, — восхитился Кисаме. — Мало того, что Учиху закормил, теперь и на Самехаду покушаешься?

Меч поддержал его довольным урчанием, облизывая чакру мягким розовым языком.

— Все любят вкусно покушать, — возразил Кабуто, умилённо наблюдая за трапезой.

Самехада действовала аккуратно, тянула потихоньку — он помнил, как она его чуть ли не до дна опустошила одним прикосновением — и с явным наслаждением. Как тут не покормить-то?

Кисаме посмотрел на это безобразие, тяжко вздохнул, но разводить по разным углам никого не стал. Самехада обидится, а Кабуто вообще полезно выложиться — авось спать завалится вместо того, чтобы исторгать мрачность в атмосферу.

— Ну, всё-всё, хватит… — попросил Кабуто. — Мне тоже немножечко оставь. Покушать ещё надо, а не сразу в обморок падать. У-у-у, какая же ты красавица!

Кисаме с весёлым недоумением осознал, что Самехада реагирует на комплименты, как самая обычная женщина. Он, конечно, восхищался мечом, но именно как оружием. А тут… Самехада только что не закокетничала, хотя благосклонное покачивание рукоятки Кабуто досталось.

Кабуто с трудом отошёл от разомлевшей женщины, пусть она и меч. И вернулся к бутербродикам, надеясь добрать чакры до следующего захода по загадкам и тайнам геномов. А то Кисаме спокойный, конечно, но слишком уж лезть к его оружию не стоит. Особенно такому живому.

Кстати, об этом.

Кабуто задумчиво посмотрел на Самехаду. Перевёл взгляд на шкаф. Снова на Самехаду. Снова на шкаф.

— Хм… Слушай, а ведь тогда, в начале, я сразу понял, что Самехада живая?

— Ага. Спросил, как зовут вторую рыбку. А что?

— Хм…

Якуши задумался. Кажется, Итачи говорил, что его кеккей генкай эмпатически-ментального свойства. Это объясняло, почему он так легко нашёл подход к Учихе, который дружелюбием отнюдь не славился. И почему неподвижная Самехада упорно кажется ему гораздо более живой, чем шкаф.

Загвоздка в том, что он этим направлением техник никогда не интересовался, и как с ними обращаться, представлял слабо. Точнее, вообще никак. А что получалось у него самого — выходило почти на инстинктах.

Но…

Перед Кабуто замаячила надежда на выполнение задания. Итачи ведь так же упоминал о том, что ему кажется, будто его шаринганы живые — что, теоретически, вполне может быть правдой, — значит… Если ему удастся определить степень живости Мангекю, он может попытаться сравнить свои ощущения с тем, что чувствовал тогда… И может… Возможно… У него получится!